– Что вам нужно, славные? – спросила ведунья.
«Славные! Она нас славными назвала! Может, и просьбу нашу выполнишь?»
«Уговори людей уйти! Житья от них нет! Раньше остров был только наш, мы спокойно здесь жили. А теперь люди везде!»
«И им тут плохо, и нам! И еще хуже будет, если нас не послушаешь!»
– Некуда им идти, – вздохнула Йорунн.
«Как некуда? Есть острова другие! Пусть к западу плывут. Там пусто. Там хорошо! Лучше, чем здесь!»
– Спасибо за добрый совет, – поклонилась им девушка.
«Добрые! Да, мы добрые! Мы на этих людей не злы! Они нас не обижали!»
«Послушай нас, мы зря болтать не станем! Уговоришь людей уйти – они живы останутся. Не уговоришь – погибель с севера придет!»
«И времени у вас – до конца лета! Иначе беда…»
Последние их слова потонули в визгливом хохоте, и Любомира проснулась. Какое-то время ведунья лежала, приходя в себя и успокаивая испуганно колотящееся сердце. Потом прислушалась: в ночной тишине снова раздался протяжный волчий вой. Столько тоски и отчаяния было в нем, что у Любомиры перехватило дыхание. И, забыв предостережения старой Смэйни, она вскочила, накинула легкий плащ и бросилась на зов четверолапой подруги.
…В тот год весна выдалась теплой, травы быстро наливались соками, и Любомира часто уходила в лес – собрать то, что потом превратится в целебные снадобья. И однажды недалеко от дома возле болотины увидела волчицу, запутавшуюся в силках.
Волку силки не помеха: острые клыки легко разрывают самые крепкие веревки, но эта волчица была совсем молодая, к тому же брюхатая: судя по всему, ей вот-вот предстояло ощениться. Быть может, голодная и уже не способная охотиться, она соблазнилась попавшим в силок зайцем, но запуталась в петлях и стала добычей сама. Перегрызла бы путы, да одна петля накрепко стянула ей челюсти. И теперь измученная борьбой волчица лежала на боку и тоскливо, угасающими глазами смотрела перед собой, понимая, что обречена – и она и ее неродившиеся щенки.
Любомира волков никогда не боялась, а уж полумертвых – тем более. Чужую боль она ощущала так же остро, как свою собственную, потому пожалела несчастную: сбегала за рогожкой, волоком перетащила зверя лесного к себе во двор, расчистила угол в дровнике, натаскала туда сена. И только устроив волчицу в гнезде, осторожно срезала веревки, а потом придвинула ближе миску с водой, положила ломоть вымоченного в молоке хлеба, погладила тяжко вздымающийся бок… и ушла, как только серолапая подняла голову и глухо зарычала.
Больше ведунья волчицу не беспокоила, лишь приносила ей воду и еду, оставляя их на пороге. А наутро услышала из сарая многоголосый писк и несказанно обрадовалась: хвала Великой Матери, живых родила! Счастье!
Еще через день волчица-мать вырыла яму под запертыми воротами и перенесла волчат в свое лесное логово. Любомира на нее не обиделась, лишь пожелала удачи и уже хотела было убрать из сарая опустевшее гнездо, как вдруг услышала писк и заметила копошащегося в сене белого волчонка, который отчаянно плакал и искал мать.
Был ли это прощальный отдарок за спасение, или просто волчица решила оставить самого слабого, не похожего на других щенка, Любомира не знала. Да и знать не хотела. У нее теперь была иная забота и, поблагодарив Великую Мать за урок, ведунья забрала несмышленыша в дом. Там скрутила жгутом тряпку, смочила ее в разбавленном молоке, дала волчонку сосать. Когда тот наелся, принялась обустраивать в старой корзине лежку.
– Вижу, девка ты, как и я, – улыбнулась ведунья. – Что ж, будешь Снежкой, подружкой моей белолапой.
Непросто оказалось вырастить кроху. Приходилось часто кормить, мыть, ночами не спать, теплом своим согревая пискливый комочек. А позже – играть, как играют волки со своими щенками, учить уму-разуму, как учила бы Снежку волчица-мать. Но зато как радовалась Любомира, когда маленький, слабый щенок окреп, превратился в сильного и красивого зверя.
