========== Пролог и Глава Первая. Его голубоглазый страх. ======
Жизнь пройдет, и густая листва
Опадет с черных веток в траву.
А была ли вообще я жива?
Или, может, я там оживу?
Я свершу этот маленький круг
И, желая идти на второй,
Оступлюсь, и послышится вдруг
Голос: “Что забавляться игрой?
Там свершенья полезнее есть,
Чем руками развеивать мрак.
Там не лучше, не хуже, чем здесь,
Но не так, совершенно не так...”
Александр Юринсон.
Где-то и когда-то.
Тихая бренчащая музыка будоражила студёнистую воздушную массу, невольно вырывая из цепких лапок тяжёлого, беспокойного сна. Тихий, крадущийся звук шагов заглушал эту весёлую мелодию, превращая во что-то строгое, похожее на торжественный марш, и даже вовсе заглушая звуки негромкого звона колокольчиков.
Или эта мелодия существует только во сне?
Шаги остановились, стоило только поднять голову и едва слышно произнести слово.
Тёмное марево кружило и клубилось, скрывая и впитывая едва обозначившийся страх, хитрую, сдерживаемую усмешку и сплетая тончайшую паутину интриги из нитей эмоций и чувств. Напряжение натягивало струны душ до упора, заставляя сердца дребезжать от напряжения. Покров тишины затаил дыхание и рассыпался на мельчайшие осколки при первых звенящих, чуть истеричных звуках смеха.
— Шутка! Просто шутка! — воздух всколыхнулся, прогоняя тьму и разрывая её объятия на тысячи водящих хороводы теней. Голос был наполнен молодостью, энергией и рвущимися наружу эмоциями. Губы едва дрожали, а дернувшаяся в сторону рука одним простым движением отбросила что-то в темноту.
Она неловко улыбнулась, качая головой.
— Всё кончено. — И добавила, словно самой себе не веря или не желая верить, — мы победили.
Нижняя губа оказалась прикушена, плечи чуть ссутулены, и — как будто она вот-вот не выдержит и расплачется — в карих глазах блестят слёзы и что-то ещё на самом дне, напоминающее разгорающееся безумие.
Тьма разорванным в клочья полотном теней кружила свой древний танец, меняя обличье за обличьем, отражаясь и уплотняясь, меняясь, но навсегда оставаясь собой. В стороне подмигивали огоньки разноцветных фонариков, и звучала незамысловатая тренькающая мелодия.
Она улыбалась.
Аллен сосредоточенно высчитывал монеты, прикидывая в уме, сколько в следующем месяце у него уйдёт на проезд. Сумма, как ни крути, получалась удручающая. Значит, лучше начать откладывать сейчас, вот прямо сегодня, развернувшись к прилавку спиной и под звуки мягкой мелодии, раздающейся в зале, прошествовать к выходу из торгового центра.
Хорошо живётся летом. Вот только сообразить отложить средства в июле у него мудрости не хватило. А всё Лави со своим днём рожденья: с пустыми руками к этому книголюбу не пойдёшь, а своим корявым ручкам Аллен никогда особенно не доверял. Пришлось отправляться в магазин и убить целых три дня, пока он не нашёл то, что полностью удовлетворило именинника. Но хотя бы отъелся у него до отвала, пока остальные распивали горячительные напитки, орали тосты и приставали к девочкам. Аллен же был разумен и запаслив. Вместо того, чтобы стащить часть еды со стола и унести с собой, он вежливо донёс до немного пьяного Лави, что сейчас все разойдутся, а он останется один на один с вот этой горой не прожёванной пищи и сломанным холодильником.
И Лави сам, щедрой рукой махнув всем, кто ещё мог слышать, предложил в срочном порядке разгрести эти продовольственные запасы. Да, сломанный холодильник это полезно. Если не твой.
В общем, трату на подарок рыжеволосому одинокому другу Аллен проблемой не считал. К тому же рыжеволосый больше не был одиноким: если Аллен всё правильно понял, тот самый парень-японец с темными, длинными волосами и привычкой огрызаться, обзываться, грубить и бить всё, что движется, стал парнем Лави.
