– На Хвостатую смерть, в том числе?
– Да, это стерва почти все загребла. И не только у него. Мужики, когда ее видят, мычать начинают... Абсолютная стерва.
– Ревнуешь, мадемуазель? – спросил я, естественно, чуточку покраснев.
– А что? Каждой женщине хочется, чтобы за ней мужики табунами бегали, – ответила Ольга, пристально изучая мое лицо.
– Хочется, когда не бегают. Так как все же ты тут оказалась?
– С дядькой приехала. Он обещал дать денег на Европу, Оксфорд и конфеты, если я ему помогу...
В это время во дворе раздались звуки подъезжающей машины и через минуту в комнату вошел деловой Ваня Елкин. Не обращая ни малейшего внимания на Ольгу, он скатал и сунул подмышки два спальника, затем подошел к шкафчику и, взяв лежавший на нем мешок с затаренными им туда продуктами, вышел вон. Через пять минут вошел вновь и спросил:
– Вы едете?
– Конечно, Ваня! – ответил я и, взяв Ольгину сумку и обняв ее за талию, повел к машине.
Доехав до места гибели сумасшедшего-тигра и Ольгиного дяди, Елкин, ни говоря нм слова, остановился.
– Будешь с дядей прощаться? – спросил я девушку.
– А где он?
– Вон, там, над кюветом.
Ольга кивнула головой. Мы вышли из машины и в свете фар увидели два невысоких земляных холмика.
4. Становлюсь папочкой... – Я проболтался... – Демарш Елкина. – Ольга копается в прошлом и предлагает будущее. – "Что-то мы с тобой напутали..."
На обратном пути Ольга сидела рядом со мной на заднем сидении. Минут пятнадцать она молчала, вперившись взглядом Елкину в затылок, а потом, обернувшись ко мне спросила:
– А сколько вам лет?
– В отцы тебе гожусь...
– Это хорошо...
– Не понял?
– Что же непонятного? Сирота я теперь... А кругом лес дремучий и этот псих за рулем...
– А ты что, в дочки мне набиваешься? Я, честно говоря, о других отношениях подумывал...
– Дочки не дочки... Можно я пока рядом с вами буду? Мне страшно, а вы ничего не боитесь.
– Я не боюсь? – искренне удивился я, рассматривая в тусклом свете салонного плафона ее просящее личико, старающееся выглядеть как можно милее. И, с трудом отведя глаза от артистической удачи собеседницы на невозмутимый затылок Елкина, продолжил:
– Да, не боюсь, потому что мне бояться не за кого. А ты мне предлагаешь начать бояться. Переживать за тебя в толпе сумасшедших... Охранять тебя от сексуальных посягательств своих друзей и разных незнакомых дядек, давать тебе деньги на бесстыдные вечерние платья, кремы от загара и импортные презервативы...
– Ага! – светло улыбнулась Ольга. – И еще на "Марвилон" или что-нибудь другое...
– Ну, ну... – закивал я головой с сарказмом в голосе – Я вижу, папочка тебя не больно жаловал.
– Ага. Мамка меня назло ему родила. Год назад спьяна он изнасиловать меня хотел. Но ничего у него не получилось – маму мою, наверное, в глазах моих увидел и не смог...
– Ну, тогда ладушки. Беру тебя в дочки с испытательным сроком в календарный месяц. Хотя моей собственной дочке это вряд ли понравилось бы...
– А что, любит она вас?
– Любила, пока я с ее матерью не развелся.
– А почему развелся?
– Интересный вопрос... Расскажу как-нибудь, хотя сам не знаю, как это все получилось.
– Сейчас расскажи.
– Не люблю я это вспоминать...
– Ой как интересно! По твоим глазам, папочка, вижу, что история эта была захватывающей, прямо – "и слова, и пули, и любовь, и кровь..." Знаешь, я собираюсь поступать на юридический факультет, стать судебным юристом или, на худой конец, следователем по особо важным делам. Давай, поиграем в следователя и подозреваемого? Мне интересно, смогу ли я правду и только правду из тебя вытянуть...
– Правду... Правда у каждого одна... Собственная.
– Рассказывай свою!
– Ну, слушай тогда, банный листик... Шесть лет назад я работал в одном геологическом институте... И вот, товарищ гражданин следователь по особо важным вопросам, однажды появилась в нашей лаборатории молоденькая сотрудница...