В тот злосчастный день преданная подруга не бросила Любомиру в беде и теперь тосковала в неволе – не спала, не ела, даже воду почти не пила, оттого вконец обессилела и почуяла близость смерти. Потому и не сдержалась в ту ночь: не завыла – горько заплакала…
Йорунн почти добежала до клетки, но, услышав голос Эйвинда, разговаривающего с волчицей, остановилась как вкопанная. Нужно было уйти, пока вождь ее не заметил, но девушка отчего-то и шагу ступить не могла. А Снежка принюхалась – и перестала выть, заметалась и заскулила, взволнованно глядя туда, где притаилась Йорунн. Сердце девушки оборвалось.
Ох, матушка родимая, помоги…
Эйвинд конунг даже не обернулся. Только нарочито громко произнес:
– Никак хозяйку почуяла, Белая Шубка? Не зря ведь звала… Ну, выходи, ведунья, поговори со своей волчицей, а то она не ест, не пьет, по тебе тоскует.
Йорунн подошла, украдкой взглянула на конунга – не сердится вроде. Увидела свою Снежку – и про Эйвинда думать забыла. Отодвинула засов, распахнула клетку, опустилась на колени и обвила руками мохнатую шею, погладила, не отворачиваясь от влажного языка. А после приподняла морду волчицы и пристально поглядела ей в глаза. Через некоторое время Снежка успокоилась, подошла к воде и принялась жадно лакать. Девушка поднялась на ноги, утерла лицо и проговорила:
– Не хозяйка я ей, конунг, а подруга. Снежка – вольный лесной зверь, потому и понять не могла, для чего ее здесь держат. Теперь она станет есть и пить, и убегать не будет.
– Убегать ей некуда, – усмехнулся Эйвинд. – На острове лес редкий, дичи почти нет, а станет в Стейнхейме добытничать – убить могут. Потому и держу здесь – не как пленницу, а как гостью. Всегда мечтал приручить волка.
Йорунн помолчала, а потом тихо спросила:
– А не рассердишься, если я навещать ее буду?
– Что ж, – промолвил конунг, – навещай. Может, тогда мои люди будут спать спокойно. А скажи, – глаза его вдруг вспыхнули мальчишеским любопытством, – если я руку ей протяну, бросится или нет?
– А попробуй! – отозвалась девушка.
Вождь постоял немного, глядя на волчицу, потом медленно присел и так же медленно протянул левую руку ладонью вверх. Правая рука осталась лежать на колене, но так, чтобы волчица видела: оружия в ней нет.
– Подойдешь ли ко мне, Белая Шубка? – тихонько позвал он.
Снежка перестала лакать, прижала уши, зубы приоткрыла, но не зарычала. Настороженно посмотрела на человека, сидящего перед ней, взглянула на Любомиру и снова перевела взгляд на конунга. Прошло несколько томительных мгновений, и волчица перестала скалиться. Осторожно, не спуская внимательных глаз с мужчины, она подошла ближе на пару шагов, вытянула морду, медленно обнюхала кончики пальцев, а потом вернулась к плошке с водой.
Йорунн с облегчением выдохнула.
– Думаю, ты сможешь приручить ее, вождь. Приходи к ней почаще и веди себя так, как сейчас. И еще… Ей бы угол загородить, чтобы от солнца да любопытных глаз прятаться.
– Сделаю, – пообещал Эйвинд, поднялся, запер клетку и неторопливо направился к темному спящему дому. Уже на пороге обернулся:
– Доброй ночи, Йорунн.
– И тебе, конунг, – негромко отозвалась девушка.
После утренних воинских забав хирдманны чаще всего возвращались в добром расположении духа, потому по дороге подначивали друг друга, хохотали и прощали товарищам даже обидные шутки. Нынче досталось и Ольве, которая задержалась у ворот, пересчитывая собранные мальчишками стрелы. Один из воинов хирда, Лейдольв Одноглазый, поглядел на нее и сказал:
– Женщина лучше смотрится с прялкой в руках. С ней она хотя бы умеет обращаться.
Мужчины засмеялись. Ольва, складывая стрелы в колчан, отозвалась:
– Помогла бы мне прялка прошлым летом, когда вы были в море, а на остров пришли свейские разбойники?
– С разбойниками справились люди Эйвинда, пока ты с девчонками пряталась в сарае, – усмехнулся Лейдольв.
