Айсинар снова вспомнил вчерашний поединок. Странный он был, какой-то нечистый и надломленный, как толпы нищих инородцев на верхних трибунах, как паланкины, в которых теперь прятались знатные дамы, как стража, приставленная к славнейшим на время игр — как все в Орбине в последнее время. Никогда до этого Гайяри не проливал кровь — побеждал ловкостью, лихой храбростью и напором, очаровывал, порабощал… а потом просил для поверженного пощады. Пять дней назад даже ласатрин, казавшийся великаном рядом с дерзким мальчишкой, и тот покорился без единой царапины и был прощен. Юный Вейз казался символом Орбина — сильным, прекрасным и великодушным.
Но только не в этот раз.
В этот раз бой не заладился с самого начала, и Айсинар, сам мечник не из последних, сперва не мог понять, почему: и противник — какой-то южанин с кривыми саблями — казался не опаснее прочих, и Гайяри был, как всегда, весел, словно играл, а не сражался. Но чего-то явно не хватало… огня и власти! Благодати старшего рода. Это стало очевидным, когда мечелом Гайяри, намертво сцепившись с кривым клинком, улетел в песок, а сам он чудом ушел из-под второй сабли и, потеряв опору, едва успел достать плечо соперника: ткнул всем весом, разрывая связки и круша сустав.
Когда Гайяри поднялся над поверженным противником, трибуны стихли. Геленн Вейз, сидевший неподалеку, сжал кулаки и до скрипа стиснул зубы — испугался. А ведь казалось, что за сына он совершенно спокоен. Айсинар не знал, приходилось ли юноше убивать раньше, но в этот раз ему точно уже хватило. Не дожидаясь, пока трибуны опомнятся, он вскинул вверх пальцы, сложенные знаком жизни, и крикнул:
— Пощады побежденному!
А потом Гайяри повернулся к зрителям, счастливо улыбаясь, будто не было смерти в волоске от его горла, будто не он сам только что искалечил человека, едва не убив. И сразу вспомнились другие поединщики, красный от крови песок под их телами — уж наверное молодой Вейз знал, на что идет… А еще посвящение в каратели, когда юношей, не старше этого героя, гнали в любое приграничное поселение и заставляли истреблять всех жителей подчистую, чтобы потом, в настоящем бою, убийства их уже не страшили. И стало досадно: какое ему дело до чужого по сути мальчишки? А особенно раздражало то, что не получалось думать о нем, как о чужом.
От тягостных мыслей отвлек все тот же Геленн:
— Благодарю тебя, славнейший, что избавил Гайи от убийства, — сказал он. — Молод он еще, только кажется, что все нипочем… а разреши, я вас познакомлю?
И, не дожидаясь ответа, отправил одного из стражей позвать сына.
Пришел Гайяри, спокойный, улыбчивый юноша, поприветствовал славнейших и их дам, выслушал похвалы, сам ответил тем же. Потом повернулся к Айсинару:
— Спасибо за жизнь моего соперника, славнейший. Я не хотел его убивать.
Казалось, златокудрый демон остался там, на арене, уступив место благовоспитанному сыну патриарха, но нет! Дерзкий и прямой взгляд Гайяри Вейза словно проверял на прочность, бросал вызов, и от этого взгляда кровь гудела и ударяла в голову, мешая здраво мыслить.
Принимая вызов, Айсинар тоже улыбнулся и спросил:
— Что-то случилось? Раньше ты крови не проливал.
Всего на миг Гайяри переменился: хищно сузились глаза, искривились губы. Мальчишка глянул на отца, словно ударил, но тут же взял себя в руки и ответил небрежно, как о пустяке:
— Кинжал сломался. В бою не заменишь — пришлось как-то выкручиваться.
Косого взгляда Геленн вроде и не заметил, но про кинжал услышал сразу.
— Надо проверять оружие, Гайи, ты мог погибнуть.
— Но не погиб.
Эти двое явно говорили не о том, что слышали остальные. Противостояние, тайный смысл, сговор — и это нарочитое знакомство. С чего бы? Геленн не дурак, чтобы не заметить пристрастие избранника, которое тот даже и не скрывал. Но и Айсинар не первый год играл в такие игры, и сейчас ход игры ему не нравился. Еще вчера он смотрел на юношу издали, не думая о чем-то еще. Но вот сейчас Гайяри здесь, живой и искрящийся силой, с сияющими глазами, с выбившимися из-под ленты кудряшками. И нет сил противиться желанию. Остается только разглядывать стройное тело, покрытое золотистым загаром, любоваться лоснящимися от пота мышцами, примечать бурые крапины запекшейся крови на груди и прилипшие к животу песчинки.
