Вот, Боже. Такая вышла история. Теперь-то, правда, думаю: может, зря я все рассказал? Ведь это ты по великой щедрости послал нам браслетик – стало быть, знаешь, что да как случилось. Я очень хотел развлечь тебя, вот и рассказал – от одной моей большой благодарности. Ведь ты так много милости послал нам!..
Позволь, Боже, напоследок одну маленькую просьбочку. Нету у нас с Фридой детишек, а очень хочется. Уж не первый год стараемся – все никак. Если подумать, то оно и не диво. Видел бы ты мою женку: она – как пугало огородное! Но ведь и такая может рожать, правда? Вот и прошу: устрой для нас такое счастье! Тебе, наверное, оно раз плюнуть. Только щелкнешь пальцами – и готово. А мы по гроб жизни тебя славить станем!
Ну, прощай, Боже. Больше не посмею тебя задерживать.
Ах, да, еще совсем крохотное… Марси – плешивая наша овечка… не поможешь ли ей как-нибудь?
Что дело плохо, мы поняли на четвертый день. Ну, в смысле, и прежде понимали, а тут до самых косточек прочувствовали. Хесс – один из наших матросов – замерз насмерть. Вечером лег, утром не встал. Потрогали – ледышка.
Надо сказать, прошлым вечером боцман с воинами крепко поспорили: Бивень хотел разжечь костер, а воины – наотрез. Бивень говорил, стуча зубами: «Померзнем же без костра! И так уже еле ноги гнутся…», кайры отвечали: «Враги заметят дым – придут». Тем днем прошел снег, так что следы наши припорошило, но холод стоял – жуть. И Бивень, вопреки воинам, попытался зажечь огонь, а кайр Мой вынул меч и сбил с боцмана шапку. Провел клинком вокруг себя, на каждого морячка указал: мол, кто еще желает огня? У меня в тот час руки были – как дубовые, зубы давно устали стучать, ног вовсе не чувствовал – но все же костра мне расхотелось. Даже Ворон при всей своей дерзости не решился возражать.
Боцман бросил огниво и пристал к капитану: «Кэп, ну хоть вы им скажите! Погубят нас вояки!..» Но капитан ответил: «Плюнь, боцман. Не все ли едино, от чего подохнуть?» Костер так и не зажгли, а на утро помер Хесс. Все волками смотрели на Моего. Никто слова не говорил, но от общей злобы аж мороз казался крепче. Кайру, правда, было плевать на нашу злобу. А вот Джон-Джону, грею, – нет. Его ненавидели заодно с хозяином, ведь вчера, когда за костер грызлись, он был на стороне кайров. Джон-Джон маялся: то к одному матросу подойдет, то с другим заговорит, – а все только цедят сквозь зубы. Джон-Джону было до того паршиво, что он возьми и скажи своему кайру:
– Хозяин, давайте уйдем от них.
Мой обозвал его дубиной. Джон-Джон сказал:
– Я не о том, чтобы сбежать, хозяин. Я вот о чем: мы с вами по снегу ходим скорей, чем морячки. Двинем самым быстром шагом и за три дня будем у первой заставы горной стражи Ориджинов. Там возьмем отряд и вернемся за остальными.
Кайры задумались. Правда была за Джон-Джоном: мы хоть и понадевали снегоступы, а все равно ползли улитками. Без нас воины бы втрое быстрее двинули, и им эта мысль, конечно, понравилась. Горная застава Ориджинов – это такой крепкий матерый форт с кучей запасов. Там огонь, вкусная еда, теплые постели. Без нас кайры в три дня там окажутся…
Глянули они на нас этак хмуро, и сразу мы поняли, о чем кайры думают. «Кому нужны морячки?» – вот о чем. Бросить нас, а самим уйти – такая у них мысль возникла. Кайры – дворяне, а мы – простые. Мы для них – что пыль придорожная. Как-то сроднились в плаванье, отвыкли от этих понятий. А теперь вот, пора вспоминать…
Мой сказал:
– Возьмем с собой Марка. Он – личный пленник герцога, нужно вернуть в Первую Зиму.
Потом добавил:
– И Козлика надо взять. Он герцога порадует.
Названных двоих Джон-Джон выловил из строя, подвел к воинам.
– Ну, кайр Джемис, – спросил Мой, – выступаем?
Джемис стоял будто в нерешительности, а рядом – Гвенда. Она от него на шаг не отходила.
– Наша первейшая задача, кайр Джемис, – доставить в Первую Зиму вести, пленников и трофей. Жизни матросов – не наша забота.