Щеки Ольвы вспыхнули, но она сдержалась и ответила с достоинством:
– Я не пряталась, а защищала их. Ингрид и Хельга видели, как я застрелила двоих и как третий бросился на меня с ножом. Они боялись, что свей убьет меня, но я увернулась и воткнула стрелу ему в горло. Был бы ты столь же проворен, тебе бы не вышибли глаз рукоятью меча.
– Ты и с двумя глазами мне не соперница, – отмахнулся зубоскал. – Стань моей женой, и я научу тебя обращаться с луком.
– В похвальбе тебе точно нет равных, – проговорила девушка, прикрепляя колчан со стрелами к поясу. – А кто из нас лучший стрелок, увидим на празднике.
– Тогда уговор, – прищурился Лейдольв. – Проиграешь – пойдешь за меня в тот же день. Скажу Ивару, пусть готовит нам покои в семейном доме.
– Уговор, – согласилась Ольва. – Проиграешь – заставишь хёвдинга взять меня с вами в морской поход. Скажу Унн, чтобы собрала мои вещи.
– Тому не бывать… – начал Лейдольв, но голос его потонул в хохоте стоящих рядом хирдманнов. А Ольва сняла тетиву с лука и, не торопясь, пошла за ворота во двор. Даже не оглянулась ни разу.
– Опять она тебе отказала. – Ормульв толкнул уговорщика в бок. – Может, думает, что ты потерял в бою не только глаз?
– Значит, в брачную ночь мне удастся ее удивить! – беззаботно ответил Лейдольв.
На следующий день, придя проведать волчицу, молодая ведунья увидела в клетке охапку сухой травы и несколько больших еловых веток, под которыми Снежка сделала укрывище. Теперь она вела себя гораздо спокойнее, Йорунн сразу это почувствовала, потому и решила поблагодарить конунга за заботу.
Далеко ходить не пришлось: Эйвинд стоял возле дружинного дома, наблюдая, как его воины разбивают друг дружке деревянные щиты.
– Доброго тебе дня, конунг, – поклонилась девушка. – Спасибо за то, что для Снежки сделал. Всё легче ей.
– Она уже отплатила тем, что взяла кусок рыбы из моих рук и не тронула пальцы, – ответил Эйвинд.
Оба помолчали. Потом Йорунн неожиданно спросила:
– Скажи, вождь, не встречал ли кто здесь на острове маленьких человечков – носатых, смешных, будто из коры дерева вырезанных? Голоса у них тонкие, скрипучие, волосы растрепанные, а глаза маленькие, словно бусины.
Эйвинд конунг удивленно посмотрел на нее:
– Ты говоришь о двергах, духах камней и пещер? Откуда ты знаешь о них?
– Я расскажу тебе, вождь, – ответила Йорунн, – но только на берегу моря, где никто другой моих слов не услышит.
– Тех, кого ты назвал двергами, я увидела сегодня во сне, – проговорила девушка, не зная, поймет ли ее вождь или рассердится за то, что отвлекла от дел. – Они повторяли, что людям нужно покинуть остров Хьяр и как можно быстрее. Предупреждали, мол, погибель идет сюда с севера, и времени у нас до конца лета, иначе случится беда.
Эйвинд конунг молчал. Йорунн закусила губу и вздохнула:
– Можешь посмеяться надо мной, вождь, но, думаю, что не просто так мне это привиделось.
– Что еще тебе дверги сказали? – спросил он недоверчиво.
– Опустевшие земли, говорят, на западе есть, – вспомнила девушка. – Велели туда плыть. Там лучше, чем здесь.
На лице вождя снова отразилось удивление. Но ничего объяснять он не стал, только полюбопытствовал:
– Что же ты Хравну ничего не сказала, сразу ко мне пошла?
Сперва она не нашла, что ответить. И в самом деле, почему? Поразмыслив немного, молодая ведунья проговорила:
– Так ведь не ему, тебе судьбу народа решать. – Йорунн заметила, что конунг разглядывает ее, и смутилась. – Ты вождь. Твой долг – заботиться о других людях. В этом твой удел с нашим схож: мы, ведающие, тоже сперва о других думаем, и лишь потом – о себе.
– У вас, словен, со всеми принято разговаривать, не глядя в глаза, или ты только на меня смотреть не желаешь? – вдруг перебил ее Эйвинд. Йорунн почувствовала, как запылали ее щеки, и едва не расплакалась от досады. С незапамятных пор считалось: кто взгляд отводит, тот лжет.