— Сломанный клинок — дурной знак. Быть может, пора бросить арену?
И к чему он это сказал? Какое ему дело до чужого сына, до едва знакомого человека?
— Не страшно. Я не верю в дурные знаки. Велика беда — кинжал сломался! — Гайяри тряхнул головой, отбрасывая назад упавшие на лицо пряди. — Подыщу другой мечелом, а пока возьму щит.
В глубине глаз мальчишки по-прежнему веселились все твари бездны, и Айсинар вдруг понял, что может протянуть руку, заправить под ленту волосы, и Гайяри не отстранится, наоборот, сделает шаг навстречу. И, быть может, все намеки Геленна — правда: мальчишка сам этого хочет, а отец лишь позволяет сыну самостоятельно повзрослеть. Наваждение затягивало все глубже, но…
Но Айсинар оставался избранником Высокого Форума Орбина, а мальчишка — сыном влиятельного политика и интригана — это было главным, а все прочее — блажь и недостойные мечты. Он просто придет в следующий раз посмотреть на поединок, а если этого будет мало — купит себе красивого невольника.
Айсинар еще раз выслушал, как счастлив юный Вейз быть представленным самому избраннику, а потом простился со всеми и покинул трибуны. Но поехал не домой, а к мастеру Лерту, лучшему оружейнику Орбина, еще хранящему магические секреты ремесла.
Ферен Лерт, коренастый старик, рядом с дюжими подмастерьями казался таким древним, что напоминал времена потрясения тверди. При виде Айсинара он радушно улыбнулся, обнажая желтые, но все еще крепкие зубы.
— Что привело ко мне славнейшего избранника? Неужто решил вспомнить юность и взяться за меч?
— Нет, мастер Ферен, мне нужен не меч, а кинжал-мечелом, самый лучший, достойный мастера. И красивый. О цене не волнуйся — заплачу, сколько скажешь…
— Заплатишь, куда ты денешься. — Кивнул старик, а потом спросил шепотом: — Мечелом-то кому? Уж не малому ли Вейзу? Любишь на него смотреть? Слышал-слышал… Да, этому мальцу — самый лучший и красивый… не беспокойся, сделаю. Я знаю, что ему по руке.
Нет, сейчас, слушая отчет Геленна Вейза, Айсинар ни на миг не жалел, что отказался от его сына. Он понимал, что поступил правильно. Точно так же, как понимал и то, что никакие доводы разума не заставят его отказаться от Гайяри во второй раз.
*3*
Короткая хлопковая туника, кожаные штаны для верховой езды, высокие сапоги на шнуровке; волосы, забранные в пучок, туго перевиты лентами — почти мужская одежда, в самый раз для прогулки. Только пояс, набранный из опалов и серебряных звеньев, кокетливо застегнутый повыше, сразу подчеркивал округлость девичьих грудок — Нарайн обязательно заметит, будет краснеть, сопеть и отводить взгляд. Салема засмеялась этой своей мысли, еще раз глянула в зеркало: нет, ему точно не устоять — и побежала во двор.
Во дворе мастер Ияд уже поджидал ее, держа в поводу материного рыжего мерина. Застоявшийся коняга нетерпеливо приплясывал, всхрапывал и мотал головой.
— Помнишь, чему я учил, пчелка?
— Помню, мастер, — кивнула Салема. — Поберегу старичка, слишком гнать не буду.
— Умница. Давай помогу…
Длинный и сухой, как жердь, Ияд, подставив руку, легко подкинул в седло. Салема благодарно кивнула и, тронув повод, дала коню волю, тот сразу же рванул к воротам. На пустынную улицу Салема вылетела уже галопом, направляясь к центру города: у Сачина, торговца тканями, купить бисер и шелковые нитки; у Мирры, в лавке благовоний, заказать притирания для матери; и там, и там выспросить новости… все это сущая чепуха! Главное — ветер в волосах, теплое весеннее солнце и радостный перестук подков по мостовой. И еще: она увидит Нарайна! Как бы ни было, чего бы ни стоило, а она обязательно его увидит! Потому что шесть дней без любимого, без его взгляда, даже без малейшей вести о нем — это невыносимо.
