В то время я знал лишь, что волны распространяются. Аллея Ансельма заполнилась людьми: трущобы выплеснулись на улицы. В каждой руке было оружие, в каждом взгляде — убийство.
И они были неразборчивы. Мне пришлось подстрелить двоих еще до того, как я миновал пол-аллеи, и это приводило меня в ярость. Я увернулся от их тесаков, выпалил несколько раз от бедра и оставил их лежать — мертвыми ли, без сознания, мне было все равно. Когда я преодолел это препятствие и побежал дальше, мне пришлось орать на остальные несчастные серые фигуры, что торчали в дверях и на ступенях, выходили на звуки боя, и смотрели, как мимо бежит фонарщик, со своими осоловелыми глазами и растрескавшимися губами.
— С дороги, идиоты плевучие! Я это ради вас делаю! С дороги! У нас только одна попытка!
Эти слова пугали меня самого, но это была правда. Стальноголовые и Разжигатели окопались, чтобы сражаться друг с другом, но при этом также легко могли обратиться против Берсерков и Проклятья. К тому же они знали Перехламок лучше и недавно попрактиковались биться плечом к плечу. Мы с Йонни знали, что нам надо как-то выравнять шансы.
— С дороги! Хотите воды? Помогите мне свергнуть этих ублюдков, и вода у нас будет!
Какого черта я обещал? Я не знал, и мне было плевать. Мой рот болтал сам по себе. Я расчистил всю аллею впереди одной лишь силой резких слов.
— С дороги! Посторонись! Посторонись!
По инерции меня вынесло из аллеи. Я чуть было не пробежался по десятку распростертых тел, прежде чем затормозить у фонарного столба и сменить направление — мимо бункера и к коммутаторной норе.
Я обнаружил Йонни привалившимся к стене Пропащего Круга, прямо перед тем местом, где стены закруглялись и сходились наверху, образуя полноценный туннель. Его колени были согнуты, а руки прижаты к животу. Я узнал эту позу. Ему прострелили кишки.
И я обнаружил еще кое-кого. Над Йонни стоял сутулый долговязый силуэт и шумно гоготал. Мои шаги звучали громко — достаточно громко, чтобы их расслышать — и тогда он повернулся и уставился на меня, поставив на пол ногу, которой он пинал Йонни. Тараканьи глаза глядели на меня из-под лохматых волос, которые он никогда не убирал. Наверное, Товик отправил его посмотреть, как все идет. Интересно, почему он не смог разглядеть в этом маленьком харчке то, чем он являлся на самом деле.
— Думал, вы, фонарщики, теперь будете делать свое дело как следует, — каждый слог сочился ядом. В его голосе слышалась идиотская радость, вызванная болью Йонни, и я, наверное, никогда не пойму, откуда она берется. — Думал, вы собираетесь все расстроить и самим вылезти наверх, да? Думал, вы хотите выдать Товика и верховодить надо мной и… э…
Третье предложение всегда было самым сложным, и он его так и не закончил — в последний раз. У него только успело поменяться выражение лица, когда я вскинул лазпистолет, а потом он повалился с черным кратером промеж глаз. Больше я на него не смотрел. Я опустился на корточки и помог Йонни поднять голову.
— Йонни? Йонни, все готово?
— Кэсс…
— Йонни, сработало. Там, у ворот, сработало. Дренгофф передал им письма, они в городе. Берсерки и Проклятье, они оба здесь, они помогут. Они уже идут. Нам надо вырубить остальной свет. Ты установил прерыватели тока?
— Кэсс, я пытался, Кавдор… — его слова перешли в стон. Я хотел дать ему полежать, отдохнуть, сделать все, что угодно, только не заставлять его говорить, но времени у нас не было.
— Йонни, сконцентрируйся. Пожалуйста. Выключатели?
— Кавдоры, прямо в городе. Одна линия за другой, охрана, большие места… — я испугался, что он бредит, но он пытался объяснить. — Люди там далеко, поймали меня… по дороге сюда… не добрался до комнаты… он был на посту… осторожно, Кэсс… Хетч!
Когда он произнес это имя, я нырнул в сторону и схватил с перевязи двухцветник. Я увидел огонек запала, парящий, как светляк, в дверях коммутаторной, и понял, что он ждал — ждал меня. И теперь я был в его руках.
Я бросился плашмя на землю, и поток белого огня прошел у меня над головой. Я почувствовал, как обугливается спинная сторона моей куртки и рубахи. Моя ответная очередь прошла слишком низко, и ее результатом стали только брызги искр и смешок Хетча. Я попал в его металлическую ногу.
