А позади них виднелось разрушенное горящее здание общежития, которое сияло ярче прячущегося за горизонтом солнца, будто пыталось своими ярким светом указать на убийцу, который в тени наблюдал за всем происходящим.
====== Глава третья. Под покровом страха. ======
— О, Ларри, рад, что ты смог прийти, — Себастьян любезно пригласил гостя войти в свой кабинет, затем замер около письменного стола, явно подбирая слова.
На какое-то время воцарилось странное и неприятное молчание, словно оба мужчины просто не знали, с чего нужно начать этот разговор, который мог многое прояснить. Возможно, оба боялись раскрыть какую-то тайну или уже заранее знали последствия и просто хотели избежать этого. Но тишина длилась не очень долго. Ларри, прокашлявшись, закрыл за собой дверь и, слегка хромая, подошел к столу, аккуратно положив на него папку с бумагами.
— Я провел анализ того вещества, которое было найдено в спальне Татьяны.
Себастьян нервно поиграл желваками и медленно развернулся лицом к эксперту, пытаясь выглядеть совершенно спокойным, но его мрачность нельзя было скрыть даже за карнавальной маской. Каждое движение тела детектива выдавало его сомнения, некий испуг, усталость. Себастьян не спал уже две ночи, и этот факт серьезно сказался на его самочувствии и здравом рассудке. Мужчина понимал, что необходимо вздремнуть хотя бы час, но одна единственная мысль о Татьяне, страх за ее жизнь не давали ему прикрыть глаза даже на минуту. Он был твердо убежден, что никто, кроме него, не сможет помочь этой девушке, которая стала жертвой непредвиденных обстоятельств. И в первую очередь Себастьян винил только себя. Он должен был предвидеть, должен был просчитать каждый шаг преступника.
— И каковы результаты? — устало сощурил глаза тот.
— Весьма необычны, — вскинул брови Ларри. — Я даже не сразу поверил в такое.
— Не тяни.
— Ладно, Себ, буду краток. То вещество, которое якобы разъело мебель и стены, является обычным гвоздичным маслом.
— Гвоздичным маслом?
— Да, им когда-то смазывали самурайские мечи. А также оно широко применяется в медицине, кулинарии…
— Но как оно могло обрести свойства кислоты?
— Не знаю… Даже если предположить, что был применен некий катализатор, каким-то образом вызвавший сильную реакцию, то такого катализатора мы еще не знаем. Тем более не найдено следов каких-то химических соединений. Это эфирное масло было в чистом нетронутом виде.
— Тогда я ничего не понимаю…
— Ты уверен, что твой друг чист?
— Ты о Джордже?
— Ты веришь, что он не совершил это похищение? Ведь никого, кроме него, там не было.
— Не смей впутывать его в это дело! Джордж сейчас при смерти. Все подозрения с него уже давно отпали. Я доверяю этому человеку. И верю в его честность.
— Если ты еще в состоянии меня слушать, то я поведаю тебе еще один интересный факт. В комнате Джорджа мы также обнаружили следы этого масла. Оно удивительным образом сохранилось, и даже большие температуры не смогли выпарить его.
— Как такое возможно?
— Можно предположить, что убийца разлил масло в том общежитии уже после пожара. Ведь мы проводили обыск после полной ликвидации возгорания. Да и этот обыск ничего не дал. Все улики, кроме наличия следов гвоздичного масла, уничтожены вместе с домом.
— Да, это правильный ход мыслей. Кого-то опрашивать уже нет смысла. Поэтому нужно ухватиться за то, что у нас есть. Убийца начал заметать следы, это очевидно. За последние несколько дней не было совершено ни одного убийства с почерком нашего ускользающего психопата. Но… мы потеряли людей, которые вышли на его совсем свежий след. Я уверен, что Джордж с Татьяной этой ночью выяснили что-то очень важное, что сильно испугало нашего убийцу. Нужно понять, что…
— Ты уже говорил с Джорджем?
— Нет, он еще не пришел в сознание… Врачи делают неутешительные прогнозы… Если он выживет, то это будет настоящее чудо. Потому что тогда мы узнаем, как выглядит наш серийный убийца.