Обычно Салема выезжала в город в паланкине: восемь невольников-носильщиков огромного роста, тяжелые пестротканые занавеси, духота и скука — все как положено по правилам приличия и последней моде. В расшитом и со всем тщанием задрапированном хитоне, который боязно помять или запачкать, она вынуждена была сидеть рядом с толстухой Рахмини, материной доверенной рабыней, нюхать ее душные благовония и откровенно зевать, выслушивая давным-давно заученные до последней фразы притчи и наставления. Зато братья, даже самый младший, выезжали верхом. «В мужских штанах, в пыли, как лошадник — это грубо! — брезгливо морщилась госпожа Бьенна Вейз. — Ты уже не ребенок, доченька. А девушка на выданье должна знать себе цену». И лишь сегодня для нее сделали исключение. А все потому, что братья на занятиях в семинарии, а матушка опять приболела, и терпеливая Рахмини стала ей куда нужнее верховой лошади. Так что Салеме повезло выгулять ее коня, да еще и съездить в город без неусыпного надзора.
Верховую езду, как и остальные мальчишеские забавы, Салема любила с детства, и ни кто иной, как отец привил ей эти, по сути ненужные завидной орбинской невесте, привычки. Однажды, Салеме с братишкой было тогда лет шесть, отец решил, что ласковые шиварийские нянюшки должны заниматься только с малышами, а старшим близнецам пришла пора получить толику мужского воспитания. На следующий день в доме появился страшноватого вида дядька, высокий, смуглый до черноты, с головы до ног замотанный в белый бурнус. Отец назвал его мастером Иядом, братом вождя детей Хибы и новым наставником близнецов, велел слушаться беспрекословно. А потом еще и припугнул: мол, в юности Ияд был первым мечником племени и сам лично, своей рукой, положил не меньше сотни настоящих воинов. Салема помнила этот разговор. Они с братом не на шутку перетрусили, тогда Геленн посадил их на колени, обнял и сказал:
— Послушайте-ка, мои родные: мы, Вейзы, высшие из старших, кровь и плоть Орбина — вершители. Дети Хибы и Джиннана, дети шиварийских гор и фарисанских долин, дети туманных берегов Бергота и льдов Ласатра — они всего лишь обычные людишки, жалкие варвары. Но мы — дети Свободы, самого властелина бездны беззакония. Мы происходим напрямую от Творящего миры бога, нам ли кого-то бояться?
— А раз так, то я и слушаться никого не буду. — Заявил хитрый братец. — Зачем, если я все равно сильнее?
— Договорились, — согласился отец, — любого, кого сумеешь побить на мечах и обыграть в стратега, можешь больше не слушаться. Разрешаю.
Салема засмеялась про себя, вспоминая этот уговор: обыграть в стратега мастера Ияда оказалось еще труднее, чем побить на мечах.
С тех пор верховая езда, рукопашный бой и бой с оружием стали их каждодневными уроками. Правда, мастер Ияд вовсе не настаивал, чтобы Салема занималась всем этим наравне с братом, он почему-то сразу ее полюбил: смотрел с восхищением, звал золотой пчелкой и только хвалил, что бы она ни делала. Зато к Гайи относился совсем иначе. Бывало, с бедняги десять потов сходило, а наставник все равно пренебрежительно кривился и заставлял повторять. Мастера Ияда брат ненавидел, всей душой желал ему провалиться в бездну, а занимался только из страха перед отцовским наказанием да из ревности к успехам сестры. Поначалу Салема и сама верила в свое превосходство над братом, тем более что в ту пору она была и сильнее, и выше ростом. Но вскоре поняла: от нее просто ничего не требовали — и оскорбилась.
Из затеи с воинским искусством так бы ничего и не вышло, если бы не один случай.
Прошло около года с тех пор, как Ияд поселился в доме Вейзов, когда в предгорьях Поднебесья пробудились демоны. Сначала горы трясло, но это никого не пугало — Поднебесье часто трясет, а в глубине гор, как говорят купцы, каждый год одолевающие с караванами Пряный путь, демоны вообще никогда не засыпают. Но когда один за другим обрушились четыре штрека на Алых Соснах, крупнейшем медном прииске, и еще в нескольких горных выработках были замечены трещины, Геленну Вейзу пришлось обратиться за помощью к магам.