Это Мой сказал, а Джемис промолчал, хмуро набычась. По-военному он понимал, что так и надо сделать, а по-людски – против сердца оно было. Никто не думал, что у Джемиса есть сердце… но, видно, кроха осталась.
– Кайр Джемис, – поторопил Мой, – мы не имеем права рисковать из-за черни. Нас ждет его светлость.
Как тут Марк возьми да и скажи:
– Не думаю, кайр, что вы со мною быстро пойдете.
– Это еще почему?
– Ох, нога разболелась! – он хлопнулся в снег и схватил себя за ляжку. – Ох, сил нет! Бедная моя ноженька!..
– Ты чего это?.. – не понял Мой.
– Ох-ох-ох, – причитал Ворон. – Придется вам меня нести. Сам ни шагу не смогу! Давайте, кайр, я вам на спину залезу…
Мой понял, что над ним смеются, и рассвирепел. Выхватил клинок, ткнул в шею Марку:
– Вставай, подлец!
– Никак не могу, ой-ой-ой!.. – Марк все гладил свое бедро и поскуливал. – И ведь обидно-то: из-за проклятой ноги и я головы лишусь, и вам неудобство. Придется лорду Десмонду доложить, как его пленника потеряли… А лорду Десмонду потом перед сыном отвечать! Стыд-то какой: старику-отцу перед юношей оправдываться!.. И все – от одной конечности… Ох, печаль-то!
Мой опешил, рубить не решился. Кайр Джемис ухватил Марка за шиворот, поднял на ноги, отряхнул от снега. А потом с размаху врезал по челюсти – Марк аж на три шага отлетел.
– Это тебе, чтобы не паясничал. Я предупреждал, и не раз.
Мой хохотнул:
– Ну что, переболела нога?
Но Джемис оборвал его:
– Ворон прав, кайр. Нельзя бросать команду. Герцог бы так не сделал.
– Герцог хочет скорейших вестей!
– Верно. Потому вы с Джон-Джоном пойдете вперед с докладом. А я останусь с моряками.
– Вы их не защитите, кайр Джемис.
– Вы пришлете мне помощь от заставы.
– Вас настигнут раньше, чем придет помощь.
– Я что-то придумаю, – Джемис ухмыльнулся, показав зубы.
– Марк с нами? – спросил Мой.
– Пускай сам решит, – бросил Джемис.
Ворон выбрался из сугроба, потер синяк на подбородке.
– Ночевать на морозе, жрать снег, получать по морде – это так заманчиво, кто сможет отказаться?..
Так вот кайр Мой и Джон-Джон ушли, взяв с собой Козленка Луиса. А Марк и кайр Джемис остались с нами. Воин вынул из кармана священный браслет и сунул Ворону:
– А теперь, умник, напряги все мозги, какие имеешь, и оживи мне эту штуку.
* * *
Боже, будь здоров и счастлив, и пусть славится твое имя! Не могу и слов найти, чтобы высказать всю нашу тебе огромную благодарность!
Бедная черная Марси все паршивеет: уж половины шерсти как не бывало. Потому забрали мы овечку в дом – жаль ее, бедолагу, на морозе оставлять. Сперва мы с женкой опечалились из-за Марси, а потом смекнули, что к чему на самом деле! Ведь прошлым разом ты, Боже, из наших двух просьб только одну выполнил: исцелил мою простуду, а женкин зуб оставил. А теперича я просил детишек нам с Фридой и здоровья для Марси. Коль овечка все хворает, то, выходит, ты вторую нашу мольбу услышал!
Мы с женкой от счастья места себе не находим! Пугало мое не ходит по избе, а прям выплясывает. И я тоже, грешным делом, то песню запою, то насвистывать стану – вот ни с того ни с сего, на ровном месте! А как с Фридою глянем друг на друга – так и улыбаемся. Все благодаря тебе, Боже! Ты – самый великий и благостный изо всех! Сколько ни молились мы Праматерям с Праотцами, а такой щедрости в жизни не видали!
Тут к нам наведывались люди с хутора и рассказали кой-какие новости. Говорят, граф с герцогом повздорили и собрались биться. Герцог сильнее, но он далеко – аж в столице. Граф послабее, но близко. А мы-то аккурат на краю между ихними землями живем. Из хутора многие берут вещички и уходят к герцогу в Первую Зиму, хотят за каменными стенами спрятаться. Нам бы с женкой тоже всполошиться… Но веришь ли, Боже, никакой трусости мы не испытываем. Смело себе смотрим вперед, знаем, что все обойдется. Это благодаря тебе у нас духу прибавилось! Ежечасно чувствуем мы твою заботу!
