========== — Prologo — ==========
Я спросила: “Чего ты хочешь?”
Он сказал: “Быть с тобой в аду”.
Я смеялась: “Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду”.
А.Ахматова
Маски. Снова маски. И бесконечные коридоры ее отражений.
В каждом – новое лицо, новая роль, новая она. Настоящая и в то же время фальшивая. Скалящая зубы в ухмылке и стеснительно прикрывающаяся раскрытым веером. Сжимающая рукоять рапиры в оборонительном жесте и хрипящая от удушья. В шелках и каменьях с мушкой на щечке и в простом рубище, подвязанном грубой веревкой. С полой спиной, темно-серой кожей детей Холма и козьими копытами, и золотоволосая прелестница в белом тонком платье, с россыпью веснушек. Почитаемая миллионами в святилищах и закидываемая камнями на площади. Но везде – одинокая.
Некоторые из зеркал подернуты мутью, не позволяют рассмотреть то, что спрятано в глубине. Их она еще не знает, они еще не пронзали ее плоть, жаля тысячами хрустальных осколков. Не обагрялись ее кровью. Им это еще предстоит. Но тело – это просто тело. Очередной сосуд для бессмертной души, которая вновь и вновь возрождается. В очередной раз «умерев» от пыток святой инквизиции, она живет. Сколько уже веков она таким образом посетила? В скольких умерла и воскресла? Нигде не найдя покоя. Не найдя того, в чьих руках другой конец цепи.
Каждый раз, умирая, она оказывается здесь, в туманном нигде, пропитанном ароматом черных тюльпанов и выпивающем ее силы до капли. Каждый раз, не получая шанса на то, чтобы выбраться из демонического лабиринта, материализуется посреди длинного, не имеющего начала и конца коридора, с сотнями, тысячами зеркал. И каждый раз вынуждена разбивать одно из них, чтобы получить еще одну попытку стать счастливой, всадив в свое тело мириады осколков, на которые дробится поверхность. Эти мгновения агонии перехода – расплата за перерождение. Но будь ее воля, она бы уже умерла навечно.
Только ничего не выйдет. Она уже пыталась. Просто стоять здесь, ожидая момента смерти. Сидеть, бродить по замкнутому пространству, снова возвращаясь в начальную точку. Но каждый раз, замешкавшись в этом подвешенном состоянии, не отдав предпочтение одному из зеркал, спустя некоторое время начинала ощущать, как клеймо на бедре обжигает почти до потери сознания, заставляя чувствовать боль, не сравнимую с той, что испытывалась ей при преодолении Грани. И совершенно не оставалось сил терпеть бесконечный личный ад, царапая странную поверхность под своими ногами, покрываясь испариной и то воя, то скуля, словно раненый зверь, потому что умереть ей все равно не дадут. Она будет просто медленно сходить с ума, падая в пучину кошмара, создающего иллюзию, будто ее кости четкими прицельными ударами дробят огромным молотом, в то время, как она прикована к раскаленной наковальне; выныривая на несколько секунд, не понимая, где находится, а потом вновь проваливаясь в небытие, если не решится на очередной переход. Который, возможно, принесет вожделенный покой.
Так какую маску ты выберешь сегодня?
========== — I — ==========
- Ты все же решил сбросить их в одну реальность? – тот, с чьих испещренных складками губ сорвался вопрос, недовольно проследил за передвижением каменных существ по доске. Несогласие не просто читалось на его лице – оно расходилось волнами от фигуры, облаченной в тяжелый камзол, похоже, стянутый из какой-то эпохи, в которую Тайсса вновь занесло в его попытках развлечься. Правда, и выдернуло из этой же эпохи Высшего, видимо, слишком резко: время вышло чересчур быстро, или кто-то забыл его отмерить. Эту стеклянную клетку им не покинуть уже никогда, и максимум, разрешенный всем троим – недолгие визиты в чужие миры, момент возвращения из которых регламентировался волей Трехликой Девы. В ее адрес уже прилетело немало проклятий, но все они были тщетны.
- Восемьсот тридцать шесть перерождений, - подбрасывая на ладони маленькую фигурку, выточенную из обсидиана, отозвался его собеседник, - я устал. Все это время они спасали лишь свои жизни. Это было неплохо на первых порах, но надоело. Хотя, вот та история с прервавшимся императорским родом оказалась неплоха, но все равно завершилась казнью. Тоскливо.
