— Профессионал? И где же вчера был ваш профессионализм? – ехидно спросил Гриффин. – Вам пора бы уже понять, что пора делать следующий шаг.
— Вы о чем?
— Вы учились в американском университете?
— Нет, в Европе.
— Состояли в каком‑то студенческом клубе?
— Нет, а при чем здесь это?
— Вам следует понять, что ваша борьба против христианства…
— Я не борюсь против христианства, мой враг — религиозное мракобесие!
— Ах, вот как! – заинтересованно посмотрел президент. – То есть вы отрицаете любые высшие формы знания?
— Не вполне вас понимаю…
— Может быть, вы и впрямь верите, что вы одна из обезьян из зоопарка?
— Позвольте…
— Пока не позволю. Вам нужно определиться – с нами вы или нет. Для того, чтобы быть с нами, вам придется выйти на другой уровень. Если вы не с нами, то значит вы против нас. Вас высмеют все газеты, вас не возьмут не то что ни в один университет, но даже в школу.
— Но что я должен сделать? – растерянно спросил Лещинский.
— Для начала вступить в наш клуб, — уже мягко ответил Гриффин. – Вы не пожалеете: если вас интересует наука, то вы узнаете в сотни раз больше, чем вам известно сейчас. Наш руководитель, мистер Линс…
— Этот мракобес? – воскликнул Лещинский.
— Тише, тише, — зло сказал ему президент. – Раньше вы могли говорить так, но на новом уровне это уже невозможно. За такие слова вам просто отрежут язык…
— В каком смысле? – растерялся профессор.
— В прямом, — последовал жесткий ответ.
— Я могу подумать? – совсем уже растерянный спросил Лещинский.
— Совсем недолго. Завтра твоя жизнь будет стоить вдвое меньше, чем сегодня, а послезавтра она не будет стоить ничего!
Заведующий кафедрой антропологии как ошпаренный выскочил из кабинета президента университета. В голове его все смешалось. «Кажется, или я или он, но кто‑то из нас двоих сошел с ума!» — думал он.
Дорога в Моуди
Следователь с Полом ехали по направлению к Моуди второй день. По дороге Ричард старался выяснить, что же именно видел его спутник, известно ли ему что‑то кроме фактов, изложенных в письме отца Альберта, написанном незадолго до его убийства.
— Я не знал ничего про это письмо, — задумчиво сказал Пол. – Я тогда сам не знаю почему отправился в город моего детства. Я решил начать новую жизнь, мне хотелось увидеть родителей… Где они сейчас, я не знаю… Город отгорожен пустыней, где‑то за пять миль до него я почувствовал ощущение чего‑то жуткого. Ноя успокоил себя: что может быть жуткого здесь, ведь это место моего рождения, самое чистое и праведное место, которое было в моей жизни…
— На подъездах к городу была какая‑то охрана?
— Людская нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Теперь это проклятое место, там царят духи зла.
— Прямо уж и так? – усомнился Беркли.
— Да. Я с детства хорошо знаю лабиринты шахт, поэтому перед тем, как зайти в город, решил побродить по ним. Так вот – там есть лаборатория, где делаются какие‑то ужасные опыты над людьми…
— Допустим. Ты пытался вмешаться?
— Нет, конечно. Я бежал оттуда так быстро как мог.
— И все же решил зайти в город?
— Я думал, что он и шахты не связаны… Хотелось увидеть родной дом.
— Увидел?
— Его снесли… — Пол заплакал. – Но самое плохое не это: они осквернили церковь.
— Ты то же видел черную мессу?
— Нет, я только видел, как из нее вышел человек в черном одеянии, держащий в руках отрезанную человеческую голову. И откуда‑то сверху спустилась летающая тарелка. Из нее вышли два страшных зеленых существа. Он поклонился им, отдал голову… И в этот момент мне показалось, что меня заметили…
— Как же тебе удалось спастись?
— Я думаю, что меня сохранил Господь.
— Это точно не могло быть галлюцинацией?
— Я в этом уверен.