На этом месте моего повествования Елкин попал правым колесом в глубокую колдобину, машину сильно тряхнуло. Овладев управлением, Ваня обернулся и пристально посмотрел мне в глаза.
– Рассказывай, рассказывай, – дернула меня за рукав Ольга.
– Послушай, мы с тобой менее часа знакомы, а ты уже за рукав меня дергаешь... – начал я говорить, с трудом отбросив мысли о причинах Ваниного внимания.
– Стресс у меня! Ты, что, не понимаешь? Вот я и веду себя неадекватно вам, бирюкам. Когда ты рассказываешь, я забываю о дядиной смерти, об этих странных сумасшедших...
Тут Елкин неожиданно затормозил и, не сказав нам и слова, вышел из машины, открыл капот и склонился над мотором. Мы с Ольгой тоже вышли и подошли к нему.
– Подите поглядите на правое заднее колесо, – не подымая головы, попросил он нас. – Кажется, я гвоздь поймал.
Когда мы, опустившись на колени, осматривали колеса, Елкин захлопнул капот, быстро сел за руль и, не закрыв двери, резко рванул с места и через несколько секунд машина скрылась в ночной темноте.
С минуту мы смотрели вслед машине.
– Чего это он? – первой нарушила тишину изумленная Ольга.
– Долго объяснять...
– А у нас, кажется, времени теперь достаточно.
– Да, около часа до шахты топать.
– Ну, пошли тогда, – решительно сказала Ольга и, не дожидаясь меня, пошла вперед.
Я догнал ее и некоторое время мы шли молча. Когда ночная тьма сгустилась настолько, что мы могли видеть лишь на несколько метров вокруг, Ольга испуганно сунула руку мне подмышку и спросила:
– Так почему он удрал?
И я рассказал ей о шахтных сумасшедших и в конце повествования изложил догадку о причинах бегства Елкина:
– Мне кажется, что я проболтался. Я же тебе говорил, что теперь я – это Шура, а Шура – это я. А когда я сказал тебе в машине, что работал в геологическом институте, в Елкиных мозгах что-то произошло. Помнишь, он еще в колдобину заехал. Понимаешь, он знал, что настоящий Шура в никаких институтах не работал. И быстро сделал вывод, что я – не Шура. И тут же уехал к настоящему за инструкциями.
– И какие он получит инструкции?
– Скорее всего меня перезомбируют. Мне это уже не впервой и даже любопытно, что он еще придумает. А вот тебе надо идти в Кавалерово минуя шахту. Вот тебе твое законное наследство. От себя отрываю.
И я вытащил из кошелька деньги, отсчитал 5600 долларов и протянул их Ольге.
– Это твоего папеньки деньги... Бери, владей...
– Пусть у тебя пока будут, – решительно отказалась девушка. – Тоже мне, вздумал женщине деньги доверять! Я еще не решила, что делать. И страшно, и не хочется от тебя уходить. Надежный, вы, милорд. Как теплая ночная рубашка...
– Милорд! – усмехнулся я. – Скорее плебей...
– Это мы исправим... Может быть, продолжите ваши воспоминания о последней вашей супруге?
– А откуда ты знаешь, что она у меня не единственной была?
– С вашим характером, милорд, она наверно была пятой?
– Около того. Смотря как и кого считать...
– А детей сколько бросил?
– Никого не бросал. До последнего брака один сын был от первой жены. Сейчас ему больше двадцати четырех. Живет в Москве с какой-то театральной гримершей в возрасте...
– Ну тогда вернемся к нашим баранам. Или, точнее – к вашим женам. Значит, поступила к вам на работу молоденькая сотрудница Вера...
– Да... Вера Юрьевна. Лет ей было 23. Самое время выходить замуж... Парень ее умотал в Канаду карьеру делать... Короче, тяжелый был у нее период в жизни. А я – уверенный в себе, все нипочем. И как-то раз очутились мы вдвоем на ее даче... Сначала я и не думал о серьезных отношениях. Но с каждым разом я все больше и больше тонул в ее глазах... Понимаешь, они говорили: "Ты нужен, нужен, нужен мне"...
– Я улыбаюсь! – воскликнула Ольга и залилась смехом. – Несколько минут назад у меня были такие же глаза?