Внезапно на столе зашевелилась трубка телефона да так энергично, что казалось, что она вот-вот взмоет в воздух и начнет летать по кабинету, убегая от Себастьяна с криками: «Не догонишь!» Детектив удивленно посмотрел на Ларри и с большим нежеланием приложил ее к уху.
— Алло, я вас слушаю.
— Она жива, — из трубки донесся чей-то мужской охрипший голос, который говорил так тихо, что было трудно разобрать, о чем тот говорит.
— С кем я имею честь разговаривать?
— Татьяна Хапперт нуждается в твоей помощи. Ты должен ей помочь… Себ.
Звонивший резко прервал разговор и на противоположной стороне провода повесил трубку, вновь спрятавшись в тени.
— Кто это? — спросил Ларри, заметив на лице Себастьяна капельки пота.
— Кажется… это он звонил…
— Кто?
— Наш убийца, Ларри. Татьяна у него.
Эрвана разбудил яркий искусственный источник света, какой-то холодный и слегка неприветливый, исходящий, как он понял, открыв глаза, от высоко висящей над ним люстры. Лампочки имели такой блеск, что приходилось щуриться, чтобы их внимательнее рассмотреть. Избавившись от остатков сна, юноша удобнее сел в кресле и огляделся, пытаясь понять, что произошло вокруг него во время его пребывания во сне. И понял, что ничего, что окружало его, не имело узнаваемых черт. Эта была все та же гостиная, просторная и яркая, но никаких следов заброшенности и забвения здесь больше не наблюдалось. Теперь это идеально вылизанное роскошное помещение, где каждый предмет ослепляет своим блеском от чистоты и непривычной новизны.
Эрван, пытаясь верить, что все это происходит на самом деле, поднялся с кресла и боязно встал на мягкий ковер, с широко открытым ртом съедая каждую деталь этой просторной комнаты взглядом. Появилась новая мебель, сочетающая в себе мягкие кушетки, длинные слегка изогнутые диваны из красного бархата, стеллажи доверху набитые книгами, вместо пустых оконных рам теперь красовались красочные витражи, а сами окна были наполовину задернуты шелковыми шторами, которые слегка развевались от легкого порыва ветра, исходящего откуда-то сверху, видимо, где-то открыто окно. Все стояло на своем законном месте и сочеталось друг с другом, имея непередаваемый стиль и уют.
Эрван с трудом сдержал смех от восхищения, он еще не до конца верил, что все это действительно происходит вокруг него. Глаза буквально слезились от такого обилия ярких красок и незнакомых доселе запахов древесины и свежей краски. Когда глаза привыкли к такой роскошной обстановке, Эрван краем уха уловил приятные мелодичные звуки, доносящиеся со второго этажа.
Кто-то аккуратно нажимал на клавиши пианино, медленно и тихо, будто ему каждое движение пальцем давалось с большим трудом. Но незнакомая слуху мелодия постепенно начинала набирать темп, превращаясь в совершенный образ, поражающий каждого слушателя. Эрван, завороженный этим звучанием, стал идти на его зов, практически беззвучно поднимаясь вверх по парадной лестнице, боясь неосторожным действием спугнуть эту прекрасную мелодию, пугающую своей таинственностью и непередаваемой красотой.
Музыка привела его к до боли знакомой двери, за которой прятался тот самый кабинет, где еще вчера Эрвану удалось многое узнать об этом месте и самом себе. Но на этот раз дверь не пряталась в тени, а была хорошо освещена настенными светильниками в виде свечей и практически настежь открыта, приглашая каждого войти в пахнущее мятой помещение.
Эрван от переизбытка новых эмоций выдохнул и, слегка прикрыв глаза, будто боясь ослепнуть от ярких красок, ступил левой ногой в комнату, затем всем телом проник туда. Едва его нога коснулась пола этого помещения, как музыка сразу же стихла. Пианино, которое и создало эту прекрасную мелодию, стояло в середине комнаты, и его крышка была наглухо заперта на ключ, который лежал сверху и ждал, когда им что-нибудь откроют. Молодой человек с легким сомнением взял ключ и неуверенным движением, словно считал, что от неосторожного движения этот ключик раскрошится на мелкие кусочки, вставил его в замок, после чего с легким скрипом открыл крышку этого огромного музыкального инструмента, под которой прятались в заточении блестящие в свете люстры клавиши.
