Гермиона вздрогнула, останавливаясь. Навострив уши, она нахмурилась. Прокрутила его вопрос еще раз в голове. Неужели он позвал ее только ради расспросов о Драко? Малфой был последним человеком, о котором она хотела говорить с когтевранцем.
— Тем, что ты не понимаешь меня. Вместо милой прогулки ты устраиваешь мне допрос, Ленни? Тогда я, пожалуй, пойду, — выплюнула девушка, разворачиваясь.
Она упрямо посмотрела на бывшего “друга” и собиралась уйти, но громкий оклик остановил ее, заставляя замереть от испуга.
— Никуда ты не пойдешь, Грейнджер! — выкрикнул Страцкий, имитируя интонацию Малфоя.
Он ногтями впился Гермионе в руку, притягивая девушку к себе. Парень толкнул девушку с такой силой, что та больно врезалась в дерево. Ленни подошел к гриффиндорке, проводя рукой по влажной от слез щеке.
Она охнула, сдавленно и хрипло. Звук вырвался из глотки вместе с потоком слез.
Осязаемый страх застыл перед ней, еще больше нарастая при виде тяжело взора Ленни. Он выглядел сумасшедшим, даже безумным. И девушку прекрасно видела это в нем.
Хочет потянуться за палочкой, однако рука не в силах сделать это движение. Хочет закричать, но, кроме писка, не может и слова вымолвить. Только ручьи слез. Не от боли, а от того невероятного, накатившего волной, страха.
— Ты ведь такое обращение любишь, грязнокровка?! — прошипел парень, положив руку ей на талию.
Грудь девушки сотрясалась от всхлипов, в глазах горел ужас.
Он ведь не может так поступить? Он бы никогда не причинил ей боль. Он же… он же любит ее.
Впервые Гермона захотела, чтобы это оказалось правдой. Чтобы он вспомнил, что чувствует по отношению к ней. Чтобы убрал свою руку, черт его забирай.
— Ленни, прекрати! Что же ты делаешь? Ленни, пожалуйста! — простонала Гермиона.
Голос был таким жалким, что парня передернуло.
“Моли о пощаде”, — подумал он, когда его губы поднялись вверх в насмешливой ухмылке.
Он с силой сжал ее бедро, схватив другой рукой за плечо. Влажным ртом он потянулся к девушке, поглатывая ее всю.
Она задыхалась, плакала. И это было так больно, так неприятно.
Кровь смешалась со слюной, и девушка зарыдала еще сильнее. Пыталась вдохнуть, как можно больше воздуха, но ничего не выходило — будто Страцкий хотел убить ее этим поцелуем. Однако, когда Гермиона выронила учебники, чтобы оттолкнуть его, Ленни отстранился.
Посмотрел. И мысль, короткая, маленькая, промелькнула в голове — оставь ее. Но новый вздох Гермионы заставил сознание передумать.
Стал покрывать поцелуями ее шею, кусая кожу. Лапая руками ее всю — ударяя по попе, сжимая грудь. И эти прикосновения были настолько противными, настолько ужасными.
Девушка вырывалась, брыкалась, стараясь отпихнуть от себя Страцкого, но тот ничего не замечал, продолжая свои противные действия.
Ему хотелось ее — раздетую, без единого клочка одежды.
— Не рыпайся! — выплюнул когтевранец, когда его пальцы проникли под тоненькую рубашку Гермионы.
Она в ужасе ударила его рукой по лицу. И зря.
Глаза, до этого болезненные, вдруг налились кровью, загорелись. По венам побежала кровь, а сердце зашлось в быстром ритме.
“У тебя был шанс, — пронеслось у того в голове холодным голосом, — но сейчас… ты ответишь по заслугам”.
И этой мысли, от этой чертовой мысли, его разум поехал. Слишком быстро и слишком невероятно для одного человека.
Заметив это, Гермиона, казалось, сошла с ума. Потому что то желание, что она испытывала вчерашнем вечером, вернулось — жить.
— Помогите! Помогите мне! — заорала девушка, но тут же получила смачную пощечину в ответ.
Веки резко распахнулись, и она обомлела. Следующее слово застыло на губах открытого рта. Гриффиндорка замерла, выкинув две руки вперед.
— Я же сказал не рыпаться, Грейнджер! — голос его прозвучал, словно змеиное шипение.
Он со злостью сцепил с нее куртку, а затем и мантию. Вещи полетели куда-то в сторону. Ленни потянулся к верхним пуговицам кофты.
