– Нет, я не хочу ссоры с Чагодой Мокрым. Это его гости, а нам ещё возвращаться через Илемень.
Пока юты осматривали и спускали на воду ладью, пока искали по сараям своего полумёртвого кормчего, Стовов уже шёл на вёслах к Ладожу и через два дня и одну ночь оказался на озере, прозрачном как слеза. Тут кончалась земля Чагоды Мокрого и его правда. Пристав с великой предосторожностью среди гигантских валунов, Стовов и его люди свели лошадей на сосновый берег и принялись поджидать.
Юты вскоре появились. Они торопились, шли на вёслах и под парусом. Двигались с песнями. Им навстречу вышли стреблянские челны. Помахали товаринам приветственно вёслами, встретились, разошлись и, оказавшись за кормой ютов, остановились, заперев им путь обратно в устье Волх-реки. После этого из-за камней вышли три ладьи Стовова. Юты поняли, что попали в засаду, налегли на вёсла, начали спасаться, лавируя между островками льда и камней. Они намеревались вырваться на северо-запад, вдоль побережья, к устью Свири. Несколько раз Стовов сближался с ними, пускал стрелы, бросал кошки, но юты отрывались, пока не напоролись днищем на острые камни. Тогда они отдались на милость победителя. Стовов взял знатного юта из Шванганга, которому принадлежала ладья, взял добротное франконское и реенское оружие, мёд, мех, много серебра в гривнах и украшениях, снял со всех ютов золотые кольца, цепи и ожерелья. Фризов и их гребцов из полабов, данов, чуди, а также рабов с видом благодетеля велел отпустить на берег, безоружных, разутых, а севшую на камни ладью утопить.
Однако, оказавшись вскоре у самого моря, Стовов огорчился, поняв, что ладью ютов можно было починить и пересадить в неё стреблян. Ведь когда все шли на вёслах, стребляне на своих более лёгких челнах передвигались быстрее, но, когда на ладьях ставили парус, они отставали, становясь обузой для всех.
нарушая тягостный плеск воды, запел кто-то на ладье бурундеев.
– Князь, а почему так: когда бурундеи говорят, я понимаю, а когда поют, не понимаю? – спросил Семик, сидящий рядом со Стововом на шкуре тура.
– Они сами не понимают эти древние песни, клянусь Велесом, – ответил князь, отрываясь от раздумий. – Кто такая была эта Ляда? Может, дочь Перуна, может, рабыня. Почему он мстил за неё? Говорят, что, когда Перун бился с великанами, из его раны родилось семь дочерей, семь дней. Но кто такая Ляда… – Стовов пожал плечами.
К полудню туман несколько рассеялся, и стали отчётливо видны острова в устье Новы. Над стрежнем лениво поднялись две чайки, и за ними потянулся сизый туман, больше похожий на дым костров. Тут громоздился ещё лед, остатки зимнего панциря Новы, Свири, Волха, Ладожи. Где-то тут в мучениях умирала снежноволосая старуха Студинита, чтоб через лето возродиться юной девой с ледяным дыханием, в одеждах из инея. Угрожающие днищам камни, стволы и отмели теперь просматривались издалека, и стребляне в лодках уже не кричали об опасности, а затеялись догонять друг друга. Налегая на вёсла так, что трещали рубахи на спинах, они носились между ладьями, лавировали среди льдин, порой опасно о них ударяясь, стараясь накинуть на соперников удавку на шесте, вроде тех, с которыми охотились на лосей.
Несколько незадачливых стреблян вскоре оказались стянутыми в воду под хохот и прибаутки, а на сцепившихся лодках пошли в ход вёсла, шесты и кулаки.
Стреблянский вождь Оря, чернобородый, с запавшими глазами-щёлками, в своей неизменной волчьей шкуре, клыкастая голова которой служила шапкой, участия в потехе не принимал. Поставив ногу на борт, он со своей лодки следил, чтоб никто не утоп в ледяной воде, чтоб игрище не переросло в резню.
Это были охотники из леса Спирк, с Журчащего Крапа, из-за Болотова болота, что в ночном лесу брали рысь за загривок, предпочитали сырое мясо, заговаривали лунный свет, могли день сидеть под водой, дыша через соломину, имели много жён, несколько жизней и выше всех богов ставили Мать-Рысь.