Детям, конечно же, ничего не рассказывали, однако близнецы, постоянно соперничая и выхваляясь друг перед другом, давно уже научились подслушивать, подглядывать и первыми узнавать новости. Хоть Алые Сосны и были наследством Салемы, судьба прииска ее волновала мало, еще меньше беспокоили судьбы погребенных заживо горняков и их обреченных на нищету семей. Зато очень любопытно было глянуть, кого же пришлет орден Согласия на помощь? Оказалось, что прислали женщину, древнюю старуху орбинитку, по слухам, родом из Дуара, а значит из какого-то совсем уж захудалого побочного рода — пренебрежительно говорила матушка, а следом за ней и вся прислуга. Тем не менее, посланницу ордена со свитой встречала целая делегация патриархов Форума под охраной отряда городских блюстителей. От самой заставы через весь город ее проводили прямо к гостевому дому в усадьбе Вейзов.
Близнецы, как и все домашние, вышли встречать гостей. Посланцев ордена было четверо. Двое молодых мужчин жуткого дикарского вида с длинными косами и нитями бус на шее, увешанных оружием. В то время Салема не знала, как выглядят хранители, и понятия не имела, что именно они решают, кому из первородных не место среди людей и забирают в Серый замок. Поэтому глянула на них и тут же отвернулась. Гораздо больше ее заинтересовала женщина в лиловой мантии магистра, пожилая, но вовсе не такая старуха, как о ней шептались на кухне; и особенно — темноволосый мальчик немного старше Салемы, весь в белом, словно породистый гусь. Мальчик был красивым, с гордой осанкой, тонкими чертами лица и выразительными черными глазами. Когда он проходил мимо, она улыбнулась в надежде если не подружиться, то хотя бы познакомиться. Но мальчишка только заносчиво вздернул нос — настоящий гусь. Потом взрослые ушли на половину отца говорить о делах, а близнецов, как обычно, забрали на уроки.
Однако Салема все еще сгорала от любопытства и, едва дождавшись вечера, стала уговаривать Гайи пробраться в гостевой домик посмотреть на магов. Братишке, как всегда после занятий с мастером Иядом, измученному до полусмерти, ничего такого не хотелось, только поскорее завалиться в постель. Лишь когда Салема пригрозила, что пойдет одна и уж тогда ни за что не расскажет ему, что видела, он тоже решил пойти.
В гостевом домике было тихо. Только у входа прямо на земле сидел один из жутковатых охранников колдуньи и потихоньку наигрывал на свирели. Он ничего не сказал, просто проводил взглядом, но так, что сердце сразу обвалилось в живот и застряло. Салема хотела сбежать, но брат не позволил — потянул за угол дома. Он не смотрел на охранника, зато уже заметил мальчишку, того самого, темноволосого в белых одежках. Мальчик крутил в руках короткую палку, видимо, упражнялся. И получалось у него здорово: палка свистела на взмахах, а вращалась так, что и не разглядеть.
Несколько мгновений близнецы просто смотрели, потом Гайи сказал:
— Я тоже так умею, подумаешь…
На что мальчишка почему-то рассердился.
— Ну, иди сюда, — он прищурился и ухмыльнулся. — Вон, видишь, вторая палка. Бери, раз умеешь.
Не успел Гайи поднять палку, как мальчишка резко взмахнул рукой и ударил воздух. Брат рухнул на спину, но тут же собрался, вскочил и развернулся к противнику. Он уже готов был напасть, но опять опоздал: чужой мальчик развернул свою палку и ткнул в землю, припечатав сверху второй ладонью. Гайи опять свалился, теперь вперед, вывернув руку и чуть не расшибив лицо. Второй раз он поднимался неуверенно, кривясь от боли. Но как только выпрямился — снова упал. Казалось, ноги его совсем не держат.
— Ты даже подойти ко мне не сможешь, златокудрый сопляк, — мальчишка скорчил рожу и засмеялся.
Но братец никогда не был тем, с кого легко сбить спесь, он, опираясь на палку, поднялся снова. И тут же снова упал, сбитый словно ударом в грудь, закашлялся и всерьез разозлился — из носа потекла кровь.
Сначала Салема так растерялась, что могла только смотреть, не понимая, что же ей делать? Но вид крови на лице брата быстро привел в чувство. Она подскочила к чужаку и зашипела: