Виктор толкнул дверь; за ней оказалась знакомая лестница. Ноги сами несли его на второй этаж.
В большом зале стояла жара и гудение. Высокие, опутанные паутиной проводов серые, зеленые и коричневые шкафы мигали лампами. В форточке надсадно тужился бытовой вентилятор, пытаясь ускорить тепловую смерть Вселенной. У стола, где качались стрелки вольтметров и нервно дергались самописцы, вычерчивая на графленых бумажных лентах замысловатые красные линии, увлеченно болтали трое незнакомых парней и девчонка. На стене Виктор заметил чертеж муфты. Той самой, которую он предложил в альтернативном пятьдесят восьмом.
— ...Статью Дорницкого в "ЭТТ" не читали?
— Серега вообще не читает "ЭТТ". Он, кроме "Вестника ВНИИЖТ" и трудов ВНИТИ, ничего.
— Ладно, что там Дорницкий?
— Опять полемика. Восмиосный или шестиосный с повышенной на ось.
— А динамика?
— А асинхронный?
— А пульсация момента? Вам всем не кажется, что мы нашими результатами похороним тему лет на десять?
— Не боись. Что-нибудь изобретут.
Старший, в белом халате — похоже, из аспирантов — наконец, обратил внимания на Виктора.
— Здравствуйте. Кого-то ищете?
— Вы не подскажете, где я могу увидеть профессора Камаева?
Парень почесал подбородок.
— Анатолия Алексеевича? Знаете, он теперь где-то к шести подойдет. У нас тут долго будут сидеть, пока сторож не выгонит. А вы с завода?
— Я из КБ по магнитофонам. А у вас тут, говорят, научная школа по моделированию динамики. Вон какие машины стоят.
— КБ -это у третьих проходных? Так это у вас машины. Аналоговые достигли потолка, их проще программировать, но погрешности...
— В чертежном корпусе котельную из подвала убрали... — начала девушка.
— Мы убирали, — вставил курчавый брюнет с усиками, — третий трудовой семестр.
— Саш, можно, ты потом пояснишь? Так вот в чертежном корпусе в подвале в девятой пятилетке у нас будет институтский ВЦ. И с вами по линии соединят.
— И заодно новый корпус достроят. Вату на кафедру высшей математики поставят. Курсовые считать будем.
— Для курсовых тебе Камаев персональный компьютер на кафедру выбил. Первый и единственный в институте. Лично в Зеленоград ездил.
— Персональный компьютер? — Виктор подумал, что он ослышался.
— Ну да. Миш, покажи товарищу.
Персональный компьютер был размером с кассовый аппарат и оказался программируемым калькулятором — правда, покруче, чем "МК-61", который когда-то был у Виктора. Дисплей в три строки, программы на магнитных картах, встроенный принтер на бумажной ленте, настольный графопостроитель и какой-то серый ящик размером с системный блок.
— Многомассовую систему он, конечно, не потянет, — пробасил Миша, — хотя простые дифуравнения берет. Методом Рунге-Кутта. Мы на нем регрессионный анализ делаем и разложение в ряд Фурье. Вот это, — и он ткнул пальцем в ящик, — расширитель памяти на двадцать тысяч бит. Из опытной партии, технологический. Его испытывали, на стальную плиту роняли.
— И как, выдержал?
— Корпус поцарапали. Самим красить пришлось.
— А остальных преподавателей тоже не будет?
— Может, на стендах кто. Это вон напротив здание...
— Спасибо, я знаю.
Переменившийся ветер потянул по проходу между корпусами сладковатый дым сжигаемой кучи старой травы. Виктор уже хотел переходить пути узкоколейки, но что-то его остановило.
"Подожди лезть со своим прогрессорством", — сказал он себе, "вечно ты во всех реальностях во что-нибудь влипнешь. Ладно, за феномена, бомбы видящего, ты из линейного выпутался и вид на жительство получил. За лентотягу на работе устроился. Попросили тебе дать идеи по магнитофонам — вот и думай. Осмотреться надо. Кафедра не убежит, на нее и через неделю зайти можно. И вообще — сперва изучи местные проблемы, что у них актуально. Советы постороннего не всем нравятся. С наскока не надо."