Если бы их привёл не Оря, сын Малка, то Стовов никогда не решился бы идти вместе с ними.
– Ну и головорезы. Клянусь Велесом, странно, что в Илемени они не устроили побоище, – только и сказал Семик, не без удовольствия наблюдая, как опечален пленный фризский товарин.
Фриз, который пообещал по прибытии в свою землю, в Шванганг, дать за себя Стовову большой выкуп и богатый пир, теперь ещё больше опасался за свои постройки, рабов и домочадцев.
– Не волнуйся. Ты нам нужен. Мы будем потом торговать тобой, – разъяснил фризу Стовов, – мы сумеем защитить тебя, клянусь Перуном. Но если твои сородичи в Шванганге попробуют тебя отбить, ты умрёшь, – добавил князь и отчего-то рассмеялся.
– Смотрите, смотрите! – Полукорм, стоящий на носу, вытянул вперёд руку, указывая на полуразвалившуюся ладью. На её замшелом ребристом остове виднелись следы давнего пожара. – А вон ещё одна, слева, под водой. Гиблое тут место.
– Место не хуже, чем везде, – ответил Струинь, медлительный, вечно жующий смолу дружинник. Он от самого Дорогобужа был занят тем, что перебирал на новые ремешки пластинчатый панцирь князя. – Просто тут сходятся пути, идущие через Склавению. Скоро здесь будет не протолкнуться от ладей и челнов.
– А мне казалось, что все идут через Илемень. – Полукорм покосился на ловкие, хоть и толстые пальцы Струиня, который выхватывал из берестяного ведёрка одну кованую пластину за другой, продевал в их двойные прорези узкие ремешки, подтягивал, примеривал, формируя стальную рубаху.
– Нет, Полукорм. Через Илемень идёт половина. Ведь есть ещё дорога через Свирь на Онегу и через Сясь. Если тут поставить город, то в нём будет самое богатое торжище в Склавении. Куда там Чагоде Мокрому, Ятвяге и Рацею Куябскому.
– Потише, потише, – вмешался в разговор Ломонос, – если князь услышит, клянусь всеми богами, вместо похода будем на этих болотах крепость рубить. Ему до сих пор не даёт покоя белокаменный дворец Чагоды.
Дружинники воровато оглянулись на корму, где Стовов задумчиво глядел на уплывающую из-под кормила мутную пену. Они все вздрогнули, когда князь, словно прочитав их мысли, сказал раскатисто:
– Очень удобное место для взятия виры за проход. Река ничья. Будет моя. Крепость назову Стовград. – Князь высокомерно оглядел округу.
– Но ведь есть уже Стовград на Вожне, – неуверенно возразил Семик.
– Клянусь богами, это ничего. Будет Стовград на Нове. И вообще… – князь неожиданно рассвирепел, – распорядись, чтоб приготовили жаркое.
Пока младшие мечники Беляк и Конопа под рявканье Семика гонялись по ладье за курами, которых сами же неосторожно упустили из клети, князь вслух размышлял, как он на плотах сплавит сюда белый камень из Угли, купит у Рацея Куябского лучших резчиков и сложит хоромы. И чтоб крыльца были на витых столбах, а диковинные звери: птицеголовые медведи, крылатые гепарды, трёххвостые змеи, журавли с женскими лицами, туры, огнедышащие волки – украшали камень, вперемешку с вьюн-чередой, папоротником, морской травой и чудными соцветиями. Чтоб всё было в том порядке, который укажут волхи, и тогда хоромы простоят вечно, неприступно, наделив их хозяина той силой, что прольют боги на рукотворное чудо. Оттуда выйдут двенадцать его сыновей, от семи рабынь, сыновья будут править со своими дружинами от Онеги до Херсонеса, а император ромеев пришлёт им мантии из горностая…
С маленького острова посередине стремнины кто-то пустил несколько стрел. Под споры и пересуды стребляне больше из любопытства, чем из желания отомстить, высадили несколько человек на зыбкий плавун, из которого почти целиком и состоял остров. Охотники, проваливаясь по пояс под слой из камыша, сучьев, ила и мха, пробирались в глубь хаоса из лежащих вповалку трухлявых стволов и скоро пропали из вида.
Все считали, что тут прячутся выжившие зимой хозяева одной из разбитых ладей, пока над рекой не разнёсся одинокий волчий вой.
