Обычно ироничный Юлий старался говорить с ней ласково и доброжелательно. Ему нужно было завоевать доверие этой женщины-воина, а еще… ее сердце. Это было нужно ему и Риму, и Рим был он сам.
— А кто защитит тебя самого? — произнесла Наджара, заглянув в его черные как ночь глаза своими небесно-голубыми. — И не от врагов, а от друзей?
Молния вспыхнула во взгляде римлянина, но тут же погасла. Он понял, что первый шаг уже сделан, коль противница Зены боится за него. Однако, что именно хотела она сказать?
— О чем ты говоришь? — спросил Юлий.
Наджара протянула ему свою хрупкую, дрожащую ручку, глядя на которую сложно было поверить в то, что когда-то она держала меч, и римлянин взял ее в свою.
— Остерегайся мартовских ид, — тихо, почти шепотом сказала воин Света. — И не верь тому, кто рядом с тобой.
— Кто же рядом со мной? — голос Гая Юлия чуть дрогнул.
— Смерть, — одними губами ответила она.
Какое-то время оба молчали, каждый находясь под властью своих мыслей и чувств.
Затем Наджара снова подняла на него глаза и проговорила:
— Мне было знамение в видении.
— Значит, ты можешь предвидеть будущее? — оживился Юлий, сразу же подумавший о том, какую выгоду можно было бы из этого извлечь. — Это настоящий дар богов.
— Скорее, это мое проклятье, — покачала головой Наджара. — Знать, что будет с другим человеком, в особенности с тем, кто тебе дорог, и не иметь возможности предотвратить это… Что может быть страшнее?
— Может, ты и права, — согласился римлянин. — А у меня свое проклятье — падучая, и проклят я ею с детства. А люди точно также говорят, что это «божий дар».
— Когда у тебя это началось? — не смотря на собственное положение, Наджара не могла не пожалеть другого страдающего человека.
— Давно, — со вздохом промолвил он. — Когда мне было шесть лет, варвары жестоко убили моего отца прямо у меня на глазах. Тогда-то со мной и приключился первый припадок. Это и остановило их, уже собиравшихся убить и меня, ибо тупые варвары решили, что я либо одержим злым духом, либо сам являюсь богом. И надо сказать, не зря. Когда они уже собирались бежать, мой припадок начал заканчиваться, но вместо этого, я почувствовал, будто в меня что-то вселилось. Мало того! Я стал сильнее и ловчее взрослого воина. Я накинулся на них, и они даже не смогли дать мне отпор, должно быть, из-за растерянности или страха перед потусторонними силами. По сей день не знаю, что это было…
Наджара содрогнулась, но не от пугающих подробностей, а от щемящей жалости к ребенку, чья душа была изранена.
— Тебя спасли джинны, — проговорила воин Света. — Это они наделили тебя силой, чтобы ты смог защититься и покарать убийц отца. Я думаю, что они избрали тебя также, как избрали меня.
И она рассказала ему о джиннах и о том, как узнала от них о своем призвании. Странно, одно присутствие этого человека делало Наджару сильнее, словно его энергетика помогала ей бороться с ее немощью. Цезаря же, несмотря на то, что он был скорее прагматиком, чем идеалистом, поразили слова пророчицы, ведь ему, с детства уверовавшему в собственную высокую миссию, иногда приходило на ум нечто подобное. Кроме того, он увидел рычаг воздействия на эту женщину с возвышенной душой.
— А ведь ты права… — задумчиво произнес Юлий. — Рим несёт закон, порядок, цивилизацию и процветание народам… и Рим есть я. В этом состоит моя миссия… и твоя тоже.
Она слегка недоверчиво посмотрела на него:
— То есть?
— Мы должны вместе нести Добро и Свет другим народам, — проникновенным голосом промолвил Цезарь. — Это наша Судьба. Но есть та, кто мешает нашей Судьбе свершиться… и это Зена!
— Зена… — повторила это роковое имя Наджара, подивившись тому, что, когда слышит его, в душе ее поднимается несвойственное ей чувство — ненависть.
— Да, мы должны остановить ее, иначе она убьет нас. Но меня пугает вовсе не физическая смерть, а то, что тогда я не смогу исполнить волю Судьбы… — Юлий помолчал. — Я хотел сказать: МЫ не сможем.