Он повернулся и пошел к двери, еще одной двери вод вор под другой лестницей, к библиотеке. В здании бывшей гимназии двери во двор были только под лестницами — ученикам там было делать нечего.
Хотелось есть. Последняя аудитория на углу коридора была переделана под буфет; Виктор решил зайти.
За столиками сидели несколько пацанов и что-то обсуждали. К удивлению, Виктор не обнаружил прилавков и буфетных стоек, как и самой буфетчицы. У стены было несколько столиков, на которых стояли корзины с пирожками и бутербродами, электрочайник, чайник с заваркой, кувшины с соком и стаканы на подносе; в углу белел холодильник "ЗИС-Москва", старый и монументальный. А еще на столе стояла коробка с бумажными деньгами и тарелка с мелочью и лежал ценник, отпечатанный на машинке, как меню.
"Вот растяпа буфетчица", подумал Виктор, "ушла и даже деньги оставила".
— Скажите, а буфет работает? — спросил Виктор у пацанов, которые, судя по выражению лиц, обсуждали какой-то прикол на последней паре.
Компания посмотрела на Виктора так, будто к их столику подошел индус в дхоти и с тюрбаном на голове. Смесь удивления и любопытства.
— Конечно, работает, — неуверенно протянул один.
— А девушка надолго отошла?
— Чья девушка? С нами девушки не было.
— Которая товар отпускает.
— Она только к закрытию придет. Убрать, что не продали.
— Так вы говорите, что буфет работает.
— Так вы видите, что он работает.
— Ну так буфетчица только к закрытию будет.
— Верно.
— А говорите — буфет работает.
— Так вы же видите — работает.
Виктор почувствовал себя, как Михаил Задорнов, когда тот просил в "Макдональдсе" огурец, не порезанный с огурца.
— Я вижу, что буфет не закрыт, — сказал он. — А кто мне отпустит?
— А здесь самообслуживание.
— А платить кому?
— Так здесь самообслуживание, — повторил парень, глядя на Виктора с каким-то сожалением.
— Что, и платить — самообслуживание?
— Короче. Просто берете, что надо, кладете деньги в коробочку, и берете сдачу.
— И никто ничего?
— В смысле?
— Все сознательно кладут, сколько положено? — Виктор подсознательно почувствовал, что слово "украсть" в этом обществе просто вызовет шок.
— А как же? Понимаете, это специально сделано, чтобы в буфете не было наценки. Нет буфетчицы — все дешевле. Это же выгодно! И если кто обжулить захочет, он же весь институт платить дороже заставит. Ему же после этого жизни не будет!
— Теперь понятно. Честность — это экономия.
Компания за столом заулыбалась. Виктор подошел к корзинам, взял пару пирожков с рыбой, налил себе в чистый стакан чай с сахаром, положил в коробку два рубля и с легким сердцем сел за свободный столик. Пацаны продолжали весело обсуждать уходящий день. Хотелось не торопиться, медленно попивать чай и откусывать понемногу от пирожков, от этих правильных, мягких пирожков со вкусом детства.
А ведь действительно, когда честные все, это всем выгодно, подумал Виктор. Можно сэкономить на торговых наценках. А если просто работать на других, сколько можешь, а брать только самое необходимое, без чего нельзя обойтись, можно вообще жить без денег. Все ждали, когда построят коммунизм, а он был рядом, скромный и повседневный. Люди искали его, глядя на звездное небо, не думая, что он может оказаться в буфете; так парень не замечает скромную девушку, которая могла бы сделать его счастливым на всю жизнь. Жаль, у общества пока нет способа так же просто гнобить всех жуликов. Сколько могли бы сэкономить...
18. Массаракш, как высшая и последняя.
В келье эконома Виктор набросился на учебники.
