– Подпоручик Медлявский. – Откозырял, и с каким-то даже облегчением пустился в объяснения ясноглазый и румяный подпоручик. – Извольте видеть, господин штабс-капитан. У нас приказ, – собирать у раненных все винтовки, и отправлять на пункты сбора пополнения. И вот, нашелся некий экземпляр. Вцепился как клещ. Не отдает. В первый раз вижу, чтоб солдат так грубо нарушал субординацию-с…
Петр заглянул под навес. Оттуда на него как зверь из берлоги мрачно глянул боец с примечательно дурковатой физиономией, и с редкими в войсках эмблемами самокатных войск на погонах, возлежащий на лежаке со снятым сапогом и перебинтованной ногой. Винтовку, а вернее кавалерийский карабин, он прижимал к себе как любимое дитя, которое вознамерились отобрать лихоимцы.
– Ну так и надо было когда он на перевязку пойдет, по-тихому его винтовку взять, – Петр покачал головой. – Теперь он вон как в неё вцепился.
– Ничего, вашебродие, сейчас отнимем. – Пообещал старший унтер. – Ну-ка давайте вместе, за руки – за ноги, его, ребята.
– Погодите, унтер – Петр поморщился ,и поправил шинель. – Подпоручик, если можно Вас на пару слов…
Они отошли чуть подальше, и Петр тихо сказал подпорутчику:
– я неделю как с передовой. Так у нас, знаете, какое пополнение приходит с этих ваших сборных пунктов?
– Ну, положим, не моих. – Сразу открестился подпорутчик.
– Да, простите. Я имею в виду, с тех, на которые вы посылаете винтовки. Из пополнения даже не все знают как винтовку не то что разобрать, как затвор передернуть. А этот, вон, печется, что под него винтовка пристреляна. Это, знаете, на передовой сейчас ценный кадр. А, право, оставили бы вы ему винтовку.
Он обернулся к навесу, повысил голос:
– Что у тебя с ногой, рядовой?
– Пуля, господин штабс-капитан. – с надеждой забормотал самокатчик – По мягкому прошла, бороздкой. Крови-то много, а раны почти нет. Сапог вон, попортила.
Петр снова обернулся к подпоручику.
– Ну ясно, ранение у него легкое. Дальше в тыл не пошлют. Скоро опять вернут на передовую. Оставьте вы ему винтовку.
– Как же это? – Покачал головой подпоручик. – Ведь, приказ…
– Ну да, приказ. Ну вы же их не поштучно сдаете. Да и здесь, честно говоря не госпиталь а бардак. Врачи в этом вертепе и не заметят. Пусть он вам отдаст патроны, для спокойствия, и ходит со своей винтовкой вместо костыля.
Подпоручик заколебался.
– Просто совет, – Петр мягко улыбнулся и пожал плечами, показывая, что ему в общем-то…
– Васильчиков! – Приказал подпоручик унтеру. Заберите у него патроны, а винтовку оставьте. Черт с ним…
Унтер мгновение помялся, посунулся под навес.
– Слышишь, изверг, – отдай патроны!
Самокатчик в своей берлоги радостно гукнул, и заработал затвором. С каждым клацаньем ему на рубаху выпадал патрон. Вего выпало три.
– Вот, господин унтер-офицер – он протянул унтеру три патрона.
– Остальные где?
– Дык, прямо с боя сюда. Все расстрелял.
– Затвором еще раз сработай! Подсумки расстегни!
– Дак нету, расстрелял.
– У, чтоб тебе, образина! Вынь затвор в карман, с глаз моих, чтоб докторов не бесить. Павиан турецкий! Холера! Штабс-капитана благодари. Еслиб не он я б тебе так отдубасил! Попризывали на нашу голову, понимаешь… Эй, фельдшера! – Обернулся унтер – Он раненный в ногу, осмотрите его что-ли…
– Честь имею, подпоручик, – Петр обернулся, и неторопливо двинулся по своему маршруту.
– Подождите, штабс-капитан!
Петр обернулся. Подпоручик, что окликнул его, торопливо повернулся к старшему унтеру:
– Васильчиков, ты давай дальше сам. Обойди подводы с новоприбывшими. Я возьму двух солдат и потом догоню.
– Есть, вашбродь, – козырнул унтер.
Медлявский же торопливо подошел к Петру.