— Ты думаешь, что это инопланетяне, те, кого ты видел?
— Я думаю, что это демоны, — серьезно ответил Пол. – Но они могут жить и на других планетах, и приходить в таком виде, в каком их ждут те, кто их призывает и кто им служит.
Два профессора
К профессору Ричмонду, сидевшему со стаканом виски в небольшом баре, подошел Лещинский.
— А, Бронислав, вы и здесь меня нашли? – недовольно посмотрел на него оставшийся без работы ученый.
— Да, мистер Ричмонд, и я должен вам сказать, что судя по всему я во многом был неправ.
— Вот как? – удивился профессор. – Присаживайтесь, расскажете ваши новые мысли. Вам взять виски?
— Наверное… Хотя, что я говорю: конечно, сам закажу и вам себе…
Им принесли бутылку и бутерброды с беконом.
— Видите ли, мистер Ричмонд, начал Лещинский, я всегда считал таких людей как вы мракобесами, позорящими науку…
— Это очень лестно, а я вас считал… Впрочем, на последнем диспуте это было обозначено. Так что же изменилось?
— Дело в том, что я годами занимался наукой ради науки. Меня интересовала чистота эксперимента. Я и не замечал, что в реальности просто принимаю на веру то, что сделали многие исследователи до меня. Мне и в голову не приходило проверить, насколько объективны их выводы, насколько убедительны опыты…
— Неужели это наш диспут произвел такие перемены?
— Нет, конечно, – и Лещинский кратко рассказал о своем разговоре с Гриффином.
— Даже так! – присвистнул Ричмонд. – А я еще обижался на него за то, что он просто отправил меня на пенсию, с содержанием равным зарплате!
— Вы для него враг, которому он по каким‑то причинам не может сделать больше зла, чем делает. А я, похоже, оказался в его власти…
— Что же вы намерены предпринять?
— Не знаю даже. Я все тяну с ответом, и чувствую, как атмосфера вокруг меня сгущается. Вчера мне сообщили, что со следующего месяца приостанавливается финансирование моих исследований, сегодня ректор сказал, что на будущий год объявлен новый конкурс на должность заведующего кафедрой антропологии, но я, разумеется, могу принять в нем участие…
— Вам уже невозможно больше тянуть с ответом: эти люди настроены серьезно. Что они от вас требуют?
— Участия в работе какой‑то закрытой лаборатории, по их словам правительственной, но я в этом не уверен. Там делаются какие‑то опыты над людьми. Но для начала я должен вступить в их клуб и пройти через ритуал посвящения…
Лицо Ричмонда стало необычайно серьезным.
— Вот что я тебе скажу, Бронислав, ни в коем случае не соглашайся на это! Пока ты честно заблуждавшийся ученый, но если ты пойдешь у них на поводу, то превратишь свою жизнь в ад уже на земле!
— То есть это тот случай, когда есть вещи, которые важнее биологического существования, что перечеркивает то, что я доказывал долгие годы?
— Именно так, – подтвердил Ричмонд.
— Что же, наверное, я откажу им, и будь что будет!
Лещинский залпом выпил целый стакан виски и пошел к выходу. Перед самой дверью он обернулся к профессору и сказал:
— Спасибо!
А в это время два человека в черных костюмах сидели в большом автомобиле с тонированными стеклами, стоявшем уже около часа у входа в их бар, и через специальную аппаратуру слушали их разговор. Когда Лещинский вышел, эта машина вдруг резко поехала, сбила его, затем дала задний ход, и переехала сбитого еще два раза. После чего быстро скрылась и вида.
… Когда Ричмонд подбежал к Лещинскому тот был еще жив.
— Вы знаете, я не жалею, что сделал именно такой выбор, – были его последние слова.
Уфолог
Мистер Линс беседовал с новым кандидатом на заведование кафедрой антропологии. Его собеседник – Самуэль Хиггинс – считался помимо прочего крупным специалистом по уфологии.
— Работая у нас, вы сможете узнать об этом намного больше, – вкрадчиво сказал ему Линс.