— Это правда, — согласилась Наджара. Ее прекрасное лицо было бледно, а в глазах был какой-то болезненный блеск. — Я все вспомнила. Я ведь очутилась здесь из-за нее и долго была при смерти, но джинны привели тебя сюда, ко мне, и ты вернул меня к жизни. Должно быть, они тогда говорили мне именно о тебе! Но… как же тогда Габриэль?
Юлий подавил улыбку удовлетворения. Фанатиками так легко управлять, и внушить им можно что угодно… однако, он стал ловить себя на том, что в этой фанатичной проповеднице ему видится нечто такое, чего он не замечал ни в одной женщине.
«Уж не влюбляюсь ли я и в самом деле?» — с легким испугом, но в то же время с какой-то радостью подумал он.
— Да, это истинно так, — сказал он ей вслух. — Мне никогда раньше не доводилось бывать в этих местах, и я очутился здесь совершенно случайно. Путь мой лежал в Египет, куда, как я слышал, бежал мой бывший союзник, а ныне предатель и враг — Помпей. Преследуя его, я остановился здесь, и в монастыре обнаружил тебя, похожую на спящую царевну из сказки. Мне сказали, что после боя с Зеной и твоей попытки самоубийства тебя доставили сюда, и ты все это время была в коме. Я узнал и о том, как Зена и ее подружка подло обманули тебя. Это заставило меня проникнуться твоей историей. Я поставил себе цель — поднять тебя на ноги и для этого окружил тебя лучшими медиками. Я сам находился при тебе почти безотлучно, насколько мог. Помпей, все равно, мне больше не соперник, да и далеко он не сбежит. Что-то мне подсказывает, что в Египте я как раз буду избавлен от него… чужими руками.
Юлий нежно пожал ее тонкие пальцы, а потом неожиданно поднес их к губам.
— Забудь об этой Габриэль, — ласково проговорил он. — Она недостойна твоей любви. Это было искушение, посланное тебе, чтобы заставить тебя свернуть с пути воина Света. — Заметив, что Наджара хочет что-то возразить на это, Гай Юлий сразу же пресек ее попытку: — Не спорь со мной и не защищай ее! Ты только подумай: она разрушила твою жизнь, разбив тебе сердце. Она просто воспользовалась твоими чувствами, умело играла ими, но сама не ответила взаимностью. Она помешала тебе убить Зену после честного поединка, и в результате ты, преданная ею, оказалась на краю гибели и столько времени лежала здесь, как в могиле. Для чего все это было сделано, как не для того, чтобы помешать тебе исполнить предначертанное Судьбой?
Наджара мрачно слушала эти жестокие слова. Печаль и боль охватили ее, а еще — такое чувство, будто она похоронила близкого друга, может, даже часть себя. Грезы о невинной, чистой девушке по имени Габриэль, красивая сказка, придуманная ею для самой себя — все это обернулось прахом.
«Я одна… совсем одна, — горестно подумала женщина. — И даже джинны оставили меня в наказание за то, что я не вняла их предупреждению. Больше я не слышу их голосов… тишина… пустота.»
Но потом она вновь встретилась взглядом с ним, утонув в этих бездонных глазах, похожих на два черных солнца, и ей пришла в голову другая, более счастливая мысль: «Но нет, я ошибаюсь. Теперь я не одна, ведь у меня есть он!»
========== Глава третья Юлий Цезарь в Египте ==========
Благодаря и хорошему уходу, и нежной заботе своего нового друга Наджара быстро шла на поправку. Увядший было нежный цветок снова расцвел.
Больше не имея возможности позволить себе роскошь медлить с отъездом в Египет, Цезарь готовился отбыть туда, но ему хотелось взять с собой и свою новую союзницу. Однако, перед ним встал вопрос о том, в каком качестве она последует за ним. Цезарь все же славился не осторожностью, а дерзостью. Он не побоялся в очередной раз бросить вызов устоявшемуся порядку вещей, впервые за всю историю Рима назначив легатом женщину. Его воины вначале роптали, едва не подняв мятеж, но ее беззаветная храбрость и умение воодушевлять, вести за собой вскоре проявились в полной мере, завоевав их сердца.
Грозные и величественные римские легионы железной поступью вступали в Египет — древнюю страну фараонов. Лицо их непобедимого полководца было почти прекрасно и выражало поистине олимпийское спокойствие. Рядом с ним находилась красавица, которую можно было бы сравнить с гурией из мусульманского рая, если бы на ней не было римских доспехов. Простой народ встречал их настороженно, но в то же время не без восхищения, ведь такого парада он еще не видел. Что же до знати, то она по своему обыкновению плела интриги и думала о противостоянии детей покойного царя Птолемея Авлета, похожем на грызню молодых змеек, а также о том, как можно было бы угодить этому победителю.