Мне конец. Стоит ему вильнуть рукой, как весь туннель заполнится все выжигающим белым пламенем. Нет смысла даже пытаться откатиться в сторону. Можно только постараться забрать его с собой. Я выпалил еще одну очередь, подлиннее, и Хетч взревел от боли: не иначе как удалось зацепить его в бедро. Но он не упал. Упал только огонек запала. Теперь он оказался прямо напротив меня, и мой слух заполнило шипение раскаленного потока горючего.
Но это был не поток горючего.
От дверей послышался громкий кашель, и я увидел, что Хетч согнулся в три погибели. Слабо полыхнуло пламя и растеклось по полу туннеля у его ног. Хетч оперся на раненую ногу под неправильным углом, потерял равновесие и упал на колени.
Я мельком уловил резкий, дерущий горло запах и чуть не расхохотался во весь голос. Видимо, один выстрел срикошетил и сбил с потолка удушающую гранату, самую первую и простую ловушку на пути к коммутаторной норе.
Раздался скрежещущий визг металлической ноги: Хетч начал подниматься. Не знаю, как так быстро мне удалось встать на ноги, но я уже бежал, бежал на него сломя голову и бешено стрелял во все стороны, не попадая даже рядом с ним. Я увидел крошечный огонек запала, заорал так, будто уже горел, и врезался в Хетча, повалился на вздутый ствол огнемета, вдавил его дуло в грязный пол, и запал потух в пыли.
Хетч зарычал, неловко поднялся на колени, потом со всей силы взмахнул огнеметом, так что мне в голову прилетело стволом, и я растянулся на полу. В черепе гудело, руки и ноги вдруг стали очень тяжелыми и далекими. Раздался металлический лязг, и его железная нога тяжело опустилась мне на грудь, отчего все мое тело содрогнулось и напряглось.
Глядя на него снизу вверх, я увидел маску, которую он пытался мне всучить. Она свисала с его шеи, так что лицо прижималось к его груди.
— Ты так и не искупил свои грехи, — сказал он, как будто мне было не наплевать. — Всего огня и всех лезвий в улье не хватит, чтобы тебя очистить.
Он пнул меня. Я откатился, что помогло ослабить удар, но все равно не смог сдержать крика. Хетч покачивался, и его живая нога влажно блестела от крови.
— Ты поступил хуже, чем любой, кто когда-либо поднимал против нас оружие. Ты солгал мне. Ты обещал стать последователем, а потом выбросил маску.
Он шагнул вперед, чтобы пнуть меня еще раз, и я пополз назад к…
…к двери в коммутаторную нору. Я пробрался мимо него.
Хетч выбросил вперед металлическую стопу. Я перекатился набок и встретил его ногу собственной, так что стальная труба-лодыжка врезалась в подошву моего сапога. Волна удара отозвалась по всему телу, дойдя до макушки. Потом я схватил рукоять лазпистолета и выстрелил сквозь дно кобуры. Луч вскользь обжег мне ногу и врезался в середину живота Хетча, отчего он согнулся пополам.
Быстро перебирая всеми четырьмя конечностями, я пролез в дверь, ободрал плечо о битый скалобетон стены и упал лицом вниз за миг до того, как сработала бы вторая ловушка — луч-растяжка, запускающий пневмопоршни с шипами. Я лежал, глядя на выемки перед собой, на протяжении десятка глубоких вдохов, а потом у меня снова включилась думалка, и я зашарил по стене в поисках спрятанного выключателя. Еще через четыре вдоха я перелез через ловушку, вскарабкался на ноги, цепляясь за стену, и поковылял дальше.
Для третьей ловушки — электризованного пола — не было каких-либо мер безопасности. Просто помнишь, что надо пнуть кусок покрытия, который выглядит накрепко приделанным к полу, чтобы закрыть это место, и проходишь по нему. Я пнул и чуть не свалился на убойный участок, потеряв равновесие. Слышно было, как Хетч стонет снаружи. Не следовало оставлять Йонни снаружи, но времени не было. Две пары банд могли сойтись лицом к лицу в любую минуту. Я должен сделать свою работу.
Неровным шагом я перешел через покрытие и нырнул в собственно коммутаторную.
