Можем проехать мимо них на обратном пути.
Да, наверное.
Когда они вернулись к балкам, Павел вышел их встретить. Он стоял на морозе и молча чему-то улыбался.
Ну как, Сергей? Увидел не существующее?
Да.
Настроения разговаривать с ним не было, поэтому он просто прошёл мимо него и зашёл в балок. Они с Юрой всё равно уже сделали всю работу, так что стоять на улице не было смысла. Он скинул куртку и повесил её на крючок, и собрался уже стянуть с себя сапоги, когда краем глаза заметил лежащий на лежанке КПК.
Юра.
Да? разувающийся у него за спиной Юра отвлёкся.
Мой наладонник разбит. И вон гришин тоже. Посмотри, что с твоим.
Вот блин!
Он, не разуваясь, прошёлся до своей лежанки и затем поднял с неё свой КПК. На нём была издалека видна дыра, насквозь пробившая проектор.
Пошли. Я догадываюсь, кто это сделал.
Они вместе вышли из балка наружу. Павел спокойно ждал их там, улыбаясь краем губ.
Твоя работа? Юра поднял свой КПК и продемонстрировал в нём дыру.
В этот момент дверь второго балка открылась, и оттуда вышел Виктор. Он сразу увидел сломанный наладонник в руках Юры и оценил ситуацию.
У нас то же самое.
Он подошёл к не перестающему улыбаться Павлу.
Вольнов, какого чёрта?
Павел повернулся к Виктору и, перестав улыбаться, ответил:
Эти ваши компьютеры только мешаются и засирают вам ваши мозги.
Ясно. И ты решил их уничтожить.
Верно.
Ты ведь понимаешь, что твой гонорар за экспедицию не покроет расходы на покупку новых КПК? продолжил мысль Виктор.
Понимаю. С деньгами у меня проблемы нет.
Рад, что понимаешь. Я предъявлю тебе счёт, когда мы доедем.
Постойте, вмешался в разговор Юра. Ладно Виртуал. Но мы с Сергеем с помощью наших наладонников работали. Мы с помощью них записывали все данные исследований и проводили вычисления, и передавали их на станцию. Как нам теперь быть?
Виктор на секунду задумался, но выход, как ни странно, предложил Павел.
Вы двое ведь умеете писать от руки?
Конечно, ответил Сергей. Метеорологов этому обучают.
У меня есть бумага и несколько карандашей.
Юре этот вариант не понравился.
Ты предлагаешь записывать на бумаге? Может, нам ещё и расчеты на ней же вести? Ты хотя бы понимаешь, сколько у нас времени уйдёт?
Ты успеешь. У тебя, как мне кажется, его даже многовато.
Виктор решил прервать спор:
Хватит. У нас есть хоть какая-то альтернатива?
Сергей в ответ отрицательно покачал головой.
В таком случае, пользуйтесь бумагой. Я сообщу о произошедшем на станцию. Стоимость наладонников вам возместят. А теперь возвращайтесь в балки и поехали.
Так и сделали. Наладонник, конечно, жалко, и если его не заменят, это больно ударит по карману. Но насчёт последнего обещания Вити он не сомневался тот своё слово всегда держал. Когда они забрались внутрь и тягачи снова тронулись в путь, Павел достал из своего рюкзака и выложил на стол пачку бумажных листов. Юра недовольно осмотрел эту кучу.
Зашибись. Вот ответь, нахрена ты всё-таки это сделал? Чем тебе наши компьютеры мешали?
«Это он зря», подумал Сергей. Павел любил развёрнутые ответы.
Затем, что эти чёртовы железки слишком хороши в плане возможности забить пустое время какой-нибудь ерундой. Человеческий мозг никогда не терпит работы вхолостую. Он всегда требует от человека заниматься хоть чем-нибудь. Человеку всегда нужна пища для ума. И вместо того, чтобы посидеть и подумать, вы предпочитаете копаться в этих наладонниках и залипать в Виртуале на смешные видео. Вы считаете себя умными, хотя на самом деле все ваши знания заёмные. Вы считаете, что развиваетесь, читая какое-нибудь очередное клонированное чтиво, не несущее смысловой нагрузки и, главное, ни в коем случае не требующее от читателя хоть как-то пошевелить извилинами. Или пропадаете в Виртуальной Реальности, надеясь, что она даст вам всё, чего вам не хватает, и сами не замечаете, что почему-то не становитесь от этого ни на грамм счастливее. Потому что вы всё равно рано или поздно возвращаетесь из виртуальности в реальность и всё отчетливее понимаете, что вы никогда не сможете повторить в реальности того, что делали там.