Вой был скорее плачем, чем предупреждением, но он просто вышиб людей с острова в воду, заставил бешено плыть к лодкам, зажав в зубах янтарные и медные обереги от нечисти.
– Мы видели, мы видели его, оборотня Валдутту! – кричали стребляне, когда их, мокрых, похожих на водяных крыс, соратники втаскивали в лодки. – Там не было никаких следов! Только громадный облезлый волк-оборотень, смотрел на нас и выл, не раскрывая пасти! Да защитит нас Мать-Рысь!
– Встретить в полдень оборотня, да ещё в начале похода – плохой знак, – сказал князю Семик, держа двумя пальцами одну из загадочных стрел. Стрела была из обычного камыша, остриём служил срезанный наискось конец, а с другой стороны камыш вместо оперения был расщеплен надвое. – Этой стрелой можно убить, только если она заговорена, клянусь острогой Велеса.
– Так почему она никого не убила? – Князь взял стрелу, поднял её в кулаках над головой и переломил. Все смотрели, ожидая, что вот-вот с неба упадут молнии, река вздыбится водоворотом, пепел превратит день в ночь. Казалось, прошла вечность. Наконец князь просветлел: – Смотрите, вот стрела оборотня. Она никого не убила. Боги услышали наших волхов и вступились. Это добрый знак. В походе нас ждёт удача. Пусть каждый отрежет прядь волос и бросит в воду, чтоб чудо этого места осталось с нами навсегда!
– Хвала богам! Стовов и Совня! – возрадовалось войско, и только кормчий проводник из Илеменя, одноухий старик, беззубо прошамкал: – Это, наверное, латы балуют. Стрела-то латская.
Они иногда ходят тут на плотах. Они как звери, ещё хуже стреблян. Волки у них вместо собак, а заправляют всем женщины.
– Умолкни, дулеб, – зашипел на него Семик, – это было знамение. Не слышал, что князь сказал?
– Слышал, молчу, мечник, молчу.
– Смотри, а то второе ухо отрежу.
К наступлению сумерек ладьи Стовова, удачно миновав мелководье, вышли в Горло, восточный залив Янтарного моря, и, бросив на дно обвязанные верёвками камни, принялись ожидать стреблян. Досадуя на свой страх, те решили изловить Валдутту, в кого бы тот ни превратился. Даже Оря не смог их остановить и был вынужден возглавить травлю оборотня. Но, кроме мёртвой крысы, старого вороньего гнезда, нескольких спящих в дуплах ужей, ничего не нашли.
Тогда решили поджечь остров. Однако гигантский плот из сцепившихся деревьев разгораться никак не хотел. Запылал он намного позже, когда стребляне уже во тьме искали ладьи Стовова. Огненный столб высотой до облаков и гул пламени сопровождали их. Дождавшись появления путеводной Чегир-звезды, все снова двинулись в Янтарное море. Туманные берега Горла медленно расходились, пока не погрузились в чёрную воду.
Глава 7. Муспельхейм – пылающий мир
Ночь кончилась сразу, вдруг. Ладья вышла из тени острова Несс и оказалась под слепящим утренним солнцем. Солнечные блики, перебегающие по водной глади, прыгнули через борт, заплясали по щитам, кольчугам, копьям, отразились в глазах воинов, глядящих сквозь маски шлемов на цепь островов, за которыми таился Швангангский залив и устье Одры.
Отвесные, подмытые берега островов, отороченные полосами песчаных отмелей, поддерживали сплошную стену гигантских сосен, из которых, наверное, боги и построили свой Асгард. Серая, свинцовая вода Фризского моря становилась в проливах тёмно-зелёной, похожей на заливные луга. Переплетённые космы водорослей лениво змеились у самой поверхности, укрывали косяки плотвы и отбирали у течения ил, укладывая его к своим корням. Справа, на фоне бурых утёсов Хайгена, виднелись чёрные бруски лодок с фигурками рыбаков, которые извлекали из сетей рыбу, искрящуюся чешуёй на солнце. Над утёсами Хайгена, где виднелись частокол и каменные башни фризского города Эливгара, поднимались многочисленные дымы. На полпути к небу их переламывал неуёмный ветер Геннглан и тащил через залив, в сторону земли поморских лютичей. Движение сизого дымного шлейфа странно сочеталось с полной неподвижностью облаков. Они плотными массами висели по обе стороны залива, как бы продолжая вверх отвесную линию берегов Насса и Хайгена, а между ними, в разрыве, безмятежно синело глубокое небо.