Я помнил, как Йонни все это при мне устанавливал. Я обсуждал это с ним, с беднягой Йонни. Хотелось бы сказать ему, как мне жаль, что так вышло, но я не питал иллюзий. Живым его уже не найти. Не хотелось уходить от него, но так было нужно. Я потряс головой и заставил себя сконцентрироваться. Мне известно, как устроена коммутаторная нора. И я знаю, что делать.
Навалилась серая усталость. Берсерки — самая крепкая банда в районе, все это знают. Проклятье им не уступает. Наверняка теперь, когда они уже в городе, они могут обойтись…
Нет. У меня есть работа. С самого начала всей этой дряни я себе твердил, что просто выполняю свою работу. Я шагнул вперед, а потом метнулся вбок и упал, когда снаряд разбил в куски полку рядом со мной.
— Нет покаяния!
Голос Хетча. Да чтоб его, хельмаврова задница, что еще нужно, чтобы убить этот мешок отходов? Я растянулся на полу во весь рост и выдернул лазпистолет из кобуры.
— Нет искупления! Нет для тебя очищения! Узри, как моя душа воспарит над твоей, когда мы отправимся туда, Кэсс! Не быть тебе чистым! Так и сдохнешь в грязи!
Еще один выстрел пробил стойку для кабелей, там, где находилась бы моя голова, если бы я сидел. Сплошные снаряды, судя по звуку, выпущенные из обреза. Я опер ствол пистолета на стойку и выпустил два, три, четыре быстрых шипящих луча, а потом снова бросился на пол, как раз перед тем, как следующий снаряд разнес ряды кабелей и переключателей. Я пополз, как миллиазавр, изгибаясь всем телом и проталкивая себя по полу, чтобы обогнуть конец пластиковой рамы, полной электрометров. Переключатели, что мне нужны, находятся на уровне головы. Если я хочу все сделать, как надо, то надо встать и…
Пуля оцарапала мне плечо и врезалась в электрометры. Вокруг зазвенели фрагменты стекла и разбитых циферблатов. Впереди виднелись три больших рычага-переключателя. Йонни пометил их желтой лентой. Он натер ее грязью, чтобы она казалась старой и не такой подозрительной. Хороший мужик был Йонни. Повезло мне его знать. Я пополз вперед, и еще одна пуля пролетела пониже, расщепив кабель в пальце над моей головой. Вниз посыпался дождь крупных белых искр.
Я поднялся на колени и потянулся к первому рычагу. Хетч взвыл в дверях и выстрелил, пробив панель переключателей. Меня осыпало обломками пластика, и я выстрелил в ответ. На меня вновь наползало отчаяние. Я не понимал, как он еще не умер. И переключатели, переключатели сломаны…
Брат Хетч пошел на меня через лабиринт шипящей и дымящейся техники. Медленно, болезненно, прямо как я. Обрез с лязгом упал на пол.
Он завис надо мной, затмевая свет. Отвел назад металлическую ногу, чтобы одним ударом проломить мне череп.
— Я горю в чистом свете и святой боли, а ты тонешь в…
Его нога описала дугу, чтобы расплющить мою голову о ближайшую стойку. На чистом слепом рефлексе я отдернулся и ударился щекой о шершавый пол. Острые металлические пальцы Хетча оцарапали мне лицо. Он шатался, не мог удержать равновесие, другая нога была ранена — и вместо того, чтобы пнуть меня, он угодил стопой в разбитое гнездо электропроводов.
Прямо над моей головой, опалив волосы, вспыхнули искры и дуговые разряды, и я, вскрикнув, спешно отполз в сторону. Хетч корчился и дергался, в его теле плясало электричество. Его руки беспорядочно мотались в воздухе, волосы горели. Кожа начала трескаться, и пальцы задели разбитый переключатель.
Это сработало лишь на мгновение, но сработало. Поток электричества ударил по прерывателям тока, которые мы взяли со склада, которые Йонни тщательно встроил в коммутаторную, а я — в большие дуговые фонари. Потом мы провели ток в обход прерывателей, так, чтобы в нужный момент, когда будем готовы, перекинуть всю осветительную сеть Перехламка на эти аккуратно расставленные слабые места.
Раздался хлопок, который как будто отдался во всем моем теле, потом еще один, и пошла цепная реакция: серия хлопков пронеслась по всей коммутаторной и вырвалась наружу через стену. Во всем Перехламке погас свет. Стальноголовые и Разжигатели оказались во тьме, и на них набросились Проклятье и Берсерки. И это сделал я.