– Я прогуляюсь вместе с вами, если вы не возражаете, господин штабс-капитан.
– Пожалуйста, – Постарался не выказать своего недовольства Петр. Херувимов он не любил даже на потолочных росписях, что уж говорить вживе. Но он как-никак сам подошел первый, представился, влез не в свое дело… За это теперь приходилось расплачиваться знакомством. Петр медленно двинулся своим путем, подпоручик пошел рядом с ним.
– Вы меня изрядно выручили. – Продолжал между тем подпоручик, подстраиваясь под его шаг. – Если бы не вы, пришлось бы арестовать этого солдата… Вы давно с передовой?
"Ну вот…" – подумал Петр. – "Неужели этот во всем госпитале не нашел кого расспросить о фронте?".
– Чуть больше недели.
– И как там?
– Там стреляют.
Подпоручик все не отставал.
– У вас… кавалерийская шинель, но вы сказали, что штабс-капитан, а не штабс-ротмистр…
Петр в очередной раз помянул про себя свою длиннополую суконную подругу. Внезапно он понял, почему Медлявский пошел за ним, и главное, приказал идти двум солдатам, которые озадаченно оплелись несколько поодаль не мешая беседе офицеров. Петру стало весело.
– Что, подпоручик, уловляете во мне шпиона? – С усмешкой глянул он на спутника.
Под его пристальным взглядом подпоручик покраснел.
– А я-то думаю, что вы решили сопроводить меня на променад, как институтскую девицу. Откуда, мол, такая нежданная нежность сердца…
Подпоручик окончательно перешел в свекольный оттенок, однако упрямо взглянул на Петра.
– И все же…
– Вы правы, в нашей кавалерии штабс-капитанов отродясь не было. Эту шинель мне дали здесь, в госпитале, чтоб не замерз. А сам я, вот – он неловко возясь с раненной рукой откинул суконное плечо шинели, чтоб стал виден мундирный погон с шифровкой и знаком пулемета на треноге. – Командир пулеметной команды 16-го полка, 4-й стрелковой дивизии.
– "Железная дивизия"?
– Так её иногда прозывают, – согласился Петр. – Со времен русско-турецкой, за Шипкинский перевал.
– Вы молодо выглядите, всего на пару лет старше меня, а уже штабс-капитан… У вас вневыслуженное повышение?
– За сражение на Гнилой Липе имею честь быть произведенным в георгиевские кавалеры, естественно с очередным производством в чин.
– А какое учебное заведение оканчивали-с?
– Михайловское артиллерийское. Потом в 1-й стрелковой, углубленно изучал пулеметное дело. Ну-с, подпоручик, я удовлетворил сокрытого в вашей душе Ната Пинкертона?
Подпоручик с несколько смущенной улыбкой пожал плечами, так что скрипнула новенькая портупея.
– Похоже, так. Прошу меня извинить, господин штабс-капитан.
– Право, не конфузьтесь. Спасибо и на том, что сперва высказали свои подозрения. А то мне могло выйти и дороже
– А что?
– В соседнем батальоне на стоянке заприметили шпиона. Обратили внимание на белокурые волосы и характерный акцент, – ну ясно немец! – тут же хором бросились бить. Как побили, оказался наш латыш… Повезло, что сослуживцы того вовремя подоспели, пока не дошло до беды… Вообще, шпиономания у нас приняла лихие формы.
– Вы что же, разве считаете, что шпионы это сплошь выдумки? – Вскинулся подпоручик.
– Я считаю, что не следует подменять бдительность манией. – Поморщился Петр. – Ну-ну, что вы сразу нахохолились?.. Я сейчас совсем не об Вас… Шпионов надо ловить организовано. Должна быть централизованная постоянная смена паролей и форм для пропусков. В тылу и прифронтовой полосе должны действовать особые подразделения контрразведки с четкими полномочиями. И прочие скучные вещи далекие от романтики… – Петр подумал, и решил подсласить пилюлю. – Ну и здоровая бдительность, такая как у вас, подпоручик. – (херувим прояснился лицом) – Кроме того, пока энтузиасты сыска из числа офицеров увлеченно рассказывают друг-другу о жидовском шпионаже, рабинах с искровыми передатчиками в подполах синагог, австрияки вполне считывают перемещения наших войск с помощью своей авиационной разведки. А от наших "икаров" пока дождешься с неба пестрой ленточки с донесением, и горы сравняются и океаны пересохнут… Иногда впрочем, австриякам даже не нужно рассекать над нами на крыльях. Говорят, наши штабы шпарят между собой по искровым телеграфам безо всяких кодов, с совершеннейшим прямодушием. Стоит австриякам посадить одного слухача с таким же передатчиком, понимающего по русски, и…
– И тем не менее, мы австрицев бьем! – Воскликнул подпоручик.