Аллен плохо себе это представлял. Прямо-таки отвратительно. И смущал его не сам процесс или ориентация друга (чего уж лгать, Аллен недавно заметил, что любуется он не только ладными фигурами девушек, но и парнями, что не опасались летом появляться на людях даже топлес). Аллена смущал контраст весёлого, начитанного Лави и Канды, состояние души которого выражалось лишь в одном им часто произносимом «Тч».
Впрочем, стоит признать, что Аллен знал Канду не слишком хорошо, ни он сам, ни Юу не стремились узнать друг друга поближе. Уолкер с самого детства не особо сближался с людьми, да и Канда был одиночкой по жизни.
Другое дело Лави. Аллен познакомился с ним всего-то месяцев семь-восемь назад в одном из санаториев и не думал, что будет общаться и дальше. Привычно улыбался при встрече, поддерживал разговор как мог, а всего через пару недель Лави, какими-то своими путями выяснив, где проживает новый знакомый, вытащил его из дома показать «местные достопримечательности». Учитывая, что Эшфилд хоть и был городом немаленьким, но ничем, увы, не отличился, то экскурсия приняла характер ознакомления с самыми необходимыми местами, вроде больницы, полицейского участка, хороших магазинов с приемлемыми ценами.
А потом они с Лави стали друзьями, частенько захаживающими друг к другу в гости.
Но всё это сейчас было для Аллена неважно.
Важное для него сейчас соблазнительно грело бока под дневным светом длинных флуоресцентных ламп и прямо-таки просило купить. Заварные пирожные – его маленькая слабость. Аппетитные, дурманящие, только привезенные и разносящие свой непередаваемый аромат на всю округу. Аллен уныло скрёб монеты, понимая, что прихваченных с собой денег хватит, и лучше бы он оставил их все дома.
Соблазн был просто удушающий.
И ведь ладно было бы просто глупое, бездушное пирожное с какой-нибудь слишком сладкой или вообще безвкусной начинкой. Ладно. Но ведь это было совсем другим!! Оптимальная цена, проверенный безупречный вкус и просто невероятный соблазн! Только здесь и вот прямо сейчас.
Уолкер проводил унылым взглядом молодую женщину с парочкой счастливо препирающихся ребят, что унесла отсюда сразу два выдающихся произведения кулинарного искусства. Юноша был голоден. И, закрыв глаза, чтобы не наблюдать своё падение, он всё-таки протянул продавщице в смешной шапочке монеты и пробубнил себе под нос, чего он хочет.
Уже через пять минут улица встретила его гулом проезжающих мимо автомобилей, болтовнёй спешащих куда-то людей и ярким светом уходящего к западу солнца. Со времени завтрака прошло больше шести часов, и Аллен медленно и аккуратно отгрызал кусочек за кусочком от своего вожделенного приза.
Жизнь вновь была прекрасна.
И даже тот факт, что сегодня Аллен опять не сэкономил, не позаботился о грядущем сентябре и каждодневных поездках на метро до колледжа, его не расстраивал. Надо будет через пару недель озаботиться за проездным, который поможет ему скинуть половину стоимости проезда на государство. В конце концов, у него были кое-какие льготы.
Сирота.
Слово уже не казалось таким же обидным и горьким, как раньше. Со своим статусом парнишка давно смирился и с тем, что у него вряд ли появится кто-то близкий, — тоже. Кто с таким, как он, пожелает связаться? Достаточно взглянуть в отражающую поверхность витрины и отметить белоснежные седые волосы. И то это была не главная беда. Большинство предполагали, что он покрасился, как это часто бывает у молодёжи, чтобы походить на какого-нибудь героя романа или фильма. Сейчас никто не обращал внимания на фиолетовые и красные волосы, так что им какой-то подросток с белоснежными?
Но Аллен всё равно предпочитал натягивать толстовки с капюшоном даже в тёплый день, чтобы не привлекать к себе внимания. А покрасить волосы на самом деле удачно не получалось.
К тому же была ещё изуродованная рука, которую он постоянно забинтовывал и скрывал под тонкой, не слишком тёплой перчаткой.
У Аллена Уолкера было более чем достаточно причин для того, чтобы держаться в стороне от людей. Он их не любил. И не доверял. Доверие к людям исчерпало себя в детстве, его вычерпывали ложка за ложкой, уверенно и непринуждённо.