– Примерно, – поглощенный воспоминаниями, ответил я отрешенно. – Ну, я и переехал к ней... Через год она родила мне хорошенькую дочку. Полиной ее назвали. Как я был тогда счастлив!
Но постепенно начались размолвки. И начинались они всегда с тещи. Ты, наверное, внутренне улыбнулась сейчас – "Плюнь, теща, на грудь – змеиный яд помогает!". Но представь себе дочь генерала... Холодная, высокомерная и... и неподвижная. Вышла замуж за такого же самовлюбленного одноклассника. Никогда не любила его. Всю жизнь проработала на одной работе... Единственное удовольствие – диван, мягкие подушки и детективы... Не имея сил жить самой, она жила жизнью дочери. И однажды поняла, что начинает терять контроль над дочерью. И начала работу над моими ошибками. По ее настоянию я бросил свой институт и пошел работать охранником на болшевский рынок – там платили в шесть раз больше, чем за научные работы на английском языке... А Вера нашла хорошую работу – стала исполнительным директором какой-то бизнес-школы. И стала получать тысячу баксов... Постоянные презентации... Клубы... Короче, попала в крутую струю на самом гребне жизни. А у меня – все наоборот. Крутое пике в полный ноль... И самое обидное – я стал видеть дочку раз в неделю... Вере было удобнее, чтобы дочь все будни жила у бабушки...
– И что дальше?
– Как-то раз я звонил домой с работы и случайно врубился в ее телефонный разговор с матерью. Теще говорила высоким срывающимся голосом:
"Он тебе не ровня. Он – никто. А ты можешь забраться очень высоко. У тебя есть дочь, есть я. Ты должна заняться своей карьерой и только ей. Ничто не должно тебе мешать".
"Ты не волнуйся, мам! – услышал я в конце разговора. – Все будет, как ты хочешь".
И в конце концов, они меня выжали. Если бы ты знала, каким бесконечным торжеством блестели ее глаза... А дочь ревела: "Поцелуйтесь, поцелуйтесь!!!"
– Все у тебя образуется... – проворковала Ольга, почувствовав, что я вконец развален своим экскурсом в прошлое. – Найдем мы деньги, не найдем – не важно. В Москве я тебя кое с кем сведу, получишь офис и "Мерседес". По пятницам будешь летать на теплые моря, по четвергам – играть в рулетку в "Метелице". Познакомлю тебя с Михалковым и Киселевым, а отплясывать на вечеринках будешь с Ладой Дэнс и Анжеликой Варум. Женю тебя на модели... Если захочешь – через пару лет депутатом тебя сделаем.
– Не... Депутатом не хочу. Лучше послом на Мартинику... Под финиковые пальмы на белый песок...
– А английский знаешь?
– Certainly, miss, – ответил я и чуть не упал, попав левой ногой в небольшую ямку на дороге.
– Ну тогда послом – не послом, а каким-нибудь советником можно устроить.
– Не хочу! Не хочу ни в какую систему! Не хочу командовать и подчинятся, не хочу подлаживаться, не хочу говорить то, что хотят слышать. Понимаешь, я всегда остаюсь самим собой... А в этой сволочной жизни достичь чего-нибудь можно лишь став кем-нибудь. Клерком. Плотником. Бухгалтером. Мужем, наконец. Если будешь оставаться самим собой – ничего не достигнешь, никем не станешь...
– Успокойся, успокойся, философ! – перебила меня Ольга, тронув пальчиками мои губы. И, помолчав секунду, продолжила, пристально заглядывая мне в глаза:
– Конченный ты... Бич... Да?
– А здесь, в тайге, другие, сударыня, и не водятся. А чего, собственно, ты ко мне прицепилась? Я же сказал тебе, что отправлю тебя в Москву. Забирай деньги своего папочки и вали отсюда. От одного воспоминания о твоих пластиковых офисах с искусственными фикусами, рулетках и вечеринках меня чуть не вырвало. Вы все, вместе взятые, не стоите Шуриных ушей, не говоря уже о стихах Смоктуновского! Мне нравиться их мир. Он бывает жестоким, но случайно. Они живут как дети в своих черепных коробках и никого не обманывают. И главное, себя не обманывают. У них нет выдуманных ценностей, Они не выпендриваются друг перед другом и не знают, что такое протекция... Ваш бог протекция...