До сорок восьмого все был так же. Интерпретация немного другая. Например, в разделе про Великую Отечественную были "десять сталинских ударов". А до этого был параграф про тридцать седьмой год. Репрессии назывались "ежовщиной", а Берия был представлен, как борец с репрессиями и за восстановление социалистической законности.
А вот с 1948 года началось что-то непонятное. Прежде всего, Трумена прямо перед выборами ухлопал некто Деннис Райхард, пуэрториканец с немецкой фамилией. Ухлопал из винтовки "Манлихер-Каркано" с оптическим прицелом, заявил что действовал в одиночку и сделал это ради свободы Пуэрто-Рико. А потом Райхарда до суда ухлопал некто Марти Линсон, юноша, ветеран войны с контузией, якобы свихнувшийся на почве смерти Трумена, и упрятанный в психиатричку. Потрясающее сходство с убийством Кеннеди в нашей реальности.
На выборах 1948 года побеждает Томас Дьюи, который тут же начинает тормозить разгорающуюся "холодную войну". В учебнике Дьюи был показан, как "представитель здравомыслящей части антикоммунистических кругов США, отказавшийся от доктрины Монро, но признающий объективную необходимость мирного сосуществования разных общественных систем". Доктрина Дьюи была основана на лозунге конвергенции (в сноске гордо подчеркивалось, что ее впервые выдвинул в 1944 году русский социолог Питирим Сорокин, а потом уже Гэлбрейт, Ростоу, Бернхэм и прочие иностранцы). То-есть США на мировой арене боролись за сближение экономических систем, чтобы избежать гибели цивилизации.
Вот тут и развилка, подумал Виктор. У Штатов в сорок восьмом году все шансы на мировую гегемонию. Зачем им хвататься за конвергенцию? Одно дело — ученые и гуманисты, другое — правящие круги, опьяненные ядерной мощью. Тем более, СССР свою бомбу готовит в глубокой тайне и взорвет ее лишь в следующем году. Разведка? Кто-нибудь из Спецкомитета продался, перебежал на запад? Засыпалась агентура в Штатах? Нет. Был бы другой результат. Вряд ли американцы так испугаются еще не готового проекта русских. Скорее, это спровоцирует их начать войну...
Виктор положил книжку на подоконник, открыл форточку и прошелся по комнате. Нос защекотал запах печей и сжигаемой листвы. Везде в этом городе запах дыма, подумал он. Хорошо еще, что реконструкцию тяги ввели, а то бы еще и паровозы углем коптили.
СССР купил Дьюи и убрал Трумена? Маловероятно. НКВД это не сделает даже при поддержке Ковальчука из второй реальности. А почему Ковальчука? Почему не Вари с ее гипнозом-телепатей?
Стоп, подумал Виктор, начнем все по порядку. Здесь Трумена убрал пуэрториканец. В нашей реальности пуэрториканцы пытались его убрать два года спустя, не получилось Почему не получилось? Потому что полезли с пистолетиками. А киллер со снайперкой... Если он промахнется, его могут подправить стрелки со спецслужб. Беспроигрышно. Что получается? Те, кто убрал Трумена, предполагали, что на него могут покушаться пуэрториканцы, и разрабатывали сценарии будущих политических убийств? Или они о них просто знали? Попаданец в США из нашей истории?
Допустим, подумал Виктор, допустим. Что же он мог сообщить американцам такое страшное? Гитлеру сказали о крахе рейха. Кайзеру — о поражении Германии и революции. Брежневу — о распаде СССР. Царю Николаю — о революции и расстреле семьи. Американским шишкам сказали о крахе Америки. Страшном, катастрофическом, вызывающим дикий ужас. Но ведь краха не было. Или... Или он рассказал о будущем крахе? Америку в нашем мире ждет катастрофа? Такая, что кризис девяносто восьмого в альтернативном Союзе просто мелкая неприятность?
"А это уже информация. Информация для нашей реальности. И вообще редкий случай, когда с первых дней миссии становится ясно, кто и как. Вышли, ясное дело, не на Трумена. Трумен, Дьюи в этой игре исполнители. Трумен, скорее всего, оказался неуступчивым. Фишка дальше не идет..."