— Вот как? Ваш университет имеет какие‑то наработки? – недоверчиво спросил Хиггинс.
— И вы даже не представляете, до какой степени серьезные! – подтвердил бывший иезуит.
— Вы сможете мне рассказать и показать что‑то пока мне неизвестное?
— Не сразу, конечно. Сначала нужно пройти посвящение.
— Так вы просто религиозная секта? – презрительно сморщился Хиггинс. – Прикрываетесь наукой?
— Я бы не спешил с такими выводами. Просто инопланетный разум облечен в неорганические формы, поэтому для общения с ним нужно пройти определенную подготовку.
— Неорганическую? Но я же сам видел тела пришельцев, они были вполне органическими…
— Вот это и будет вашей задачей. Дело в том, что высшим силам космоса на данном этапе нужно, чтобы их считали чем‑то похожими на людей. Они вообще принимают тот облик, которого от них ждут. Но некоторые люди могут видеть их подлинный облик, а это мешает реализации их планов. Поэтому ими дано поручение тем, кто их поддерживает на Земле, подготовить доказательства их органического существования. С этой целью у нас существует одна закрытая лаборатория, где мы выводим таких существ, в которых пришельцы потом вселяются и затем покидают их тела во время смерти.
— И из кого вы их выводите?
— Из людей. Вивисекция, эксперименты по мутациям. Полученные особи должны иметь круглую голову, большие глаза, зеленый цвет кожи, в общем ничем на людей не походить.
— А что такое летающие тарелки?
— Настоящим представителям инопланетного разума они не нужны. Они и так легко преодолевают любые расстояния. Это просто иллюзии, которые они легко могут вселять в умы людей. Но, возможно, нам имеет смысл сделать парочку таких тарелок по аналогии с нашими космическими кораблями, напичкать их зелеными мутантами и разбить в паре мест…
— А как же полеты в космос?
— Это делается с целью внушить людям уверенность, что горделивому человеческому разуму все возможно. Это также согласовано с теми, кому мы служим.
— Но, если это все правда, а я почему‑то начинаю в это верить, то почему вы не боитесь мне все это рассказать?
— Потому что у вас отсюда два пути: либо на заведование закрытой лабораторией, либо туда же в качестве лабораторного экспоната для эксперимента…
Хиггинс деланно рассмеялся.
— А про кафедру антропологии вы забыли?
— Ах, это… — усмехнулся Линс. – Это такая мелочь, которая совсем ничего не значит. Если вы будете с нами, то у вас будут любые деньги и любые должности, хоть министра. Но вы скоро поймете, что это не главное… Так вы согласны с нами работать?
Хиггинс утвердительно кивнул головой.
Родители Пола
Родители Пола жили в маленьком городке всего в шестидесяти милях от Моуди. Эндрю, всю жизнь отработавший на шахте, получал пенсию, на которую теперь и жили он и его жена, посвятившая жизнь дому и заботе об их четырех детях. Сначала после отъезда из родного города им приходилось несладко: ведь им пришлось оставить и дом и землю – без шахты город потерял источник жизни. Но потом кто‑то скупил всю недвижимость и землю в Моуди, ставшем частной собственностью. Как говорили, он купил и шахту, так что ее хозяин–конгрессмен теперь еще и при деньгах. И хотя покупатель и не стремился платить лишнего, вырученных денег у Эндрю и Патриции хватило на то, чтобы приобрести небольшой домик в другом городке неподалеку от родных мест.
Трое их детей жили в разных больших городах: Питер был лейтенантом американской армии и служил в Детройте, Эмма работала журналисткой в какой‑то большой газете в Вашингтоне, Том имел свой небольшой бизнес в Нью–Йорке. Лишь от Пола не было вестей.
Патриция часто втайне от мужа плакала, вспоминая непутевого сына. «Наверное, мы что‑то ему недодали, раз он предпочел нашей спокойной размеренной жизни полную неожиданностей жизнь этих хиппи…» Эндрю, втайне от жены, также иногда долго сидел, смотря вдаль. Старик думал, мог ли он сделать что‑то, чтобы его сын понял тогда, что «правильно» жить лучше и приятнее, чем пытаться бессмысленно идти путем нарушения запретов, лишая себя при этом намного большего, чем их соблюдение. И жив ли сейчас его сын?