- Не боишься, что слишком быстро они все вспомнят? Тогда эта история окажется одной из тех, где в конце все рыдают от счастья и заставляют травиться их радостью, - Тайсс скривился. Раздосадованный своим ранним возвращением в успевшую за несколько тысячелетий набить ему оскомину стеклянную тюрьму, он был готов срываться на всех, кто попадется на глаза. К несчастью, помимо старших братьев здесь никого не присутствовало и появиться не могло.
- А мы усложним задачку, - подал голос молчавший до сегодня момента Эфрен, лениво развалившийся на кушетке и вертящий в пальцах прозрачный маленький шарик сиреневого цвета, - введем в игру девчонку.
- Иногда мне кажется, что ты скоро до Агнуса дорастешь в своих замыслах, - младший брат нахмурился. – Она здесь вообще не при чем.
- Когда в тебе заговорило милосердие? – помянутый парой секунд ранее старший из троицы, одобрительно кивнувший на предложение Эфрена, удивленно посмотрел на Тайсса. – Идея очень даже дельная.
- Все равно не сработает, - пожал плечами младший, отчаянно желающий сказать что-нибудь против. - Вся ваша схема рухнет через пару лет, и что дальше? Опять тащить народ из других миров, забрасывая в этот, чтобы было за кем понаблюдать? Да они в своих реакциях не отличаются совершенно: то предназначение себе ищут, начиная выслеживать следы Мирового Зла, то просто оседают где-нибудь и плодятся безостановочно. Скоро количество жителей на квадратный метр заставит открыть курорты в Бездне или давать сразу там вид на жительство.
- Тебя опять вышвырнуло из чужой реальности в самый ответственный момент? – догадался о причинах своеобразного бунта со стороны брата Агнус. – Схема не рухнет, даже если я сейчас разобью одну из печатей. В их подсознаниях сейчас – память восьмисот тридцати шести жизней, о восемьсот тридцать седьмой так быстро они не сумеют вспомнить. И разгадать среди множества цепей верную – тоже.
Хрипло рассмеявшись, Высший вернул обсидиановую фигурку на алый пятиугольник.
Просто наблюдай.
***
Ни один мир не может вечно существовать в состоянии покоя: без революционных действий невозможны глобальные изменения. На любой ход со стороны главенствующих лиц всегда найдутся те, кому это придется не по вкусу. Всегда будут происходить какие-то заговоры и перевороты, всегда кто-то будет пытаться кого-то подсидеть и низвергнуть, вскарабкавшись лично на вершину, а потом ожидать момента, когда и с ним поступят так же. Всегда будут вестись войны за ценные ресурсы или просто за кусок земли, всегда будут спорить и не находить ответа правители, всегда будут случаться народные восстания, всегда будет происходить что-то, что кажется единственной мелочью, с устранением которой воцарится мир. И всегда будет то, что важнее всех этих внешних волнений, пусть даже самых глобальных. То, перед чем меркнут любые ситуации в стране и за ее пределами. Потому что для любой матери нет боли сильнее, нежели от потери своего ребенка. Леди Орлэйт не была исключением из общего правила, несмотря на происхождение.
В момент, когда в залу внесли тельце маленькой девочки, она на миг потеряла самообладание, побледнев и пошатнувшись, еле удержавшись от того, чтобы не закричать от ужаса. Черные волосы, когда-то блестящие и живые, сейчас были спутаны и запачканы подсохшей кровью, что была везде – на искореженном когтями и клыками зверя теле, на обрывках бледно-лилового платья, на покрывале, используемом в качестве носилок. Скорпионохвостая иррла ощерилась, зашипев и выдав этим свою принадлежность к семейству кошачьих, когда ее хозяйка резко поднялась с кресла, потревожив мирный сон животного. Сейчас было не до чьей-то тонкой натуры, почивающей на взбитой умелыми руками Бри подушке. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, женщина на негнущихся ногах медленно подошла к дочери, стараясь не выдавать своего состояния и мысленно благодаря супруга, который шел рядом, поддерживая её. Она не имела права на ту реакцию, что можно было узреть у женщин ниже по рангу. А потому, сохраняя маску полнейшего бесстрастия, опустилась на колени перед ребенком, надеясь, что младшая – Айне – еще не знает ничего. Ей было бы слишком сложно объяснить произошедшее.