Адреналин ударил в голову, возвращая Гермиону в реальность. Слезы засохли на щеках, которые подрагивали от страха. Голова наливалась кровью, а в глазах читался неподдельный испуг. Однако разум, всего на секунду, восторжествовал над страхом.
— Кто-нибудь! Помогите! — заорала она еще громче, отчаяннее.
С губ Страцкого слетел глухой рык.
“Пожалеешь, стерва”.
Пальцы, сжимавшие ее руки, побелели.
Она же любит таких, как Малфой? Так пусть получает. Эта неблагодарная сука не хотела, чтобы Ленни остановил Драко тогда.
Парень почти расстегивает всю кофту, когда невероятной силы удар приходиться на спину. Ленни выпускает Гермиону, громко вскрикнув. Его хватают за воротник, стукнув головой о дерево.
Девушка отбегает в сторону, дрожа всем телом. Ее ноги еле держаться, и она почти, что падает. Голова кружится, и перед глазами все вертится. Почти ничего не слыша, Гермиона пытается напрячь слух, чтобы расслышать происходящее.
— Ты что, блядь, охуел?! — проорал спаситель.
От злости парень сильнее прижал Ленни к дереву, выплевывая слова на его кожу, лицо. Пусть он был и меньше Страцкого ростом, однако та ярость, что он испытывал, словно поднимала его все выше и выше — и вот парень уже стоит на голову, а то и три, над этим уродом.
Однако когтевранец, прижатый с такой силой, что создавалось ощущение хрустящих костей, не собирался сдаваться. Он схватился за протянутые руки, пытаясь убрать их от шеи.
— Не рыпайся, ебать! — заорал спаситель, тряхнув его еще раз за куртку. — Отвечай!
Гермиона пыталась увидеть, что творилось, но все попытки были тщетными. Ее веки стали гораздо больше, чем были в нормальном состоянии. Ноги становились ватными, и тело не держала ее. И ничего не находилось рядом, за что можно было бы схватиться.
Бедная, несчастная, перебывав еще в большем страхе, гриффиндорка была похожей на слепого котенка. На которого напала собака, а теперь спасал непонятно кто. И неизвестно, лучше или хуже той злой собаки.
— Отъебись от меня, хорек! Тебе можно ее трахать, а мне нет? — едва успел прошипеть Ленни, уворачиваясь от нового удара.
Однако парню удалось сделать свое дело — со всего размаху он залепил в челюсть. Что-то хрустнуло, и Страцкий тяжело выдохнул. По губе заструилась кровь, капая в рот. Он, сглотнув ее, плюнул спасителю в лицо. И, как говориться, напрасно ты сделал это, дорогой.
Новый, ослепляющий, выбивающий мозги из головы, удар врезается в его череп. И уже неизвестно для Ленни, от чего он. От руки слизеринца или от дерева, в которое он вхерачил его.
— Ты охуел, Страцкий? Что ты делал с ней?
Драко впил свои когти ему под кожу. Ленни, который стоял уже на полусогнутых ногах, почти висел на куртке, за которую держал его парень.
Вздох вырвался у него из груди. Кровь хлестала во все стороны, заливая ладони и лицо Малфоя.
— Говори! Сейчас же! Или я убью тебя, клянусь! — наклонившись к его уху, прокричал Драко.
Когтевранец хотел что-то сказать, однако не мог — бормотание и кровь со слюной вылетали из его рта, но Малфой ничего не мог расслышать.
Еще раз — тяжелый удар человека об дерево, и тот падает на землю. Однако его снова подхватывают, пытаясь вернуть к жизни. И повторяют вопросы снова и снова, будто даря последний шанс.
— Сама… она сама… — одними губами сказал Ленни.
Он уже не соображал, не думал. Хотел одного — чтобы его поскорее отпустили, разрешили лечь на землю. Он не видел ничего, кроме красной жидкости, стекающей с правой брови, и рассерженный, убийственный взгляд противника.
Вся та дурь, с которой пришел Страцкий, потерялась. Он готов был просить прощения, стать на колени, лишь бы его отпустили поскорее. Лишь бы этот нескончаемый гнев Малфоя окончился. Однако не мог — не было сил.
— Что? Она? Что она, блядь?
Драко не может успокоиться, пока не услышит ответ. Вразумительный, честный.