– Смотрите, если б облака были красного цвета, я бы сказал, что над нами столбы ворот в Муспельхейм! – сказал Свивельд, запрокинув голову.
– Муспельхейм – пылающий мир? – облокотившись на мачту, спросил Рагдай, задумчиво почесав висок. – Это может оказаться пророчеством, Свивельд, особенно когда нас ведёт такой опытный конунг. – Он посмотрел на Вишену, стоящего на носу ладьи.
– Что ты хочешь этим сказать, Рагдай? – Вишена обернулся. За его спиной возвышалась голова деревянного дракона и, казалось, открывались небесные ворота, в которые входила ладья… – Клянусь Ньердом, Рагдай, все идёт хорошо. Мы без потерь пришли к устью Одры и сейчас разведаем, что там и кто.
– Я надеюсь, конунг, что мы не будем по пути никого захватывать, не будем приставать к берегам у каждого рыбачьего селения и требовать выкуп за жизнь. Мы просто войдём в залив, осмотримся, потом вернёмся на один из островов и под видом починки ладьи будем ожидать Стовова. – Рагдай пристально уставился на Вишену, который при этом неопределённо пожал плечами.
– Эливгар и Шванганг совсем рядом. Там всегда много воинов. Кругом полно рыбаков, и они, если что, сразу разнесут весть о нападении. Фризы запрут проходы между островами и будут ловить нас, пока не поймают, – поддержал Рагдая Гельга. – Надо спрятать всё оружие, оставить десятерых на вёслах, а остальных укрыть парусом, будто товар везём. И сделать лица повеселее. Клянусь Одином, нас до самого Шванганга никто не окликнет.
Вишена исподлобья оглядел согласно кивающих воинов и кивнул:
– Так и сделаем.
Миновав острова и таща за собой шлейф водорослей, ладья медленно вошла в Швангангский залив. Берега отсюда резко расходились в стороны, и, если бы не узкая чёрная полоска впереди, можно было подумать, что Гельга ошибся и снова правит в открытое море. Вёсла по крику кормчего ударяли дружно, чуть поскрипывая в смазанных жиром ключевинах, а гребцы с недоумением смотрели на коричневую, вязкую воду, похожую на разжиженную глину. Она была полна прошлогодней листвы, хвои, сучьев, камыша. Тут плавали целые деревья и бревна, жерди, вязанки соломы, дохлые мыши и рыбы, обрывки рогожи. По соседству с перевёрнутой пробитой лодкой покачивалась резная колыбель. Пустая и жуткая, она баюкала бесформенный серый кулёк. Несколько низко сидящих челнов медленно, беспорядочно двигались среди этих останков. Молчаливые люди на лодках что-то цепляли крюками, подтаскивали, подолгу возились с непонятной добычей, а потом продолжали движение.
Поравнявшись с одной из лодок, они увидели, как мальчик и старик в просмолённых холщовых рубахах вылавливают утопленников и снимают с них кольца, бусы, браслеты и, если попадется, целую одежду.
– Эй, вы! Что это за мертвецы в воде? – перегнувшись через борт, спросил Вишена, мешая фризские, свейские и ранрикийские слова. – Отвечайте! Мы, торговцы из Страйборга, плывём на ярмарку в Шванганг!
Ни старик, ни мальчик в лодке не подняли головы, они были заняты тем, что пытались стянуть кольцо, видимо серебряное, с пальца распухшего, покрытого пятнами, безглазого женского тела.
– Они меня не слышат, эти стервятники, – удивлённо выпрямился Вишена и сделал знак Вольквину, чтоб тот дотянулся до фризов веслом.
– Подожди, – остановил его Рагдай. – Они просто не понимают тебя. Ладри… Ладри, кажется, знает фризскую речь.
Мальчик улыбнулся и стал пробираться к Вишене между плечами гребцов и пыльной мешковиной, под которой, тихо переругиваясь, скрывались остальные воины. Конунг взял мальчика за плечо:
– Ты отчего смеёшься? Клянусь Фрейей, неподходящее время для веселья.