– Ну да, – хмыкнул Петр. – ну да…
– Ваш тон выдает скепсис. Вы что же, сомневаетесь в успешном исходе компании? Мы ведь уже заняли Галицию.
"Мальчишка совсем", уже безо всякого раздражения на случайного собеседника подумал Петр.
За разговором они миновали группу солдат у обочины, которые скооперировались и варили какую-то снедь в котелке подвешенным на костре. Из-за отсутствия четких границ, люди размещенные посреди леса напоминали некое небесное тело, с плотным ядром и разряженной периферией. Однако с определенной долей уверенности можно было сказать, что они вышли на окраину госпиталя.
– Уф, – Петр сошел с дороги, которая своим загибом скрывалась из виду за деревьями, и сделал пару шагов присел у обочины на поваленный ствол.
– Что-то не идет мне впрок лазаретная кормежка. – Пробормотал он. – Всего-то прошел с гулькин нос, а уже устал… – Присаживайтесь, что-ли, Медлявский.
Подпоручик провел рукой по стволу, и приземлился рядом. – Отдыхайте, ребятушки! – махнул он рукой своим двум солдатам. Те присели как и шли – все также немного поодаль. Петр же подвинулся и устроился с максимально возможным комфортом, – упавшее дерево лежало рядом с растущим, и он как раз уместился на этом пересечении, – лежавшее стало сидушкой, а росшее рядом – спинкой. К сожалению, стараясь устроится максимально удобно он неловко задел рукой на перевязи за ствол, и скривился от на секунду вернувшейся боли.
– Вас сильно беспокоит рана? – Спросил Медлявский.
– Уже почти нет. Только на особо неловком пируэте, вот как сейчас…
– А как вас ранили? – С живым интересом спросил Медлявский, и тут же смешался. – Извините, надо признаться, я с самого начала компании все время нахожусь в тылу. Даже австрийцев видел только в колоннах пленных. Если мой вопос не удобен…
"Ну точно, еще совсем мальчишка" – Петр посмотрел на подпорутчика со странной смесью осознания собственного превосходства но и некоторой впрочем, доброй зависти.
– Да нет, чего неприятного. Слава Богу руки-ноги при мне, отделался благополучно. Но в этом действе, право слово, не было ничего героического. Мы отражали атаку австрийцев. Пехота отошла, но их артиллерия тем временем очень быстро нащупала нашу позицию. Я отдал приказ перенести пулеметы на первую запасную, но одного человека из расчета уже ранило. Тогда я сам схватил мудотряса, и…
– Кого, позвольте?!
– О, прошу извинить. – Смутился Петр. – Понахватался от солдат. Так они называют пулемет кольтовской фабрики из североамерикнских штатов. У него знаете, под ствольной коробкой как раз расположен такой рычаг… При стрельбе весьма напоминает, гм… В общем, мы вдвоем с фельдфебелем подхватили пулемет за треногу и потащили. Взрыв… Я сначала даже не понял, что ранен. Просто рука вмиг онемела, и я уронил пулемет со станком, прямо себе на ногу, да. Это-то я сразу почувствовал… Короче, солдаты меня подхватили. А меня через минуту рука уже так проняла, что я ни на что не годился, – ни пулемет ворочать, ни боем командовать. Вроде рана не очень страшная, а выбила начисто. Толком в себя пришел уже здесь, когда осколки из руки врач достал. Так что вот, ничего достойного быть увековеченным в памятных книгах. Проза войны.
– А страшно? Стрелять в человека?
– Ну, мы же пулеметчики. С закрытых позиций ты врага и не видишь совсем. Да и с открытой… Бегут себе по полю крохотные человечки, ты спуск зажал, они упали, вот и все. Нет, не страшно. Вот только если близко подойдут…
– Что тогда?