Сказать, что он был зол, — это ничего не сказать. Ярость почти ожогами выступала на его горящей коже. На руках, что держали Ленни так сильно, что еще не понятно, как тот оставался в сознании.
— Что она?.. ЧТО ОНА, БЛЯДЬ?
Гермиона упала на землю.
Страх, усталость.
Слезы вновь полились из ее полузакрытых глаз. Тело продолжало дрожать, как в конвульсиях. И все, что она могла видеть — это черные, идеально почищенные, туфли.
В голове у Драко проносилось: “Я люблю тебя!”. И хотелось закричать: “Она любит меня, урод!”.
Ленни замотал головой в ответ и получил то, что желал — его наконец выпустили, пнув ногой напоследок. Когтевранец даже не смог закричать от боли, лишь сжал глаза, перед которыми уже сверкали искры. Он был не в состоянии даже шевельнуть любой частью тела, которая жгла, горела. Пожирала его невероятной болью изнутри. Наверное, кости сломаны или что-либо вывихнуто.
— Съебывай отсюда, Страцкий! Съебывай, пока я не убил тебя!
Драко весь покраснел, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Он посмел прикоснуться к ней. Этот ублюдок посмел прикоснуться к Гермионе, он сделал ей больно. Если бы она тут не находилась, Малфой бы уже прикончил этого гребанного Ленни.
Нахера эта дура пошла с ним одна? Она еще не поняла, что белая овечка оказалась волком?!
А если бы Драко не было в совятне, если бы никто не остановил Страцкого? Она, блядь, хоть понимала, что могло произойти?
Малфой зло глянул на Гермиону, которая молча лежала на холодной земле. Мокрое лицо без единой эмоции смотрело куда-то прямо, безжизненно. Холодный воздух хлестал по голой коже. Разорванная рубашка поддавалась порывами воздуха, оголяя грудь.
— Твою мать…
Парень, стукнув кулаком о кору дерева, быстрым шагом подошел к Гермионе. Проматерившись про себя, взял на руки худое, еле ощутимое тело. И пошел. Куда-то в замок, куда-то в их гостиную. Думая о том, что мало наказал этого уебка. Что мало отомстил за Грейнджер.
За его Грейнджер.
Комментарий к
Принимается критика в любой форме. Оставляйте, пожалуйста, комментарии.
========== Часть 16 ==========
Он чувствовал ее тело, плотно прижатое к нему. Казалось, Гермиона не жива, и кожа девушки холодная, словно лед. Но грудь ее часто вздымалась, принимая кислород.
Пальцы крепко вцепились в плечо парня, и гриффиндорка дрожала то ли от холода, то ли от пережитого. И Малфою казалось, попытайся сам Волан-Де-Морт разглядеть в глазах старосты хоть что-нибудь, кроме пустоты, — это будет тщетно.
Ему захотелось вырвать себе сердце голыми руками лишь при одной мысли, что, когда все случится, Гермиона не станет прежней. Ничего не выражающий взгляд будет устремлен куда-то в небеса в последней молитве, конечности будут обмякшими и ледяными, а лицо — синим и неестественным.
Это было таким даром — находиться рядом с Гермионой, знать, что она жива…
Пока что. Гриффиндорка была полностью в его власти — стоит лишь дернуть за ниточку, и все закончится. Но он этого не хотел — ни сейчас, ни когда-либо еще.
Ложась в постель, Малфой не желал просыпаться. Ведь в след за пробуждением приходило понимание того, что время на исходе. И оно тебе не подвластно, чтобы ты не сделал, какое бы влияние не имел, никому не сбежать. Ни Гермионе, ни Драко.
И она такая беспомощная, такая по-детски невинная, охватившая своими тонкими ручками его спину, находила в Малфое свое спасение. Мерлин, эта девушка находила спасение в своем убийце.
Драко было интересно, неужели Грейнджер не боится? Не боится засыпать в соседней комнате, дышать с ним одним воздухом, прикасаться к нему… Ведь одно движение, и девушка мертва. Или же Гермиона поняла, что от смерти не уйти? Что, рано или поздно, кто-нибудь из пожирателей убьет ее.?Но разве быть убитой человеком, которого любишь — достойная смерть?
Любишь, любишь, любишь…
И это слово казалось чем-то нереальным. И, как бы Малфою не хотелось в это верить, глаза говорили за свою обладательницу. То ,как она рассматривала его исподтишка, закусывая губу; то, как сильно дрожал ее голос, и часто билось сердце, когда девушка находилась рядом с парнем; то, как она не знала, что сказать, боясь взболтнуть лишнего…
Но Малфой не позволял себе испытывать это ни к кому, кроме своей семьи. Какой же смысл в любви, если она несет только разрушение? К чему хорошему она приводит? К боли, слезам, самоубийствам?