– Да ты просто неудачник! Ты просто не смог ничего добиться и ушел в тайгу, в природу... Китайцы говорят "Человек чуждающийся людей равен природе".
– Да, я ушел... – начал было я, но вдруг совершенно неожиданно увидел воплотившегося из темноты Шуру. Тут же за спиной услышал шум и, обернувшись, увидел Елкина с монтировкой, сбегающего с придорожного пригорка.
– Вот, такие, вот, дела, – сказал Шура бесцветным голосом, когда мой рот, наконец, закрылся. – Пошли, Женя, разбираться. Что-то мы с тобой напутали. С тобой и твоим колхозом. И вы, девушка, пойдемте.
5. Зачем на шахте карцер? – Шура берет в клещи... – Мы все умрем?.. – Газовая атака. – Мы их одолели... – В руках у него был равнодушный пистолет.
В четыре часа ночи нас с Ольгой привели в небольшой сарай, стоявший на самом краю шахтной промплощадки. В нем уже сидели Коля с Борисом – по приказу Шуры их заперли сразу же после возвращения Елкина с запасного ствола.
В плотно закрывающейся двери сарая было небольшое (15 на 15 сантиметров), но тем не менее зарешеченное окошко. Сквозь него струился слабый утренний свет.
– Карцер... – задумчиво сказал я, оббежав глазами стены, оббитые оцинкованным железом. – Зачем на шахте карцер?
– И смотри – засов внутренний... – указал мне Борис на массивную задвижку, прикрепленную к двери. – Зачем в карцере внутренний засов? Не понимаю...
И, устав думать, похотливо уставился на Ольгу. Оббежав ее ладную фигурку неспешным оценивающим взглядом, Бочкаренко спросил:
– Вы к нам надолго, мадам? Если надолго, готов разделить с вами все возможные радости нашего тесного бытия.
– Нет, я зашла на минутку. Мне сказали что здесь резиденция короля остолопов. Вот я и решила посмотреть. Не вы ли это, сударь?
– Нет, это не я, – не растерявшись важно ответил Борис. – Я недостойный подданный упомянутого короля. Он, кстати, явился с вами.
И сделал мне жеманный реверанс. С меньшей сноровкой его повторил Коля.
– Да, они правы, – согласился я, тяжело вздохнув. – Король остолопов – это я... Судя по всему, у нас назавтра намечена экзекуция. И в ней, к сожалению, мы будем в пассиве...
– Да ладно, не ной, не трави душу! Что будет, то будет... – махнул рукой Борька.
В это время снаружи раздались звуки шагов приближающихся к сарайчику людей. Подойдя к двери, они стали возиться с какими-то предметами. Судя по доносившимся до нас шуршанию и звону, это были полиэтиленовый пакет и стеклянные банки.
– Жрать Инка принесла, – обрадовался Борис. – Киска моя, не забыла своего голодного котика.
Не успел он проглотить слюну, набежавшую от предвкушения Инессиных разносолов, как окошко распахнулось и снаружи прямо на Бориса полетело нечто многочисленное, мелкое и шевелящееся. Тут же окошко закрылось и мы уставились на оцепеневшего товарища.
И мгновенно оцепенели от ужаса сами – на лице, шее и груди Бельмондо копошились десятки отвратительных энцефалитных клещей!!! И сотни их ползли от его ног к нам!
Не успели мы прийти в себя, как окошко вновь распахнулось и энцефалитная атака повторилась еще дважды.
Увидев, что почти уже весь пол покрылся ползущими в разные стороны насекомыми, Ольга завизжала высоким, срывающимся голосом; ее визг, оконеченный смертоносным ужасом, вонзился во всех нас и тут же, поддавшись немедленно возникшей панике, мы начали вопить нечеловеческими голосами. Крича во все легкие, мы в диком, исступленном танце топтали клещей, стряхивали руками их передовые отряды, деловито подымавшиеся по нашим ногам в поисках открытого тела...
Но все было напрасно! Ногами клещи не давились, а сброшенные на пол, тут же устремлялись в новый штурм. И, в конце концов поняв, что несмотря на все наши попытки, мы не сможем оградить себя от смертоносных насекомых, мы приутихли. Никто из нас не мог сказать и слова, мы лишь смотрели друг на друга безумными глазами и видели лишь клещей, забирающихся под наши рукава и воротники.