– Тогда страшно. За себя. На них-то уже сочувствия не хватает. Думаешь, – только бы на дистанцию гранатного броска не добежали, стервецы. Но мы вроде, перед тем как присесть о чем-то другом говорили?..
– А? Да. – Вспомнил Медлявский. – Вы, если не ошибаюсь, выражали сомнения в успехе нашей компании, но не озвучили причины на которых они зиждятся.
– Точно. – Согласился Петр. – А причины моих сомнений, любезный мой подпоручик, в том, что мы умудрились влезть в беспримерное по масштабам мировое дело, совершенно к нему не подготовившись.
– Позвольте, что вы имеете в виду?
– А вот что. – Поерзал на стволе Петр. – Я пулеметчик. Вы знаете сколько у нас в полку по штату пулеметов? – Восемь. То есть в разбросе по два на каждый батальон. А у австрияков и германцев в одном батальоне пулеметов столько как у нас в полку. Концентрацию огня они дают по нашей пехоте убийственную. Артиллерия у нас сопоставимая, по крайней мере в части легких полевых орудий. Но у нас уже сейчас, после нескольких месяцев войны ощущается отчаянный недостаток в боеприпасах. Вас, как обер-офицера артиллерийского парка не удивило, что вы выведены от передовой? Так ведь вам просто нечего возить, поэтому часть парков и оттянули в тыл. На фронте уже сейчас пушки действуют в режиме экономии снарядов. Говорят, начинаются проблемы с винтовками и патронами к ним. То, что вы собираете винтовки у раненных, для пунктов пополнения это тоже показатель. Пополнение зачастую присылают вообще без винтовок. О более специфических родах войск не берусь судить, но учитывая например, как часто я вижу над нашими позициями австрийские и немецкие аэропланы, и как редко наши, – и в воздухе ситуация также не обнадеживает.
– Ну, возможно вы и правы… – Неуверенно качнул головой Медлявский – Однако, русская армия всегда умела мужественно переносить трудности, и побеждать, в любых даже самых сложных условиях. В конце-концов само имя русского солдата, – это залог победы!
Петр фыркнул.
– Послушайте, подпоручик, я не меньше вас уважаю русского солдата. И, осмелюсь сказать, не меньше вас знаю его сильные и слабые стороны. Так вот послушайте боевого офицера, – русский солдат может проявлять чудеса терпения, героизма, и самопожертвования ради победы общего дела. Он превозможет любые трудности и сотрет в пыль любого врага. Но все это только в одном случае, – если он будет понимать за что он воюет.
– А что же по вашему? Наш солдат сейчас не понимает, за что он воюет?
– А по вашему понимает? – Вопросом на опрос ответил Петр.
– Но послушайте, – раскраснелся Медлявский – я же сам видел перед отправкой на фронт. Такой патриотический подьем! У всех на устах было обращение государя-императора. Иллюстрированные журналы о ходе боевых действий расхватывали буквально друг у друга из рук.
– Знаете, что, давайте мы с вами сейчас, чтобы попусту не спорить, проведем простейший эксперимент. – Предложил Петр. – Вон сидят двое ваших орлов. – Он указал, на тихонько говоривших о своем солдат. – Не затруднитесь подозвать сюда одного. Ну вот хотя бы, этого, рябого, чернявого. Уж больно у него лицо типажное. Экий кержачок.
– Зачем это, позвольте?
– Увидите. Хочу у него кое-что спросить. Заодно и вам показать.
– М-м, извольте. – Подпоручик повернулся к своим солдатам. – Эй, как тебя… Аверьянов, братец! Поди-ка сюда!
Солдат резво вскочил, прихватив за приклад висящую на спине на ремне винтовку, оправил шинель, и резво небольшими шажками подбежал к подпорутчику. Резко остановился, так что взметнулись полы серой шинели. Остановился по стойке смирно, глядя живыми с хитринкой глазами, гаркнул:
– Слушаю, вашбродие!
– Вот тут, братец, господин штабс-капитан в у тебя кое-что спросить хочет, – пояснил подпорутчик солдату.
– Слушаю! – Солдат переориентировался на Петра.
– Как зовут солдат? – Спросил Петр.
– Аверьянов Федот!
– Молодец. – Кивнул Петр. – А скажи-ка мне, Федот. За что мы здесь воюем?
Солдат внутренне запнулся, на этот случай ответа по уставу у него заготовлено не было.
– Как понять вас… Ваше благородие?