Позволь напоследок еще крохотную, маленькую просьбочку… Не пошлешь ли нам, Боже, немножко денег? Не от жадности просим, только из волнения о потомстве… Война ведь дело такое: то ли избу спалят, то ли овечек солдаты заберут. А у нас ведь скоро младенчик народится… Как же ему без жилья, без питания? Пошли, Боже, монетку. Или уж сделай так, чтобы нас не коснулась разруха.
Кланяемся тебе в ноженьки! До свидания, великий Боже!
Марк-Ворон испробовал все способы. Он надевал браслет на правую руку и на левую, говорил всевозможные слова – и вслух, и мысленно. Молился перед попыткой, молился после, на закате и на рассвете молился тоже – правда, язык заплетался от холода. Марк целовал браслет, смазывал его своей кровью, осенял святой спиралью… Разок даже направил на кайра Джемиса – по общему согласию, конечно. Они думали: вдруг Предмет оживет, если в человека прицелиться? Ворон напрягся, готовый в любую секунду отдернуть руку, а кайр стоял на полусогнутых, чтобы при опасности рухнуть в снег… Но все без толку. Что молись, что не молись, что мысленно командуй, что вслух, что целься в человека, что в дерево – один черт, Предмет молчал. Марк перепробовал все и махнул рукой.
Сказал:
– Простите, кайр, идеи кончились. Продайте браслет, а? Он и такой, молчаливый, тысяч сорок стоит.
– Не принимается, – отрезал Джемис. – Я тебе приказал думать, вот и думай. До самой Первой Зимы думай. И Предмет держи у себя.
– Ладно, я подумаю… – ответил Марк таким жалким тоном, будто ни малейшей надежды он уже не питал.
То было вечером второго дня, как ушли кайр Мой с Джон-Джоном. А на третий день…
«Вас настигнут раньше, чем придет помощь», – так сказал кайр Мой, и напророчил.
На третий день, примерно около полудня, Гвенда вдруг остановилась на тропе, вскинула голову, прислушалась. И зашипела:
– Беда! Беда! Скверные люди!
Минуту спустя мы увидали всадников. Двое в черных плащах выехали на тропу ярдах в трехста позади нас, остановились. Минуту смотрели мы на них в кромешной тишине, они – на нас. Потом развернулись и уехали на север.
– Авангард, – сказал Джемис. – Он никогда не уходит далеко от основных сил. За два часа здесь будет весь отряд.
Словом, нагнало нас и вот-вот накроет. Такие дела.
– А ну вперед! – рявкнул кайр, и мы двинулись. Хотя куда нам бежать – от конных-то?
Скоро вышли мы в такое место, откуда увидели простор. Были мы на склоне горы, тропа шла на юг, справа внизу лежала долина, а слева вверху – горная, значит, круча. А за долиной – другая гора, такая же могучая, как наша. Кайр показал вперед и сказал:
– Видите, долина сужается к югу?
Ну, мы видели.
– Эта долина зовется Челнок Богов, она по форме – как лодка. К югу сузится и перейдет в ущелье. Там над ущельем перекинут мостик, можно попасть на противоположную гору.
Мостик был далеченько: с нашего места даже не виден.
– До него четыре мили, – сказал кайр.
Даже в первые дни, со свежими силами, мы шли не больше мили в час. А уж теперь…
– Пять часов ходу, – сказал Марк, – а догонят через два.
Кайр ответил:
– Я возьму арбалеты и задержу воинов графа. А вы дойдете до моста за три часа.
– И как мы это сделаем?.. – вяло спросил капитан.
Кайр схватил его за грудки и приподнял над землей:
– Это же твоя команда, кэп? Твои морские крысы? Вот и заставь их придти к мосту за три часа! Пинай, кусай, хлещи кнутом – плевать. Что хочешь сделай, но заставь.
– Не все ли едино, кайр: здесь помереть или у моста?
Джемис ухмыльнулся и рыкнул в лицо капитану:
– Ты совсем не врубаешься. Вы пройдете по мосту. А за вами пойдут люди графа. Те самые, что отняли твой корабль.
– Мы подожжем мостик?.. – спросил капитан, и будто искра в нем блеснула.
– Какой догадливый!..
Джемис выпустил его, капитан Бамбер облизал губы, почесал затылок…
Тем временем кайр поймал за шиворот двух матросов – тех, что несли арбалеты, – сказал: «Вы мне поможете», – и с ними свернул с тропы. За ними побежал кайров пес, а следом рванулась и Гвенда, но Марк поймал ее и удержал.
– Ну, и что нам теперь, туды-сюды?.. – спросил Ларри.
И аж подпрыгнул, когда в ответ капитан проревел:
– Как – что, тьма тебя раздери?! По местам, поднять все паруса! Полным ходом на юг, чтоб вам в земле не лежать!
