Владимир Бочкин
Игры мастера Ероши
Игра в прозрение
До того как стать мастером и познать суть бытия Ероши работал в придорожном трактире. И всю жизнь мыл полы, подметал полы, наливал пиво, мыл кружки из-под пива, застилал кровати, расстилал кровати, готовил еду, ел объедки. Потом ему исполнилось сорок, и он ненавидел свою жизнь.
В то утро хозяин трактира, достопочтенный Йериши собирался в Тришрам за новыми бочонками светлого пива. Перед отъездом, когда в низинах ещё лежал сырой туман, Ероши уже возился, запрягая в повозку четырёх худых облезлых лошадей. Он потрепал по гриве гнедую, свою любимицу и вдруг понял, что сам похож на этих лошадей. Уже немолодой, потрёпанный и мятый, как половая тряпка, которой он моет пол, перед тем как посыпать его свежими опилками. Такой костистый и несъедобный, что позариться на него мог бы только самый непривередливый волкочеловек.
Пузатый румяный Йериши, вышел из трактира и подошёл к повозке. Взгромоздился на козлы и взял в руки кнут. После того обратил на Ероши свою бородатую физиономию и сказал:
- Вот что, лентяй, не забудь помыть полы.
- Да, уважаемый.
- И смотри, негодник, не трогай тушу оленя, что принесли сейчас браконьеры. Приеду, проверю.
- Да, уважаемый.
- И протри все окна, они совсем пыльные. Не забудь.
- Не забуду, уважаемый.
- А перед тем как мыть полы, не забудь их подмести и не заметай мусор под кровати и шкафы.
- Не буду, уважаемый, - покорно сказал Ероши.
- И не приставай к Онушу, она жаловалась.
- Я не буду приставать к Онушу, хозяин.
- И запомни хорошенько, а иначе сам выпорю тебя на конюшне вот этим кнутом.
- Запомню, хозяин.
Йериши раздражённо махнул рукой.
- Учишь вас, учишь, а всё без толку. Вот тебе сколько лет Ероши?
- Сорок, уважаемый.
- А в люди так и не выбился. По всему видать – пустое ты место.
- Совершенно пустое, уважаемый, - согласился работник, отгоняя сонную муху от лица.
- И не маши на меня рукой! Совсем совесть потерял.
- Да, хозяин.
Йериши мог ещё многое сказать нерадивому работнику, но пора ехать, поэтому он ограничился последней фразой.
- Помни, что если не будешь работать добросовестно, получишь только тухлую рыбу. Похлёбка у меня для тех, кто знает уважение.
И хозяин трактира тронулся в путь. Заскрипели деревянные колёса, взметнули мелкую дорожную пыль подковы лошадей.
Ероши посмотрел на толстую мясистую спину удаляющегося хозяина.
- И почему у хозяев такие крепкие спины, а у слуг такие хилые?
Работник зашёл в таверну и по привычке поклонился алтарю Омиши в священном северном углу. Взял метлу и начал мести пол в общей зале. Последние годы он не чувствовал сильной веры, как в молодости. В то время он усердно ухаживал за алтарём, подносил свежие цветы и зажигал свечи три раза в день. Истово молился в своей маленькой каморке на гладайн – маленькую дощечку, украшенную символом Создателя. Но вот уже года три-четыре пыль вокруг алтаря копилась неделями, гладайн потемнел от времени, а цветы лежали засохшие. Только когда хозяин в редкие порывы благочестия обращал внимание на беспорядок, он начинал бранить Ероши за неуважение к Создателю Людей. Работник неохотно смахивал пыль, рвал у дороги кое-какие цветы и поджигал огарки свечей. Потом религиозный порыв у хозяина заканчивался до нового пивного запоя, и пыль копилась снова.
В общей зале стояла одна из благословенных фигурок, изображение невообразимого Омиши. Рядом фигурки меньшего размера двух помощников Верховного почитаемых в королевстве. Покровитель страны свирепый Гаота и популярный в народе – полубожественный Якку-дзар.
Ероши нехотя водил метлой по заплёванному полу, сметая старые опилки вместе с вчерашним мусором.