- Кто это сделал? – властный мужской голос заставил вздрогнуть всех находящихся в зале и сделать шаг назад. Слуги, доставившие дитя, запинаясь на каждом слове, начали убеждать, что ничего не видели: работали себе в саду, занятые привычным делом, а тут на них наткнулись перепуганные дети, прибежавшие явно со стороны Леса, и потащили их с собой. А там – вот, пожалуйста – хозяйская дочь, которую они только по платью-то да рисунку на запястье в виде двух сплетенных полумесяцев опознали. Лорд Ардал, мало что понимающий в сумбурных оправданиях челяди, резко велел им замолчать, оборачиваясь к супруге, что держала в своих руках холодную ладошку дочери, прикрыв глаза и чуть сдавливая ногтями запястье. Даже сейчас, получившая такой удар, первая леди рода Д’Эндарион выглядела соответствующе своему положению: она не билась в истерике, не захлебывалась в рыданиях, требуя выдать ей виновного – загнав вглубь скорбь и боль утраты, она отсчитывала. Секунды с момента происшествия. И это молчание терзало отца сильнее, чем любая другая реакция: он не мог ничего сделать, кроме как ждать. Силы их рода когда-то давно поделились так, что возможность чувствовать душу перешла к женщинам, в то время как мужчины получили способность убить эту самую душу, отправить прямиком за Грань, а не в туманное ничто.
- Мне нужен ребенок, - хриплым, но уверенным тоном, произнесла она, ни к кому не обращаясь, но, тем не менее, облачив свои слова в форму непреложного приказа. Приказа, невыполнение которого могло обеспечить муки, несравнимые ни с одной смертью. Приказа истинной экры и матери. Той, что не пожалеет ничего ради счастья своего долгожданного чада.
- У нас есть шансы? – прекрасно понимая, что именно имела в виду женщина, обратился к ней супруг, хмурясь. Он был готов ради дочери пойти на многое, – после рождения трех сыновей появление на свет Кейры стало истинным чудом – но неужели придется пожертвовать чьим-то?.. Взглянув в глаза той, с которой однажды пообещал провести всю свою жизнь, он понял, что ответа не требуется: жизнь их дочери была бесценна и стоила любых смертей. Даже если ради этого придется отправить за Грань тысячи невинных душ. Если имелась хотя бы одна стеклянная бусина среди океана мелкой гальки, они найдут ее. Только бы не стало поздно. Только бы найти сейчас ту, которая станет идеальным равноценным обменом.
- Я лично проведу ритуал, - отпуская ладонь малышки и поворачиваясь спиной к маленькому тельцу, сообщила леди Орлэйт. У них было не так много времени, а потому стоило поторопиться. И она искренне надеялась, что муж успеет вовремя.
***
Дразнящий ноздри аромат черных тюльпанов, смешанный со сладким запахом смерти, дурманил и вызывал у него отвращение. Туман, не позволяющий увидеть ничего даже на расстоянии вытянутой руки, раздражал и вынуждал двигаться вперед. Хотя… туман ли? Попытайся он сделать шаг назад, упрется спиной в незримую стену, потому что здесь нет пути обратно. Только туда, откуда тянет вечным холодом. Его путь, как и для большинства тех, у кого больше не существует вариантов, прост и хорошо известен: прямо и прямо, до самых Врат. Куда бы он ни пробовал свернуть, все равно придет в единственно верную точку. Ирония ли судьбы в том, что он здесь уже в третий раз? Первые два происходили на возрастных рубежах: в двадцать один день с момента рождения и по достижении отрочества. А, кажется, было еще что-то на вступительном экзамене, но тогда он мало что понимал. Сейчас же, если он не сумеет договориться, визит к Грани станет последним. И ладно бы только для него, но ведь и для нее тоже. Здесь, в туманном нигде , находятся они оба, но не имеют возможности видеть друг друга – этот путь, до высоких кованых ворот, что ведет во владения Трехликой, должен преодолеть каждый самостоятельно. И нет никакого шанса на то, что они встретятся в царстве черных тюльпанов: еще неизвестно, что решат Высшие. А он не мог так рисковать. Он не хотел ее отпускать. И потому сейчас нервно царапал запястье левой руки, прокручивая в сознании варианты.
До момента, пока душа не ушла за Врата, она находится в подвешенном состоянии, проходит свой последний путь, который может занять три минуты, а может и три дня. И если успеть поймать душу в этот момент, есть шанс не пустить ее за Грань и вернуть обратно в тело. Но если же захлопнутся Врата за спиной – уже ничего не попишешь. В подавляющем большинстве случаев, при попытке «воскресить» пребывающую в чертогах Трехликой душу есть шанс создать качественного зомби высшего порядка, но не разумного человека. Есть исключения, но они столь редки, что стали утопией. Даже некромантия не всесильна. Как бы того ни хотелось. И будь он хоть трижды великим магом и бессмертным драконом, ничем помочь не сможет.
Для него, плутающего по коридорам в нежелании пресекать Грань, был лишь один шанс из тысячи на удержание души любимой сестры. Будь он сам жив, он бы сейчас уже метался в поисках компонентов для redire d’anim, но в нынешнем положении единственное, что несчастный некромант мог сотворить – просто держать ее крепче и стараться не достигнуть Врат самолично. Возможно, она придет в себя раньше него, и тогда сумеет вытащить его отсюда. А быть может, и он быстрее вернется в реальность, что еще больше упростит задачу. В любом случае, он не собирался расставаться с ней.
В их мире нет никакого значения, кем приходится тот, кто держит второй конец цепи первородного брака в своих руках: даже если это единокровный родственник – такие связи не считаются непозволительными. А конец его цепи держала именно она – его младшая сестра, так безжалостно убитая кем-то. Он даже не имел понятия, где находится ее труп. Просто почувствовал глухую боль, как если бы от него оторвали заживо половину, а теперь открытая рана кровоточила, и внутрь задувал ветер. Все, что он мог – это попытаться очутиться у Врат до того, как там окажется она. И он был готов отдать Высшим все, что угодно, за исполнение его желания.
Но он опоздал.
Commut’tio f’act. Victim’a acc’pit. Anim’ad animam. Mort’mad mort’m.
Обмен совершен. Жертва принята. Душа за душу. Смерть за смерть.
***
Короткая усмешка коснулась черных губ, выделяющихся на мертвенно-белом лице. Если бы не такие же черные глаза, не имеющие белка и, кажется, собравшие в себе весь мрак Бездны, и не сшитые грубыми нитями половины лица, существо казалось бы почти человеком. Левая его сторона с закрытым глазом и оплывшим контуром не двигалась вообще, и эмоции, владеющие Высшим, удавалось прочесть лишь по правой, сейчас довольно усмехающейся. Взгляд, направленный на невысокий стеклянный столик, был знаком каждому, находящемуся в этой комнате, заполненной туманом и ароматом жженых цветов ирлеи. Так мог смотреть только Агнус в минуты очередного хода, путающего карты его младшим братьям. Эфрен, откровенно скучающий в кресле напротив, накручивал на палец пепельно-белую прядь, пуская из приоткрытого рта колечки ароматного дыма. Прозвучавшие несколькими ударами сердца ранее фразы раздробились о стены, смешавшись с хриплым смехом младшего из Высших, Тайсса, уже предвкушающего новый виток истории, что они втроем вели несколько тысяч лет.
На пятиугольной доске, исчерченной такими же мелкими пятиугольниками алого и белого цвета, расположились фигуры. Все они были окрашены в черный, разницы в том, кто владеет одной из них, не существовало. Вся игра ориентировалась не на победу какой-либо стороны, а на созерцание и ставки. Кто на этот раз обагрится кровью или побелеет и рассыплется прахом? Кто из кукол, что развлекают Высших, не выдержит своего испытания, оборвав ниточку? И кто из них выдаст наиболее интересный сюжет, что прогонит скуку бессмертной троицы, пережившей даже их создательницу?
Старший брат облизал правую половину губ, переставляя невысокую фигуру, изображающую дракона, на белый пятиугольник. Пространство под ней засветилось, принимая жертву и заставляя искусно выточенный кусок камня мерцать, становясь прозрачным. Однако своей формы он от этого не терял.