Единственным способом избежать это — было запретить себе чувствовать вообще. Потому что любовь делает тебя слабым и уязвимым, она дает возможность могущественным людям сломать тебя пополам с диким хрустом.
Драко бережно положил Гермиону на шершавую поверхность дивана. И, не смотря на то, что тот был небольшим, тельце девушки казалось совсем крохотным, словно она была маленькой десятилетней девочкой, которая нуждалась в защите.
Он тяжело вздохнул, глядя на то, как тряслись плечи гриффиндорки, как были насуплены ее брови и мутны глаза. И на секунду Драко захотелось остаться, вновь обнять ее и сказать, что этот ублюдок больше не прикоснется к ней никогда. Что она в безопасности с ним. Но тогда Малфой кинет жестокую ложь в лицо им обоим.
Она не в безопасности. Не с ним.
И, возможно, будь он ее парнем, то все было бы намного проще. Малфой бы сел рядом, поглаживая девушку, пытаясь облегчить ее состояние. Говорил утешающие слова и обещал, что никогда не оставит ее одну. Но все гораздо сложнее, и, чем больше времени он проводит с ней, тем больнее делает им обоим.
Драко казалось, что ему отрезали руки, да и ноги заодно. Он не мог сделать абсолютно ничего… Ни убить, ни покалечить. Любить ее он тоже не мог.
Так что же оставалось делать? Сидеть и ждать?
Чего? Того момента, когда Темный Лорд перережет всех Малфоев, словно паршивых собак?
Так какого черта Драко думает о том, как успокоить грязнокровку? Да он, блядь, убить ее должен, а не в “заботливого” мальчика играть.
Слизеринец тряхнул головой, поджав губы. Надо уходить, и, чем дальше от Грейнджер, тем лучше, иначе — можно смертельно обжечься.
Развернулся, сжав кулаки так, что костяшки на пальцах побелели, перебарывая желание оглянуться в ее сторону. Каждый шаг был размеренным и медленным. Серые глаза бегали из стороны в сторону, не останавливаясь ни на одном предмете подолгу. Ступеньки, ведущие к его комнате ,были все ближе и ближе — словно что-то неминуемое. Любое движение отдавалось болью во всем теле, и в следующий момент Драко пожалел, что не ушел раньше.
— За что? — прозвучал голос девушки, похожий на жалостный писк — голос, полный отчаяния и боли.
Сердце пропустило удар, а ноги приросли к земле. Тысячи будоражащих мурашек пробежали под кожей, и что-то в душе не давало Драко сделать шаг вперед.
Гермиона нуждалась в нем прямо сейчас, а он вновь хотел бросить, как и десятки раз прежде. Но раньше Малфой не знал, что девушка любит его, раньше он не понимал, какого это — искренне волноваться за кого-то.
Что мешает остаться? Гордость? А разве она тут уместна?
Им обоим ни до этого — не время для проявления характера. Кому будет легче от того, что Драко оставит гриффиндорку одну?
Его отцу? Волан-Де-Морту? Ему самому?
Смешно.
Ничего не изменить, и одна минута с Грейнджер ни на что не повлияет. Но ты поможешь ей, поможешь перед тем, как убить. Перед тем, как сделать смертельный рывок, вонзив свои острые клыки в ее хрупкую, ничем незащищенную шею, высасывая из девушки жизнь, подобно Дементору.
Она действительно не заслужила такой судьбы. Не заслужила таких мудаков рядом с собой, не заслужила тех бед, которые произошли с ее семьей… Но справедливости в этом мире так ничтожно мало, что едва ли хватит на одну человеческую жизнь.
Это будет нечестно — пригласить Гермиону в свои объятия, а затем исподтишка задушить голыми руками. Но разве Малфои когда-то играли по правилам? Они их нарушали лишь тогда, когда им выгодно. А какая выгода в том, чтобы бросить ее? Тогда будет легче решиться на убийство?
Не обманывай себя, Малфой, уже слишком поздно.
— За что мне все это? Почему все пользуются мной, словно я пластмассовая вещь, а не человек? — прошептала гриффиндорка, обращаясь скорее к себе, а не к Драко.