За прилавком появилась грудастая Онушу, которая, разумеется, ни на кого не жаловалась, просто хозяин боялся, что кто-нибудь положит глаз на его молодую крутобёдрую любовницу.
- Мир тебе, Ероши!
Мужчина улыбнулся.
- Хорошо спала, Онушу?
Девушка закатила глаза и ничего не ответила. Начала возить тряпкой по прилавку. Ероши с завистью посмотрел на её формы и вздохнул. Ему раньше бывало, перепадало от других служанок, но сейчас осталась только Онушу, а хозяин шкуру спустит, если он попробует подкатиться к ней. Как несправедлива жизнь!
И куда смотрит Омиши? Разве не молился он, годами выспрашивая лучшей доли? Но вот, как младший из детей он остался без наследства, и теперь вынужден работать в таверне. И будет работать до конца жизни. А чем он хуже этого Йереши? Тем, что тот был единственным сыном в семье и получил в наследство трактир, который торчит на этом тракте уже два столетия! Так ведь это заслуга предков, а не его. Вот бы самому стать как предки! Но как если нет денег?
Ероши всё более раздражённо водил метлой по полу.
И где он этот Омиши? Где Всесильный, когда он так нужен! Может быть, он в этих старых опилках? Ероши плюнул на пол и поморщился. Глупо! Самому ведь мыть. И работник продолжал размышлять.
Или Он в этом мешке, куда Ероши заметает мусор? Или в этой куче отходов за домом, в которую Ероши кинул угольки из печи? Или в этом костре, который пожирает мусор за неделю? Или в этом пепле, который остался от предыдущего мусора?
Ероши набрал воду из колодца в деревянное ведро и вернулся в зал. Обмакнул тряпку в ведро и начал елозить шваброй по потемневшему от времени сосновому полу.
Или Он в этой воде, в этой мокрой тряпке? Разве Омиши мог бы уместиться в мокрой тряпке и елозить по заплёванному полу? Работник даже улыбнулся, представив, как Омиши увлечённо моет полы в трактире, намотав на швабру свои золотые одежды. Или в образе тряпки очищает грязь с мёртвой сосны.
Или Омиши прячется между пышных грудей Онушу? Мужчина бросил взгляд на тугой обтянутый юбкой зад служанки, которая протирала столы. Почему нет? Он бы на месте Всесильного зарылся туда поглубже.
Ероши домыл полы, выплеснул в овраг грязную воду и посмотрел на лес. Или Он скрывается в лесу? Бегает вместе с волками в поисках кроликов. Впивается в пушистые тела острыми зубами. Вместе с дикими свиньями ищет жёлуди и хрюкает от счастья. Собирает мёд лапами огромных чёрных медведей.
Где же Омиши когда он так нужен? Но никогда не отвечает на мольбы людей. Наверное, он сам виноват. Ведь жрецы учат, что Омиши живёт в душах людей, там, где сердце. Но выбирает только праведные сердца. Возможно у него неправильное, гнилое сердце, если Омиши не хочет входить туда. Но почему? Разве он плохой человек?
Ероши стало жалко себя. Он пошёл в кухню. Обычно готовит сам хозяин, но сейчас нужно приготовить завтрак паре постояльцев, которые остались на ночь. Но не оленя, тот на вечер, когда соберутся усталые путники и придётся ублажать их утробы. А может Омиши живёт в желудке, а не сердце?
Работник почистил картошку, но сколько не снимал кожуры не мог найти Омиши. Нигде его нет. Хорошо спрятался Скрытый и Неузнаваемый.
И в этих пучках салата и лука тоже нет Его. Ероши повернул голову к открытому окну, сквозь которые влетал лёгкий тёплый ветерок и струился воздух, сладкий как летний мёд. Если бы он был всесильным, он бы вселился в этот ветер. Но вместо этого он обязан выполнять свои обязанности, иначе не сможет есть и пить, просто умрёт с голоду. А значит, он должен быть таким, каким его хочет видеть хозяин. И должен быть благочестивым, иначе Омиши никогда не захочет войти в его сердце и тогда его душа после смерти будет голодной и одинокой скитаться по пустым землям.