– Неужто я страшный такой? – усмехнулся вождь.
Йорунн собралась с силами и заставила себя поднять глаза. Ишь, чего выдумал – страшный… Высокий, сильный мужчина стоял рядом с ней, смотрел на нее. Зеленые глаза его напоминали омуты – и не заметишь, как утонешь. В спутанных волосах золотилось солнце.
– Ты можешь быть грозным, и не завидую я тому, кто вызовет твой гнев, – проговорила девушка. И неожиданно улыбнулась, словно окутала ласковым теплом: – Но сердце у тебя доброе и душа щедрая. Не сердись на меня, конунг: взгляд стоящего меж богами и людьми не всякий муж выдержит, что говорить о девке!
Эйвинд улыбнулся в ответ:
– Если дверги в другой раз привидятся, не забудь рассказать.
Йорунн пообещала. А потом поклонилась низко:
– Спасибо, что выслушал. Пойду я. Дела сами не переделаются.
Эйвинд конунг долго смотрел ей вслед.
Здесь, на берегу, и нашел его Асбьерн.
– Я тебя повсюду ищу, – проговорил ярл, подходя к побратиму. – Поговорить надо, Эйвинд. Хотел я пойти на снекке к фиорду, о котором рассказывал Хьярти, и вернуться до праздника летнего солнцестояния. Если и правда земля там хорошая, переберемся туда.
– Сперва узнай, пощадила ли кого-нибудь хворь и давно ли она покинула фиорд, – сказал конунг. – На удачу свою полагайся, но будь осторожен. Я бы сам пошел, да датчане на днях приплывут. Сторгуемся, после о деле поговорим.
– Снекку снарядить недолго. Завтра с рассветом в море выйдем. – Асбьерн окинул взглядом серо-зеленый волнующийся простор. – Поплывем на запад.
– Значит, к западным землям, – задумчиво проговорил Эйвинд и усмехнулся: – К празднику-то вернись, а то знаю тебя: пока всех местных девчонок не перецелуешь, не успокоишься.
Он хлопнул побратима по плечу и рассмеялся. Асбьерн подхватил его смех:
– Я и рад бы не целовать – сами на шее виснут!
А потом добавил уже серьезно:
– Вот еще что, Эйвинд. Пусть на острове не знают, куда направится снекка. А будут спрашивать – скажем, что за припасами на зиму.
– Зачем? – нахмурился вождь.
– Затем, что неладное творится, брат. – Ярл посмотрел на него и словно ледяной водой окатил: – Среди наших людей есть предатель. И не один.
Конунг ответил жестко:
– Такими словами бросаться не следует, Асбьерн. С чего ты взял?
– Девушка, которую я оставил у себя, Фрейдис – дочь словенского конунга, – тихо проговорил ярл. – Она клянется, что словене не виноваты. Ни один из вождей, ее братьев, не нападал на нас.
– И ты поверил словам перепуганной девчонки настолько, что посмел обвинять кого-то из своих? – напустился на него Эйвинд. Лицо Асбьерна потемнело, и ярл надолго замолчал, погрузившись в невеселые думы. Потом спокойно сказал:
– Все равно я в поход не возьму никого из тех, кто ходил тогда к словенам. И карту твою заберу с собой, а вместо нее в сундук положу другую. Ее нарисовал Вагн по моей просьбе, и она отличается от настоящей, как тир от трэля13. А там посмотрим.
Погода была хорошая, и Смэйни вынесла во двор своих подопечных – двух крошечных девчушек, родившихся этой зимой. Пока они дремали в корзинах, старая нянька негромко рассказывала словенским девушкам о здешних краях.
– Остров Хьяр большой, да толку от того мало: всё скалы да камни, деревья редкие, в горах круглый год снег лежит, плодородных земель и нету почти. Жили тут люди и до нас, ловили рыбу да растили то, что вырасти может. Раньше, говорят, на скалах было немало птичьих гнезд, но мальчишки давно уже не приносили добычи. Одно хорошо: рыбы в здешних водах много. Тем и живем… А ведь я-то помню, какие леса шумели на острове Мьолль, где родился наш конунг. Там с полей собирали столько, что все были сыты, и стада на лугах паслись все лето, день ото дня становясь тучнее… Много лет назад Олав Стервятник отнял у нас этот остров, и с тех пор жизнь стала трудной, голодной и горькой.