Виктор продолжил чтение.
В сорок девятом году, вскоре после успешных испытаний в СССР атомной бомбы, в Москве состоялась встреча на высшем уровне мистера Дьюи и Сталина. Иосиф Виссарионович конвергенцию отверг, как учение, служащее интересам буржуазии, но вместе с тем горячо и искренне приветствовал желание избежать новой войны и предложил свою доктрину, то-есть мирное соревнование двух общественных систем. Судя по достигнутому в сорок восьмом году довоенному уровню производства, отмене карточной систем и снижению цен, Сталин явно предполагал это соревнование выиграть. Короче, несмотря на идеологические различия, стороны все же нашли общий язык в послевоенном переустройстве мира.
Прежде всего, договорились об ограничении ядерных вооружений и ядерных испытаний ("мировая общественность горячо приветствовала"). При этом уломали Великобританию остановить ядерную программу уже на выходе, а Франция и Китай свои программы так и не начали. Брюссельский пакт так и не превратился в НАТО и вскоре фактически был похоронен, соответственно, не появился и Варшавский договор. Вместо этого глав стран — победительниц удалось уговорить сесть за общий стол и согласиться на присутствие в Европе "сил поддержания мира" в лице частей советской и американской армии на военных базах, которые должны были вмешиваться для предотвращения конфликтов между европейскими государствами, а также при угрозе гражданской войны. Британию и Францию каким-то невероятным образом уломали не участвовать — в учебнике это объяснялось ростом национально-освободительной борьбы в колониях. Дьюи переформатировал даже "план Маршалла", сделав из него совместный план американо-советской помощи для восстановления европейской экономики.
Неожиданным сюрпризом для Виктора стало то, что Дьюи полностью поддержал сталинские требования по Турции о возврате СССР бывшей российской территории, перешедшей Турции после первой мировой. Поскольку Турция сильно зависела от американской помощи, Дьюи просто прогнул ихнее правительство.
Встречные уступки Сталина оказались не столь эффектны, но не менее серьезны. Прежде всего, руководство СССР фактически отказалось от радикального строительства социализма в странах своей сферы влияния; последовательного объяснения этого в учебнике Виктор так и не нашел, кроме туманных ссылок на разные объективные обстоятельства, незрелость рабочего класса и национальные особенности. Можно было понять лишь то, что в идеале пытались получить нечто вроде советско-финских отношений семидесятых, и это худо-бедно удалось. К 1950 году Германия была объединена, как нейтральная, демилитаризованная и демократическая страна. Все это казалось какой-то утопией, хотя последнее можно было списать на идеологизированность учебника.
Самое невероятное произошло с Израилем. СССР и США провели через ООН введение миротворческих сил в зону конфликта, при этом как раз в тот момент, когда ЦАХАЛ перешла в наступление. Конфликт был заморожен, создано ПАГ — палестинское арабское государство, а Израиль с меньшей, чем в нашей реальности территорией, огороженный советскими и американскими союзными войсками, начал кантонизироваться — разделяться на внутренние автономии по регионам мигрантов. В число госязыков вошли идиш и русский. После того, как планы на расширение территории Израиля были похоронены, поток желающих эмигрировать туда иссяк до ручейка сильно обиженных; в СССР как раз в это время появляется статья Сталина "О перегибах в борьбе с космополитизмом". Смысл статьи был вкратце в том, что борьбу с теми, кто насаждает в России комплексы неполноценности, надо вести решительно и принципиально, но в ходе изживания русофобии недопустимо скатываться до мелкобуржуазного антисемитизма, равно как и замазывать недостатки, препятствуя здоровой критике и самокритике. В свою очередь, ПАГ, "несмотря на попытки британских колонизаторов превратить независимое государство в катализатор новой войны на Ближнем Востоке", развивалось как спокойная (по сравнении с нашей реальностью) страна с полуфеодальным укладом и светской монархией.
"Массаракш, и еще раз массаракш", сказал себе Виктор. "Здесь вообще все шиворот-навыворот".