- Почему я обязан быть необструганной доской, которую каждый норовит вырезать по нужной ему форме? – подумал Ероши. – Почему я не могу быть самим собой? Разве не могу я быть просто деревом и стоять себе на поле, где растут высокие травы?
Так ведь, я уже в Пустых Землях! – понял с удивлением мужчина. – А ведь даже ещё не умер. Или уже умер, но не заметил этого, как в страшных сказках о блуждающих духах?
Онушу заглянула на кухню, быстро улыбнулась ему, подхватила подносы с едой и вышла за дверь, отнести завтрак путникам. Ероши посмотрел ей вслед и подумал:
Зачем ты хочешь сделать из меня ключ, если мне не суждено открыть этот замок?
Ероши начал резать овощи на обед. Туда-сюда оглянуться не успеешь, и пара-тройка путников постучится в дверь. Всегда так.
В сердце пусто. И жизнь пуста. Нож в руке Ероши замер. В его мыслях пронеслось нечто неявное, деликатное и лёгкое, как прикосновение ресницы к щеке. По спине пробежал прохладный холодок. Мужчина пожал плечами, высыпал в чугунок сельдерей и начал мыть длинные побеги зелёного лука. Положил на иззубренную доску, взял нож и продолжил размышления. Раньше он никогда так много не думал, и с непривычки разболелась голова. Слова тяжёлые и неповоротливые скрипели в черепной коробке.
Омиши всемогущий и всеведующий, значит, Он должен быть везде. Но как же так вышло, что Он может быть везде, кроме человеческого сердца, которое так жаждет его!
И новая волна холодной позёмки пробежала по телу работника. Он поёжился и подумал.
Жрецы говорят, что у нас есть свобода воли, но ведь я не выбирал такой жизни. Я не выбирал это тело, эту работу, этот трактир. Устроился как мог, не более того. Хорошо Омиши, который абсолютно свободен и может делать то, что хочет, а я не могу. Я словно… Ероши снова замер, подбирая слова. Ничего на ум не пришло, но он вспомнил, как на ярмарке видел кукол надетых на руку кукловода. Точно, - усмехнулся Ероши. – Вот кукловод свободен, а я нет. Если бы вдруг самому стать собственным кукловодом…
Ероши закончил резать лук и высыпал в чан. Подбросил дров в огонь. Вытер потный лоб грязным фартуком. Начал резать петрушку.
- То я бы… а что бы я сделал?
И Ероши снова замер, в этот день он стал ужасно рассеян. Он вдруг понял, что не знает, чем мог бы заниматься, если бы был свободен. Может Омиши тем и отличается от обычных людей, что всегда знает как поступать? Работник поёжился. При одной попытке думать о таком ещё сильнее начинает болеть голова. Что толку думать, он ведь не свободен, только… и тут вдруг в его голову залетела странная мысль. А может быть Омиши не может проникнуть в его сердце, потому что никогда не покидал его? А значит, это Он двигает им как хочет, работает на кухне, моет полы, ищет сам себя в опилках на полу. Наверняка ржёт при этом. Ну не сам конечно. А в ипостаси шутника Дзарро-джарро.
Голову стянуло новой болью. Ероши поморщился. Почему его не благословил умом мудрый Пойот?
О чём он думал? Ах, да!
Но мысли тут же начали разбегаться в разные стороны, как цыплята при виде ястреба. Ероши застыл. Ему показалось необычайно важным додумать мысль до конца. О чём же он думал? Вроде бы о том, что Омиши никогда не покидает его сердце и управляет им как кукольник своей тряпичной куклой. А значит, нет выхода, и он обречён влачить это жалкое существование до конца дней своих. Потому что такова воля Омиши.
Его занесённый над петрушкой нож готов был опуститься, как вдруг Ероши воспротивился этому и нож остался занесённым. А боль схлынула прохладной приливной волной. И Ероши словно увидел себя со стороны, хотя находился по-прежнему в своём теле, но увидел это тело отдельно от того, что наблюдало сейчас за ним. Вот эта кукла! – подумал он про себя. По воле Всемогущего оно будет жить дальше в отчаянии, страхе и проклинать Омиши за трудности, и над проклятьями Омиши будет смеяться сам Омиши. Может сам, а может в своей шутливой ипостаси. А потом может ещё и накажет самого себя руками другой личины, зловещего Джумгал-Ала. А потом простит себя сладкими устами милосердного Аоши, любящего.