С некой неуверенностью, Эрван сел на стульчик у пианино и пару секунд разминал пальцы, с восхищением поглядывая на клавиши, которые так и жаждали, чтобы до них коснулись, создав прекрасный звук. Вскоре руки юноши слились с ними в единое целое, и комнату наполнила изящная игривая мелодия, заставившая все вокруг заиграть новыми яркими красками. Но едва Эрвану удалось отдаться этому музыкальному тяжеловесу и поплыть по течению чарующих звуков, как где-то поблизости раздался донельзя знакомый хаотичный шум, полностью разрушивший воцарившуюся здесь гармонию и спокойствие.
Звук бьющегося стекла оцарапал уши и с силой ударил в сердце юноши, заставив то забиться с утроенной силой, выпустив в кровь огромное количество адреналина.
— Господи, что это может быть? — самого себя спросил Эрван и поднялся со стула, вслушиваясь в доносящийся из коридора звук чей-то лютой ярости, которая изливалась на мебель и предметы декора, чьи предсмертные крики заполняли уже весь дом.
— Лжец! Лжец! — тот, кто устроил этот хаос, принялся истерически кричать, продолжая уничтожать все вокруг себя. — Я тебя убью! Я тебя убью!
Послышались звериные рычания, голодные и свирепые. Они становились все четче и более пугающими, отчего сердце стремительно опустилось в пятки, оставив Эрвана наедине с ледяным ужасом, который не давал ему даже сдвинуться с места.
Дебошир начал стучать своими огромными ручищами в дверь, пытаясь выбраться из комнаты, где его заперли. Он бил с такой силой и с такой яростью, что дверь в буквальном смысле заплакала от наносимых по ней ударов, оглушив Эрвана своими скрипом и звуком от разрастающихся трещин, она вряд ли могла долго продержаться. В любую минуту неизвестный воплотитель ненависти может оказаться на свободе.
Эрван стал молниеносным движением глаз искать укрытие. Сердце бешено колотилось где-то в пятках, а по телу сползали ледяные капельки пота. Дыхание было таким учащенным, что можно было подумать, что юноша начал задыхаться, не в силах сделать новый глоток воздуха. Через пару пробежек глазами Эрван нашел нож, лежавший на письменном столе в кожаном чехле. Не слишком долго думая, молодой человек схватил его, расчехлил и выставил перед собой, еще до конца не осознавая, что ему придется делать дальше. У него не было времени на раздумья. Нужно было делать все моментально, чтобы не стать очередной жертвой чей-то лютой ненависти. Его руки дрожали, словно были осенними листьями, висевшими на ветвях в сильный шторм, они вспотели так сильно, что нож вот-вот мог выскользнуть из рук, как обычный кусок мыла.
Юноша стал молиться, громко и отчетливо, пытаясь отчеканить каждое слово, чтобы Господь смог его услышать. Но молиться было бесполезно, это пришло в голову к Эрвану быстрее всего, Бог давно оставил его на произвол судьбы, предал и вынудил кипеть в чаше полного забвения в странном необъяснимом мире, где нет ничего, кроме пустоты и ледяного ужаса. Но молитва помогала унять парализовавший тело страх, помогала верить во что-то хорошее, но дрожь не желала утихать. Еще чуть-чуть и Эрван может упасть на пол, лишившись чувств от шокирующих событий.
Вскоре носитель ненависти выбил дверь, и та с треском разлетелась на части, заполнив своими обломками весь коридор. Монстр вырвался на свободу, его дикое и голодное рычание пронзило сознание, заставило еще сильнее молиться ушедшему в туман Богу. Рычащее существо шло сюда, медленно крадясь и принюхиваясь. Его голод неутолим. Оно жаждало теплой крови.
Татьяна чувствовала на своей коже прикосновение мягкой слегка прохладной воды, которая своим ласковым движением щекотала каждый сантиметр ее тела, будто пыталась успокоить, помочь забыться и полностью расслабиться. Девушка не знала, где она находится, и боялась даже представить себе это, лишь старалась отбросить все мысли и стать частью этого водного мира, окружавшего ее вокруг. Татьяне казалось, что она порхает высоко-высоко над землей, вся ее отвратительная однообразная жизнь находится где-то там, внизу. Теперь никто не сможет ее достать, причинить боль. Эти бессмысленные человеческие действия растворились в водной пучине, наконец-то дав девушке возможность обрести покой, почувствовать себя свободной и легкой, как перышко.