Иногда до стариков доходили странные слухи, что в их родном городе, купленном неизвестным чудаком, творятся страшные вещи. Будто бы из людей там делают зеленых монстров, что туда прилетают какие‑то инопланетные существа, что грядет новая война с русскими, которая будет происходить уже не на земле, а в космосе…
Патриция ахала, а Эндрю сплевывал и бормотал: «Надо же было так угадить такой замечательный город!» В городке, где они жили теперь, был маленький католический храм. Супруги были постоянными его прихожанами. Католический священник Уильям Блэк часто бывал у них в гостях. Это был невысокий добродушный полный мужчина лет пятидесяти, который не был склонен так просто доверять каким бы то ни было слухам.
— Мало ли что говорят! – неизменно отвечал он на все вопросы Патриции по поводу Моуди. Когда же она сотый раз его спросила, что он об этом думает, отец Уильям ответил: — Думаю, что это не наше дело. И если то, что про этот городок болтают правда, хотя бы на сотую часть, то добавлю: и нам крупно повезло, что это не наше дело!
А вот Пола, о котором ему рассказывал и Эндрю, он очень жалел:
— Надо же придумали: «цветы любви»! Коровьи лепешки греха они, вот, кто они на самом деле есть! Но Бог и их любит! Давайте молиться, и однажды ваш заблудший сын постучит в вашу дверь.
И они молились, и Эндрю, и Патриция, и отец Уильям. Прошли годы. И вот однажды в дверь дома стариков действительно постучал их сын. Они проезжали городок с Ричардом подъезжая к Моуди, и решили попросить воды в одном из стоявших у дороги домов…
Встреча с родителями
… Ричард велел Полу попросить воды в одном из домиков в небольшом городке, когда они подъезжали к Моуди.
— Что‑то я опасаюсь пить из местных водоемов, — заявил он.
— А местные жители тебе откуда воду возьмут? – усомнился Пол. – Стоит людей тревожить?
— Мне кажется, что стоит, — сказал следователь непонятно почему уверенный в этом.
Пол постучал. Ему открыл старик, лицо которого показалось до боли знакомым…
— Отец! – закричал вдруг Пол и упал на колени.
Услышавший крик Ричард вышел из машины и подошел к ним. Его спутник стоял на коленях перед стариком и плакал, а тот гладил его рукой по голове… На шум из домика вышла старушка, издавшая не менее громкий вопль, чем ее сын, которого тут же подняла с колен и начала целовать.
— Что случилось? – спросил подошедший Беркли.
— Это мои родители, — сияя от радости, сообщил Пол.
— Вот оно что! – задумчиво сказал следователь. — Давайте зайдем в дом, а то мы привлечем внимание соседей.
Уже в доме он сказал Эндрю:
— Когда соседи спросят вас, что были за крики, вы скажите, что проезжающие мимо остановились попросить у вас еды, но один из них случайно увидел змею и испугался. Вы его успокаивали, а ваша жена, увидев, что незнакомец стоит перед вами на коленях, подумала, что случилось что‑то плохое, и тоже закричала…
— А что случилось? – забеспокоилась Патриция.
— Случилось много всего такого, что я не разрешил бы ему встретиться с вами, знай я, что вы живете в этом доме. Но видно судьба вам встретиться. Пол, расскажи сам родителям о своей жизни, но помни, что у нас есть только полчаса. По поводу нашей сегодняшней поездки мы вам ничего не можем сказать, чтобы не подвергать вас опасности.
Эндрю и Патриция со слезами узнали о смерти их внука, но были рады тому, что Пол наконец покаялся, и взялся за ум.
— Приезжай жить к нам, сынок, — плача, попросила Патриция.
— Вряд ли это будет возможно, к сожалению, — сказал Беркли. – Мы должны ехать дальше. Никому не говорите, что видели сына.