Ясно, ответил Юра. Ты просто очередной псих, бесящийся от одной мысли, что кто-то другой живёт не так, как тебе хочется.
Ты можешь так думать, если тебе нравится.
Сергей грустно взглянул на кипу бумаги. Хорошо, что последний отчёт они успели отправить прямо перед тем, как их позвал к себе Виктор. Но вечером предстояло много работы.
Спустя полчаса ему надоело смотреть в медленно ползущую за окном заснеженную тундру. Зрелище было не из интересных. Юра десять минут назад ушёл в кабину к водителю и до сих пор оттуда не возвращался. Но что ещё делать? Расчёты пока что были не нужны, никакой замены наладоннику он с собой не захватил, а шлем без КПК был бесполезен. Мысли потихоньку свернули в сторону недавних событий. А точнее, обвинения, которое вчера ему высказал Павел по поводу смерти деда.
Ещё тогда, когда дед начал терять разум, Сергей задумался над тем, как много уйдёт в прошлое вместе с ним. Дед, казалось ему, знал про всё на свете. И у него хватало различных историй о его путешествиях. Он был гидрогеологом и в своё время много поездил по стране. Наверное, по большей части именно это повлияло на выбор профессии Сергеем. Конечно, второго гидрогеолога из него не вышло востребованность профессии упала. Но метеорология пришлась ему по душе, и всё было бы прекрасно, если бы не ранняя смерть родителей. Именно из-за этого ему пришлось на время бросить метеорологию и стать синоптиком. Дальше случилась Катя, потом Коля, потом кредит за квартиру, потом заболевший дед...
Сергей, вспоминая последние месяцы жизни деда, подумал о том, что сам он бы предпочёл эвтаназию медленной деградации мозга. Глядя на то, как увядает разум деда, он понимал, насколько это страшно когда твоя собственная личность перестаёт тобой контролироваться и ты перестаёшь осознавать окружающую действительность. В конце концов, если ты что-то сломаешь или сляжешь с какой-то простудой ты по-прежнему останешься сам собой и продолжишь трезво оценивать окружающую реальность и собственное состояние. Дед не мог. Он до последнего отказывался умирать и верил, что болезнь отступит и лечение наконец-то начнёт давать результат. Трудно было даже определить, в какой момент его дед потерял возможность осознать, что болезнь уже взяла своё.
Дверь кабины с тихим шелестом отъехала в сторону, и в балок зашёл Юра. Он уселся на свою лежанку, окинул взглядом стол и затем посмотрел Сергею в глаза.
О чём думаешь?
О своём деде.
По тебе видно. Правда. И что думаешь?
Думаю о том, как много ушло вместе с ним в могилу. Ведь он бы ещё столько мог рассказать. Он был гораздо умнее меня и знал столько всего, чего не знает даже Виртуал. И знал множество историй. Рассказывал о людях, которых он пережил и которых запомнил. Он был свидетелем целой эпохи, и он уже никому ничего не скажет об этом. Просто не найдётся другого такого старика, который бы столько знал и мог сообщить столько полезных вещей.
Например?
Например о том, как он был в Сибири. Они проводили там какие-то исследования и решили отправиться в местный деревенский клуб на какой-то там праздник. Вопреки советам местных старожилов. И потом вечером натурально бегали от селянок. О том, как служил на границе и вместе с тремя сослуживцами отправился отметить увольнение, и они умудрились поругаться с местными так, что чуть до поножовщины не дошло.
Сергей на некоторое время призадумался.
Жаль, но я не могу вспомнить подробности большинства его историй. Факты помню, а детали нет.
Да, отозвался Юра. Но зато он теперь в лучшем мире. Может, уже рассказывает свои истории там?
Сергей отрицательно покачал головой.
Нет. Его просто больше нет. Я не верю в загробную жизнь.
Настала очередь Юры задуматься. Но потом он ответил:
Я никогда не понимал атеистов. Если итог жизни для них всегда одинаков и кончается смертью, какой вообще смысл в их жизни? Как говорится, хочешь сей, а хочешь куй. Ты поживёшь немного лет, потом тебя не станет и тебе будет всё равно.
Получается, ты ищешь смысл жизни в смерти? Для меня смысл жизни очевиден. Рождение человека это не более чем случайность. Никто не планирует твою жизнь наперёд, никто не знает заранее, каким ты человеком станешь и что ты должен сотворить. У случайности нет смысла, а значит, единственный смысл жизни человека сделать своё существование осмысленным. Как пелось в одной древней песне «Своею жизнью ты жизнь увековечь».
Слишком возвышенно.