Она не ничего воспринимала — все ощущения медленно опускались на дно этого водного пространства, бесконечного и кристально чистого, как слеза.
— Она умирает, ее сердце уже не бьется, — где-то на глубине послышался чей-то приятный женский голос, с трудом преодолевающий толщу воды, превращаясь ближе к поверхности в бесформенное эхо. — Она слышит нас… Она слышит нас…
Едва последнее слово невидимого собеседника долетело до уха Татьяны, как девушка почувствовала, что в ее ротовую и носовую полость стала проникать вода, устремившись прямиком в легкие, надеясь затопить их как можно быстрее, чтобы помочь тихой водной пучине забрать молодую прекрасную особу в свое глубоководное царство.
Но что-то не дало жадному водному пространству выполнить свой коварный кровожадный план. Чьи-то сильные уверенные руки начали постепенно тянуть бездыханное тело Татьяны наверх, к ясному небу, к воздуху, который был жизненно необходим полуживой девушке.
Когда Татьяна поняла, что уже находится на берегу, то из ее рта вместе с тяжелым кашлем начала выходить мутная зеленоватая вода, не сумевшая заполнить легкие бедной девушки.
Вокруг находилось множество лиц, но Татьяна была не в состоянии что-либо разглядеть перед собой. В глазах стоял густой туман, который вряд ли в ближайшее время сможет рассеяться и дать девушке возможность хотя бы что-то увидеть.
— Отведите ее в дом! И скажите Анне, чтобы приготовила горячую ванну. Необходимо ее согреть.
В 1919 году Татьяна помнила себя совершенно другой девушкой. Она была капризной светской дамой, не знающей, что такое недостаток, голод и холод. Ей казалось, что все так и будет продолжаться до самой ее смерти, но вскоре в их жизнь пришла беда, разрушившая все представления о мире.
Умер отец, старый и невероятно умный человек при жизни. Девушка редко его видела, так как тот жил на протяжении многих лет на своей фабрике, где, как он неоднократно говорил, находится его вторая семья — рабочие. Отцовская фабрика производила невероятно качественную посуду из местного фаянса и быстро прославилась на всю страну, поставляя собственную продукцию даже на стол ее Величества. Господин Хапперт никогда не думал о смерти и не готовился к ней, поэтому о завещании его жена и дочь могли и не мечтать. Отец умер от обычной простуды, умирал долго и мучительно. Татьяна ничего не чувствовала к этому мужчине: ни жалости, ни скорби, ни любви. Она молча наблюдала, как этот некогда сильный и трудолюбивый человек гниет прямо на ее глазах. Когда он скончался, девушка не проронила ни слезинки, будто отец был для нее совершенно чужим человеком, которого она не знала и не помнила. Так оно и было.
Но его уход быстро пронёсся по всему телу еще совсем юной Татьяны. Она ощутила изменения, о которых даже боялась подумать. Мать каждый день сидела на кухне и читала пришедшие письма, где, как вскоре выяснилось, были неоплаченные отцом счета, содержащие космическую сумму. У них не осталось ничего, кроме необъятного количества долгов и громкого имени. Отец заставил свою настоящую семью расплачиваться за свои грехи. И за это Татьяна его ненавидит. И эту ненависть ничем не выжечь из ее опустошенного сердца.
Единственный выход из этой ситуации — удачный брак. И Татьяне приходится идти на такую жертву, чтобы спасти свою мать от участи отца.
Прошло несколько месяцев со дня смерти Господина Хапперта, но его присутствие ощущалось еще острее, чем при жизни. Постоянные письма из суда превратили будние дни в сущий ад. Мать за это время сильно постарела, улыбка будто навсегда исчезла с ее некогда красивого лица. Было видно, что эта женщина что-то задумала, искала выход из сложившейся ситуации, и этот выход был явно непростым и требовал самых отчаянных поступков. Татьяна это понимала и было готова ко всему.