Но сегодня был солнечный день, начало тёплого и ветреного августа, Аллен только-только доел вкуснейшее пирожное, на столе дома притаился недоеденный зефир, а он был тем ещё сладкоежкой, так что путь домой оказался коротким и полным надежд на светлое, прекрасное продолжение дня. Правда, юноша ещё не решил, что будет делать, когда придёт домой.
Это было странно, иметь свободное время, свободную жилплощадь, планы на будущее и даже уже определившееся место в колледже. В кои-то веки судьба начала преподносить ему подарки.
Только бы не пришлось за них потом платить.
Пятиэтажное, старое, но, необходимо признать, добротное здание появилось из-за угла местного торгового центра с огромной неоновой вывеской и ценами, не вписывающимися в бюджет Аллена Уолкера. Он и был-то там всего пару раз, заходил, чтобы знать, на что смотрит каждое утро из окна, и, следовало признать, внутри всё было очень даже солидно.
Но Аллен предпочитал избегать таких мест. Ему постоянно казалось, что, когда он выходит, ничего не купив, охранники провожают его сканирующими взглядами и недобрыми ухмылками. Как будто знают, что перед ними подозрительный сирота, ребёнок, выросший в приюте, потенциальный вор и убийца.
Лучше он будет любоваться на эту красоту издалека.
Небольшой двор старого дома был занят узкими дорожками и огромной площадкой для парковки автомобилей, занятой только наполовину. Да, многие автомобили, остановившиеся здесь, либо стояли вот так неподвижно уже почти месяц, либо были непривлекательных марок и неопрятного вида. Более или менее богатых людей в их доме можно было пересчитать по пальцам, но Аллен знал только соседей по площадке да семейного соседа сверху, который затопил его буквально на той же неделе, как только въехал юноша.
Парадная дверь громко хлопнула за спиной, и Аллен ступил в тускло освещенный, просторный холл, как обычно заваленный старыми коробками, досками, банками с краской и прочим стройматериалом. Если помнить, то во время последнего, почти годичной давности урагана была повреждена крыша, и после пришлось делать ремонт не только на чердаке, но и в нескольких квартирах последнего этажа, что теперь пустовали. Когда приютский мальчишка только осматривался в будущих владениях с представителями отделов социальной защиты и опеки, он был сильно удивлён тем, что никто ничего не ворует, и всё это богатство просто свалено в кучу, дожидаясь своего часа.
А вот теперь это воспринималось как что-то само собой разумеющееся.
Перешагнув через пустую бутылку из-под ацетона, Аллен уже было направился к лестнице, как замер у почтовых ящиков, – из щели его собственного торчала бумажка. Тоже небольшая проблема: очень узкие щели в некоторых ящиках, в них даже письмо пропихнуть было трудно, а жильцы, подписанные на различные газетные издания, были вынуждены самостоятельно напильниками приводить их в порядок.
Пошарив в карманах джинс, Аллен раздражённо вздохнул, понимая, что заветный ключик забыл. Открыть этот мощный, старый ящик без ключа не было ни единого шанса, хотя был и другой способ. Но, осторожно потянув за торчащий наружу кончик бумаги, Аллен добился лишь того, что проклятый конверт упал глубже в нутро ящика. Так что пришлось покорно направить свои стопы к лестнице и начать привычный подъём. Всего один пролёт до первого этажа, пройти вдоль натянутой за перилами сетки до следующей лестницы, ещё пролёт, пройти мимо ряда подъездных узких окон и преодолеть новый подъём.
Третий этаж, левая дверь, ведущая в заворачивающий коридор. U-образная форма зданий была самым обычным делом для Эшфилда. Здесь таких жилых домов было навалом, даже Лави жил в похожем, только у него этажей было восемь, и присутствовал недавно пристроенный лифт, шахта для которого, вроде бы, существовала с момента сдачи здания в эксплуатацию.