Возможно. Помню, когда-то в Виртуале я прочитал заметку одного парня, который сказал, что купил в магазине десять тысяч шариков. Сложил их в тару и стал каждый день выбрасывать по одному. Таким образом он отсчитывал свои оставшиеся дни. Потому что жизнь это не нечто осязаемое, и для того, чтобы отчётливо видеть, как твоё время истекает, надо иметь этому вещественную замену. И каждый день он, выбрасывая по шарику, ощущал, как медленно, но верно проходит его жизнь. Ведь, если подумать, десять тысяч это не так уж и много. Тогда я не воспринял эту историю всерьёз, в конце концов, я и так прекрасно знаю, сколько мне осталось жить. Но сейчас, глядя на свою жизнь, я задумываюсь о том, что тот парень, возможно, был и прав. Мне тридцать, и я отчётливо понимаю, что немало своих лет я потерял зазря.
Десять тысяч, говоришь? усмехнулся до этого момента тихо сидящий Павел.
Он повернулся к ним.
Все мы немного умираем со временем. И дело не только в том, что наше тело полностью обновляется в течение некоторого времени. Мы обновляемся полностью намного раньше, чем те десять лет, за которые якобы каждый атом в нашем теле заменяется другим. Сергей, вспомни, каким ты был в десять лет. Помнишь едва, ведь так?
Это было двадцать лет назад.
Но это совершенно точно было с тобой, не так ли?
Конечно со мной.
Вспомни, каким был молодой Сергей. Как он себя вёл. О чём он думал, чем занимался, что его беспокоило, а что нет. Представь, что ты мог бы вернуться в прошлое и взять его к себе, скажем, на день. И вот представь ты показываешь его кому-нибудь из своих знакомых и спрашиваешь, насколько вы похожи? Родственники, скажут тебе. Но если ты спросишь, являетесь ли вы одним и тем же человеком, тебе вместо ответа покрутят пальцем у виска. Потому что вы не похожи. Между тобой в десять и тобой в тридцать такая же огромная разница, как между тобой и твоим сыном. Никто ведь не скажет, что ты и Коля один и тот же человек, не так ли? Так не выходит ли, что тот, десятилетний Сергей, уже давно умер? Его ведь больше нет. А взрослый дядечка, с которым я сейчас разговариваю, похож на него разве что внешне. А что будет ещё через двадцать лет? Представь, что будет пятидесятилетний мужик, который считает себя Сергеем. Но разве он будет тобой в полном смысле этого слова? Он даже не сможет вспомнить, что ты делал и чем ты жил в это время. Для него всё это экспедиция, твой умерший дед, твоя жена и твой сын будет не более чем пустым звуком. Воспоминанием, столь же осязаемым, как какая-нибудь фотография. Зря ты, Сергей, думаешь, что у тебя есть время. Ты умрёшь намного раньше, чем состаришься.
Но ведь это постепенное изменение. Я сегодня тот же, что был вчера. Никто не умирает в одночасье, и вместо него не появляется другой человек.
Недавние воспоминания всегда свежи. Но именно это меня больше всего пугает. Ты никогда не сможешь нащупать ту границу, когда ты, вчерашний, умер. Просто в один миг ты можешь попытаться вспомнить какое-то событие и поймёшь, что для этого тебя значит не больше, чем истории твоего деда, рассказанные когда-то. Не живи вчерашним, не откладывай на будущее, не ищи смысла в смерти и не жди её. Поэтому идея собрать десять тысяч шариков, конечно, хорошая, но наивно полагать даже то, что эти десять тысяч у тебя есть. Я бы взял полторы сотни, не больше.
На какое-то время установилась тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием гусениц под балком и дребезжанием посуды внутри кухонной машины. Потом Павел задал следующий вопрос:
Как умер твой дед?
У него был НП-вирус, поражающий нервные ткани. В последние дни ему стало хуже, а на днях у него внезапно остановилось сердце. Медицинское кресло не смогло его запустить вновь.
Плохая смерть, ответил Юра. Лучше уж не мучиться.
Да, я тоже так считаю. Глядя на деда, продолжил Сергей, я подумал о том, что, вполне возможно, лучше и вовсе не доживать до такого возраста. Когда-то смерть мужчины в бою в расцвете сил считалась почётной. И хотя так говорили малообразованные варвары, а условия жизни были ужасны и редко кто доживал до моего возраста, я начинаю думать, что в этом был свой смысл. Не в тридцать умереть, конечно, а попозже. Но лучше умереть раньше, чем ты превратишься в дряхлого старика, с трудом способного ходить. Это уже не жизнь, а прозябание. Ты становишься заложником собственного организма, не способного ни на что и каждый день приносящего лишь разочарование. А что вы думаете?
Вряд ли у меня был бы выбор, ответил Павел. Но если бы он был, я бы однозначно выбрал смерть.
* * *