Ты, милая, даже не представляешь, что такое капитан для команды. Корабль без капитана – что курица без головы. Отрубишь голову – курица еще побегает, но толку в этом… Зато когда голова на месте – ооо!
Джефф Бамбер заорал на нас, как раньше, на «Тюлене», – и мы сразу все забыли: предателей, погоню, чертов холод. Одна мысль осталась: надо выполнить приказ, а то хуже будет! И рванули на юг, ни о чем не думая. Кайр и арбалетчики остались за килем и скоро пропали из виду. Гвенда поминутно оглядывалась и плакала, а Марк тащил ее за локоть, что-то приговаривал, пытался успокоить. Но мы на них не очень-то смотрели, у нас свое было дело: шагать.
Налегали изо всех сил, как могли. Рыли ногами этот долбанный снег, лупили подошвами, топтали его, чтоб ему неладно! Шагали так, что аж хрустело, и комья летели во все стороны. А Джеффу Бамберу все было мало, и он кричал на нас:
– Сучьи дети! Сухопутные хорьки! Это что, полный ход? А ну живее, шевелите задами! Ррраз – двааа, ррраз – двааа, ррраз – дваааа!
И так мы припустили, что аж согрелись от натуги. То мерзли, дубели – а теперь распахнули вороты, расстегнули телогрейки, изо рта пар летел вместо воздуха. Не моряки, а конский табун! Вспахали мы четыре мили целины и вылетели к мостику.
Ох, и мостик! Два каната, на них досточки, а сверху еще два каната, чтобы держаться. Досок, ясное дело, не хватает: тут и там зияют дыры. А где не дыра, там фут снега лежит.
– Вперрред! – рявкнул капитан. – Разучились ходить по реям?! Всех на берег уволю!
А и правда: в сравнении с реями этот мостик – прямо королевский тракт! Так мы подумали и спустя минуту уже были на том краю ущелья.
– Кууудааа?! Потомок и Ларри – назад, сметайте снег с моста! Остальные – в лес, за хворостом!
Точно, черт! Нам нужно не просто перейти мост, а еще и поджечь. А снег-то гореть не станет. Двинули мы с Ларри назад, ветками и шапками сметали снег с досточек, остальные таскали хворост, раскидывали по мосту. Так все ладилось, так живо и складно шло дело, что мы всякую опасность забыли. Но тут услышали топот копыт, глянули – увидели: скачет по тропке к мосту кайр Джемис (на трофейной, видать, лошади). Сзади него сидит Бадди с арбалетом и целится в чащу, рядом бежит по снегу пес. Второго матроса не видать – убили его графские.
– Поджигай! – кричит кайр.
Я вытащил огниво, стал чиркать. Хворост даром что сухой, да еще орджем политый – от мороза все равно не занимается! А кайр все ближе, а сзади него вылетают на тропку двое всадников с гербами Флеминга на щитах. Бадди пальнул, графский воин шатнулся в сторону, и болт прошел мимо. Тогда он сам сорвал с плеча арбалет и спустил тетиву. Бадди хрюкнул, повалился на землю, конь его тут же растоптал.
Я смотрю на это, боюсь, конечно, но дальше стучу огнивом. Искры летят, ветка-другая уже задымились, змейка пламени поползла – но крохотная, чуть живая.
А кайр Джемис подскакал к мосту, и тут его конь заартачился. Встал на дыбы, заржал – не пойду, мол. Ясное дело. Конь – не матрос, он-то по реям не бегал… Кайр спрыгнул с седла и пешком на мост, а графский воин настиг его со спины, откинул пустой арбалет и вскинул топор. Один взмах – и не станет кайра Джемиса!..
Но нет. Взмах – и мимо. Почему? Да потому, что в тот самый миг пес прыгнул на всадника. Вцепился клыками, человек завыл и выпал из седла. Но на смену ему уже трое, четверо, пятеро скачут.
А я свой огонек – как ребеночка: дую на него, кормлю сухой травкой, ладонями от ветра закрываю… Даже приговариваю: «Ну, расти, родненький, расти!» Джемис был уже в трех шагах от меня, как мой младенчик окреп, наконец, и выскочил из колыбельки. Запрыгал, засмеялся, заплясал. А Ларри за моей спиной тоже зажег огонь. Я перескочил костер и побежал, со мною Ларри, за нами кайр Джемис с собакой. А позади, ярдах в двадцати всего, пятеро графских латников. Пять матерых кайров – против нашего одного. И мост никак не успеет сгореть прежде, чем они пройдут. Опоздали мы!