Ключ, как обычно, мягко скользнул в замочную скважину голубоватой двери, номер квартиры, давно стёрся, и даже Аллен частенько путался с ним. Не то двести двадцать второй, не то двадцать шестой. Дверь без скрипа и лишнего звука послушно отворилась, и Аллен потянул руку вперёд, чтобы, не смотря на свет, льющийся из окон, по привычке нащупать выключатель, и пальцы тут же треснуло током. Резко отдёрнув руку и развернувшись, Аллен на мгновение перестал ощущать себя живым. Сердце застыло, сжимаясь ледяными тисками, дыхание перехватило, глаза заволокло пеленой, для того чтобы спустя одно, но очень липкое и растянутое мгновение юноша встретился взглядом с... остекленевшими, голубыми, заплывшими глазами, склера которых покрылась красными трещинами. Всклоченные светлые волосы, бледная, почти синяя кожа с тёмными налитыми пятнами синяков, засохшая корка крови на подбородке и развороченная, разорванная, изуродованная будто вцепившимся жутким хищником грудь, с торчащими неприглядными внутренностями.
Если бы Аллен чувствовал себя живым и мог вздохнуть, он бы закричал. Но вместо этого правая нога обессилено скользнула назад, так и не решаясь сделать шаг вперёд; юноша потерял равновесие, на мгновение встрепенувшись и хватаясь вновь за стену, и, когда его взгляд вернулся к площадке, перед его дверью уже никого не было.
Давненько он ничего подобного не видел. Давненько.
Успокоить тут же пустившееся в дикий пляс сердце и заставить себя вновь дышать удалось не сразу.
Прислонившись к стене и одним пинком захлопнув дверь, Аллен не обратил внимания на оставшийся на светлой поверхности след, решительно отвернулся, торопливо скидывая кроссовки и проходя в комнату. Не поддаться желанию лужицей стечь по стенке прямо на пол было трудно, но он дошагал до продавленного с одной стороны дивана, рухнул в его приятельские объятья и щёлкнул пультом телевизора. Комнату тут же наполнил спокойный баритон диктора, рассказывающего о зверских убийствах местного маньяка, и Уолкер едва не расхохотался.
Только сейчас позволил себе расслабиться, внимательно осмотреть небольшую комнату и проанализировать только что произошедшее. В комнате ничего не изменилось: всё та же пара полупустых книжных шкафов под самый потолок прямо возле окна. Времени и, что главное, денег на покупку литературы в бумажном издании не было, и Аллен предпочитал пользоваться услугами интернета и общественных библиотек. Напротив небольшого дивана старый, серенький, но исправно работающий ламповый телевизор. Аллен выкупил его за символические гроши через Лави, у которого было просто море знакомых. Невысокий чайный столик между диваном и телевизором, тёмное кресло в углу у окна и ещё один столик. Со стороны двери начинается совмещенная с комнатой кухня, отгороженная от места отдыха стойкой, выполняющей роль обеденного стола. Там же со стороны комнаты примостилась парочка табуретов.
Всё ровно так же, как и обычно. Перебираться и обыскивать кладовку, которая использовалась только во время стирки, туалет или спальню совсем не хотелось.
Хотелось впиться взглядом в мерцающее изображение солидного дяденьки и понять, что только что случилось.
Давно у него не было подобных видений. И, более того, он о них и их причине не рассказывал даже психологу, который работал с ним почти год, и телефон которого до сих пор был сохранён в записной книжке. Аллен мог в любой момент дня и ночи позвонить по нему, выговориться, а потом получить справочку с неутешительным диагнозом.
Аллен улыбнулся, вытягивая ноги.
В подобных видениях он не видел ничего страшного. Такое бывает. Юноша уже смирился, что в глазах современного общества выглядит ущербным, душевнобольным и не более. Вот только, скорее всего, это был внеочередной вопль интуиции. А своей интуиции он доверял. Что-то паршивое грядёт. Очень паршивое.
Но здесь, у себя дома, он чувствовал себя в безопасности.
Как и всем сиротам, государство обязано было выделить ему жилплощадь. Но если раньше там были очереди и безвозмездное дарение, то сейчас, якобы в связи с участившимися инцидентами при участии чёрных риэлторов, появилась альтернатива. Теперь часть сирот квартир навсегда не получала. Для них эти самые квартиры оплачивали, на срок около трёх лет государство полностью оплачивало жизнь сироты в отведённом ему жилище в любом случае, и, если сирота получал образование, он мог подать заявление, благодаря которому дальнейшие выплаты по истечению трех лет продолжались, хотя и в меньшем объёме.