А если не подчиниться? – промелькнула шальная мысль. – Просто взять и не подчиниться. Сделать что-то другое. Например…
Его тело пронзила острая волна ужаса, и рука держащая нож задрожала.
Даже страшно подумать об этом. Оскорбление Омиши – противоречить Его воле. Но что если… просто подумать об этом… что если…
Но ничего не приходило в голову. Он слишком привык быть собой и теперь не мог понять, что значит быть другим. Это же невозможно. Но прохладно спокойная часть, которая появилась у него несколько мгновений назад, шептала холодными губами…
- Конечно можешь, Ероши. Ты можешь быть кем захочешь.
Солнце поднялось в зенит, и горячие волны вкатывались в окно. Ероши взмок, но при этом его сознание оставалось прохладным как влажная примочка на лоб во время затяжной температуры. Ослабляет жар и позволяет думать яснее.
И Ероши в один миг понял, что именно в данное мгновение у него есть выбор. Возможно, будут другие, но скорее всего оно уже никогда не повторится. Это уникальный момент, который сейчас пройдёт. Либо он продолжит резать петрушку и жить постылой, но привычной жизнью, либо сделает что-то другое. И тогда его жизнь повернётся навсегда.
Так вот что такое прозрение! – мелькнуло у него в голове. Но это мало походит на рассказы о прозрениях и прозревших, которые любят рассказывать жрецы в храмах. И те истории, которые с таким восторгом пересказывают обычные люди, в том числе в этом трактире. И он тоже слушал и тоже рассказывал. Но во всех историях, прозревший наоборот был человеком без Омиши в сердце и вот Всеблагой касался его и заблудший находил невыразимое наслаждение быть частью Омиши и выполнять волю Его, которую отныне видел столь же ясно, как Ероши видит сейчас блестящее лезвие кухонного ножа в своей руке.
Но у него наоборот. Он должен отречься от воли Всезнающего и решать самому. Потому что… да потому что я пустое место, - пролетела мысль. - Просто пустое место.
А может, все рассказы о прозрениях искажены? – подумал Ероши. – Но что он должен сделать? что?
Теперь нет подсказок. Он должен решить сам.
Мгновение повисло в воздухе и казалось, продолжается бесконечность. Вселенная разделилась на две части. В одном он марионетка Омиши, в другом – пустое место. Богатый выбор. Самый страшный выбор в жизни и страшнее уже никогда не будет.
Пора решать. Ероши покрепче ухватил рукоятку ножа мокрой от пота ладонью, и дрожащая рука с усилием отвернулась от огромной разделочной доски.
- Я пустое место, - сказал он.
Нож лёг рядом с доской. Ероши тяжело дышал.
- Я пустое место, - повторил он.
Его лицо намокло от слёз. Он медленно снял фартук и бросил на пол.
- Я просто пустое место!
И вдруг тело его стало лёгким, а ум ясным как никогда прежде.
Ероши улыбнулся. Он понял, что прозрел. Но прозрение какое-то получилось неправильное. Во всех рассказах люди, в сердца которых вошёл Омиши, испытывали чувство единения с Дающим Благо в сладком сне. А новый мастер наоборот словно пробудился ото сна. Пожал плечами. Без разницы.
Первые шаги дались нелегко, будто никогда прежде не таскал на себе этот мешок с костями. В первые мгновения он по привычки попытался ссутулиться и семенить, как бывало, но тут же опомнился, расправил плечи и пошёл нормальным шагом. И улыбался. Впервые в жизни он шёл так, как хотел.
На выходе он встретил Онушу и мягко улыбнулся. Она распахнула глаза. Что-то в стоящем перед ним человеке было новое, то чего она никогда раньше не замечала.
Когда к вечеру вернулся Йериши, трактир стоял совсем заброшенный. В общем зале сидели раздражённые путешественники, которые безуспешно ждали, что кто-нибудь позаботится о них. Урчали голодными желудками и уже сами вытащили ящик вина из погреба. На вертеле жарилась туша оленя. Путники перешли к самообслуживанию.