Встретил императора жирный евнух с накрашенным лицом по имени Потин, являвшийся советником юного Птолемея, по сути правившим от его имени.
— Добро пожаловать в Александрию, Цезарь! — угодливо проговорил он. — Царь Птолемей приветствует тебя.
Цезарь посмотрел на сидевшего на троне мальчишку с подведенными глазами на глуповатом лице. Наряд фараона делал его просто смешным.
— Сколько тебе лет, малыш? — с трудом удержавшись от смеха, спросил Цезарь.
Птолемей растерялся и словно язык проглотил. Потин надулся как индюк, а на губах Наджары появилась улыбка — ее начинала забавлять эта сцена, хотя человеком она была по природе своей серьезным.
— Сколько тебе лет? — снова повторил свой вопрос Цезарь, наклонившись к мальчику.
— Достаточно, чтобы править, Цезарь, — встрял евнух, стараясь сгладить этот невообразимый конфуз.
Но тут юный царь совсем не вовремя решил подать голос и дрожащим голоском пролепетал:
— Двенадцать.
— Двенадцать, — повторил Гай Юлий многозначительно.
Тут в разговор вмешалась некая стройная темноволосая красавица с надменным лицом.
— Мне достаточно лет, чтобы править, — сказала она, гордо вскинув головку.
Цезарь окинул взглядом ее фигурку, вряд ли способную оставить равнодушным какого-угодно мужчину, если только он не каменный. Девушка в свою очередь призывно посмотрела на него. Заметившая эту дуэль взглядов Наджара ощутила легкий укол ревности. Однако, она верила Цезарю и знала, что чар какой-то легкомысленной девицы, пусть и царских кровей, недостаточно, чтобы украсть у нее его любовь.
— А ты кто? — пренебрежительно спросил Цезарь, и тон его голоса несказанно обрадовал Наджару, чье выражение лица, однако, оставалось спокойным, даже невозмутимым.
— Арсиноя, царица Египта, — напыщенно ответила девица.
— Не такова воля твоего отца, — строго произнес император.
— Мой отец мертв, — процедила сквозь зубы Арсиноя, сразу же обнаружив этим то, какой была ее любовь к своему родителю.
— Но его воля жива, — урезонил ее Цезарь. — И его долг Риму тоже никуда не делся! Собственно, о нем я и хотел переговорить с его величеством, а еще о поддержке, которую Египет оказал моему врагу Помпею.
К его удивлению Потин расплылся в улыбке, став еще безобразнее.
— Великий Цезарь, — начал он, — мы сможем договориться насчет первого и изволь не беспокоиться насчет второго. У нас есть дар для тебя.
— Какой же? Троянский конь? — с иронией спросил Гай Юлий.
— Кольцо Помпея, — отвечал сделавший вид, что не уловил в словах римлянина насмешки Потин, протянув полководцу до боли знакомое кольцо с печатью.
Слегка побледнев, Юлий взял в руки кольцо. Он все понял и сейчас был охвачен противоречивыми чувствами. С одной стороны, Помпей Магнус в прошлом был товарищем Цезаря и женился на его прекрасной и благородной дочери Юлии, которой, увы, больше не было в живых. С другой стороны… Цезарь не мог быть не доволен таким исходом, поскольку не мог ни чувствовать себя в безопасности, ни считать себя первым на римском политическом Олимпе, пока был жив Помпей. Последнее обстоятельство перевешивало первое. Прежде чем он успел что-либо ответить, к нему подошел римлянин с суровым лицом.
— Цезарь… — начал этот человек, показывая ему корзину с жутким содержимым.
Юлий невольно отшатнулся.
— Великий Помпей… — произнес он.
— Мертвые не кусаются, — многозначительно произнес вручивший ему этот дар смерти.
Гай Юлий не мог видеть лица Наджары, а оно сейчас было искажено ужасом — не от увиденной ею головы Помпея, а от того, что она узнала того, кто принес ее Цезарю.
— Ты — верный друг, Брут, — говорил, тем временем, ему Юлий, — и…
«И ты, Брут!» — снова слышала горестный возглас Наджара.
Она быстро подошла к своему спасителю, шепнув ему:
— Цезарь, мне нужно кое-что сказать тебе.