За Перехламок. За Йонни. За Себьо, и Бакни, и Нардо, и Венца, и Мутноглаза, и Тэмм. За память о Сафине, стоящей у ворот и смотрящей, как я ухожу прочь, и Бизера Эннинга, зовущего меня, где бы он теперь ни был. И за Танни. Но как ни крути, в первую очередь я сделал это за Синдена Кэсса.
Я лежал, растянувшись во весь рост, в кромешной тьме коммутаторной норы, и смеялся, пока мне не показалось, что бока вот-вот треснут. Я смеялся, и слезы стекали по моим щекам, собираясь лужей на грязном полу.
ЭПИЛОГ
“ВОДА ДЛЯ ВСЕХ, НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ БОГАТЫХ”.
Слова были написаны яркой зеленой краской на высоте трех футов, на шлаковом выступе у дороги к Чащобе. Свет был достаточно ярким, чтобы отражаться от краски, но она уже не так бросалась в глаза, как раньше. Понадобилось больше месяца, чтобы она начала блекнуть, но в подулье все рано или поздно разлагается.
Нардо все еще ходил с палкой, и два аптекаря, которым он доверял, не могли обещать, что он когда-нибудь сможет обходиться без повязки на глазу. Он все-таки видел левым глазом, но тот слезился, быстро уставал и стал слишком чувствительным к пыли и хим-туману. Так что повязка оставалась.
Мы подобрали свои свертки с инструментами, и я повесил на шест свой фонарь. Он был новый: бледный, слегка голубоватый, незнакомого мне сферического дизайна. Вскоре после того, как открылся лебедочный порт, явился торговец с целым ящиком таких на продажу. Я прицепил его на фонарный шест ниже наконечника, как у багра. Я решил, что этот наконечник мне нравится.
Мы с Нардо осматривали результаты своего труда. В Перехламке еще много чего предстояло починить, а могли это сделать только мы двое. В прошлую светофазу мы, наконец, устроили поминки по Тэмм, Венцу, Мутноглазу и Йонни. Но скоро появятся еще фонарщики. Так сказали новые отцы города — Грааль и Кость-на-кость из Берсерков, посланница Сафины по имени Фолта и их приспешники. Нам обещали, что мы сможем отобрать и натренировать их сами. Но пока что в Перехламке было очень тяжело работать, даже после того, как мы починили перегоревшие переключатели в коммутаторной и снова подвели ток к крупнейшим источникам освещения. Трущобы оставались безумно опасны в темноте, а падалюги и крысиные стаи подбирались к стенам ближе, чем когда-либо за последние годы.
В самом городе все еще не прекратились поминки и плач по людям, которых забрала Сушь. Я пощупал водяную фляжку в своей сумке. В эти дни такая привычка распространилась среди всех жителей Перехламка, и вода, которую Сафина привозила из Сияющих Обвалов, по-прежнему расходилась по первоклассной цене. Берсерки и Проклятье уже три светофазы спорили о новом режиме выдачи пайков. Больше всего о том, как поделить прибыль и какова будет наценка Сафины. Беженцы, которые снова начали стекаться в город и думали, что фраза “вода для всех, не только для богатых” теперь стала обещанием, а не угрозой, встречались с неприятными сюрпризами.
Обе банды, одержавшие верх, сделали все, чтобы каждый в Перехламке понял, кто победил. Над Греймплацем, как праздничные флажки, были развешаны трофейные маски и скальпы. Неважно, насколько яростно спорили между собой новые отцы города, они помнили, что произошло с Фольком и Грюэттом, и тщательно старались сделать так, чтобы дело не доходило до драки. Названия “Стальноголовые” и “Разжигатели” теперь ничего не значили, потому что последних выживших членов обеих банд изгнали в скверноземье толпы перехламщиков, преследующие их по пятам. Слухи гласили, что Фольк все еще жив где-то за Глубокой Камерой, ну или будет жив, пока до него не доберется какой-нибудь охотник за головами. Букмекеры в игорных притонах Циклоповой площади прочили ему еще три светофазы, не больше.
Стоуп не пережил свержения Разжигателей. Почему-то меня это не удивляло. Хармос все еще был где-то здесь, но я не знал, сколько бы он протянул, покинув бункер. Гильдеец Тай поменял сторону с легкостью, говорящей об опыте. Последний раз, когда я о нем слышал, он договаривался с Проклятьем о праве пошлины на проход к лебедочному порту и нанимал караван, чтобы привезти добычу из разбитых поселений Зеркал-Укуса. Это меня тоже не удивляло.