— Прямо сейчас? — удивленно приподнял бровь он. — Это не может подождать?
— Нет, речь идет о твоей жизни или смерти!
По ее виду Гай Юлий понял, что это не преувеличение. Должно быть, Наджаре что-то открыли те таинственные существа, с которыми она иногда говорит.
— Ну и? Что ты хотела сказать? — нетерпеливо спросил он, отведя ее в сторону.
Находившиеся во дворце египтяне и римляне удивленно и озабоченно косились на них.
— Брут… — начала Наджара. — Не доверяй ему.
— Но почему? — изумленно и в то же время расстроенно спросил Цезарь. — Он мой друг. Я любил его и верил ему всегда.
— И однажды, воспользовавшись твоей верой, он предал тебя, перейдя на сторону Помпея!
Глаза Наджары сверкнули. Ее душа все еще была возвышенной и по-своему прекрасной, но она ненавидела того, кто мог отнять жизнь у ее новой любви.
— Наджара, — вздохнув, проговорил он, — он просто ошибся, ослепленный наивными республиканскими идеалами, которых сам до конца не понимал. А самого Помпея он ненавидел, я это знаю. Магнус ведь убил его отца.
Наджара лишь покачала головой. Он, почему-то прославившийся своим коварством и беспощадностью по отношению к врагам, сейчас не хотел слушать ее. Гай Юлий на деле оказался милосердным, что и радовало, и печалило ее.
Пророчице не хотелось причинять ему боль, но сейчас она просто не могла иначе. Наджара решила открыть ему правду о его друге.
— Помнишь, я говорила тебе о Смерти, стоящей рядом с тобой? Так вот, твоя Смерть — это он.
Еще до того, как она произнесла последние, страшные для него слова, он уже догадался о том, что сейчас будет сказано, и сама догадка эта пронзила его, словно лезвие кинжала. Прозвучавшие в подтверждение этой догадки слова ранили его еще глубже, поскольку он знал, что они правдивы.
— И ты, дитя мое, — прошептал он, любивший Брута не просто, как друга, а как собственного сына, которого у него никогда не было.
Какое-то время он молча стоял с потухшим взором. Наджара испугалась за него и ласково коснулась его руки. Он вдруг, будто воспрянув ото сна, сбросил с себя оцепенение и двинулся к Бруту.
— Я люблю тебя, Брут, — с болезненной нежностью произнес он, неожиданно обняв друга, на губах которого появилась широкая улыбка, должно быть, от предвкушения будущих милостей, — но… — Юлий сделал паузу, — Рим я люблю больше, а ты предал Рим и меня, приняв участие в убийстве великого сына Рима — Гнея Помпея Магнуса!
— Что? — в растерянности пролепетал Брут. — Но ведь он был твоим соперником!
— Это был мой зять и почитаемый всеми римлянами человек, — медленно проговорил Цезарь, чей маневр уже поняла Наджара, хоть и не была склонна к интригам и притворству. — Я не могу оставить его смерть безнаказанной… Казнить его!
Пораженного Брута тут же схватили легионеры, уведя его с собой. Вскоре стали слышны его крики.
На глазах Цезаря выступили слезы. Для всех это были слезы, пролитые над Помпеем, но на самом деле он оплакивал Брута и их умершую дружбу.
Придя в себя, Цезарь тут же велел найти и остальные останки Помпея и торжественно похоронить их, а заодно воздвигнуть недалеко от города святилище, которое было названо Святилищем Немезиды, богини мести. Это было сделано в знак того, что Помпей Магнус теперь отомщен.
Время спустя, Цезарь, находясь в отведенных ему покоях вместе со своим прекрасным легатом, говорил с ней о случившемся и о новых, вставших перед ними задачах.
— Послушай… — начал он. — Ты же видела в своем видении не только Брута, но и других возможных убийц. Ты можешь сказать мне их имена или хотя бы описать их внешность?
— Имя одного из них я запомнила, — отвечала пророчица. — Его звали Каска. Он нанес тебе первый удар. Ты еще схватил его за руку, назвав негодяем. Имен остальных я не знаю, но могу узнать их при встрече.
— Благодарю тебя, — отвечал он. — Я займусь ими, как только вернусь в Рим.
— Да, нужно покарать этих предателей, чтобы не допустить их злодеяний в дальнейшем, — строго сказала его новая советница. — Предавший однажды, предаст не единожды.
— Ты права, моя премудрая Минерва, — нежно сказал ей Юлий, поцеловав ее руку.