Пономарев Иван Глебович
Металлический блеск
Серые пиджаки, чёрные рубашки и жёлтые, слегка блестящие, галстуки. Целый вагон мёртвых глаз, тех, кто узнал больше, чем хотел, новая элита мира, блестящая холодом глаз. И по какой-то нелепой причине, она тоже сидела с ними в одном вагоне, ни галстука, ни пиджака, ни даже рубашки. Век, в который не обязательно смотреть на человека, чтобы его видеть, он страшно пугал её, и все те гладковыбритые люди с безучастными лицами тоже пугали. Сквозь высокотехнологичные тёмные очки она взглянула на пролетавший пейзаж: серые глыбы, пугающих своей огромностью, небоскрёбов. Округлая форма, сужающаяся к верху, что могло быть более страшным, будто земля разрывает саму себя металлическими пальцами. Помнится, отец опасался, что его депрессивность в купе с бурной фантазией перейдёт и его любимой дочери, как же он был прав. Он часто был прав, повествуя или рассуждая о чём-то, смотря прямо в душу людям своими безжизненными глазами.
"Знающие люди - счастливцы, возвысившиеся над толпой, знающие слишком много - ходячие мертвецы" - говорил человек, считавший накопление знаний основной целью человечества. Может, он хотел свести всех гуманоидов в могилу? Это у него замечательно получилось, высший класс, научная интеллигенция, к которой приходилось относиться и его дочери, внешне выглядел почти покойниками. И чем дальше заходил прогресс, чем могущественнее становилось колесо всё набиравшей скорости истории, тем страшнее становилось всё вокруг. Искусственные глаза, аппараты, улучшающие слух, вживляющиеся чипы, отвечавшие за всё, что только можно, от контроля работы мозга до регуляции пищеварительной активности. Десять лет назад на мир взирала одна пара безучастных глаза, теперь - сотни и тысячи. Чума двадцать первого века.
Со своей рукой-протезом, она чувствовала себя неуютно, да, она, теоретически, могла сломать стену, пусть не слишком толстую, да, это было очень удобно, но всё же, это было так странно. Хотя, то, что она отделалась только протезом руки - это удачное стечение обстоятельств, при её бурной подростковой жизни. Ровные ряды, одинаково положенных на колени, рук, глаза, уставившиеся прямо перед собой. Каждый раз, осматривая людей вокруг, девушка отворачивалась от них и закрывала глаза, жаль, нельзя было укутаться в чёрное пальто так, чтобы её не видели. Уже совсем скоро поезд прибудет на станцию, на которую она хотела попасть и пугающее соседство прекратится.
Когда она выходила из вагона, безмолвно, не двинув глазами, за ней наблюдали почти одинаковые люди в серых костюмах с чёрными рубашками и жёлтыми, слегка светящимися, галстуками. Картина, повторяющаяся вновь и вновь, бесконечно, каждый день, когда она решается поехать куда-то на надземном общественном транспорте, в метро такие люди предпочитают не ездить, им ближе небо, чем земля. Хоть что-то общее.
Цветущий район зелёных, где от зелени рябило в глазах, возможно, даже сильнее, чем от блеска металла в технократических районах. Мир ушёл от классового и идеологического деления чтобы, в итоге, вернуться к нему. Угрюмые бабки с живыми глазами, сидящие на скамейке, грозно взирали на пришельца из центра, явно с осуждением. Таким людям есть дело до всего, что происходит и, убереги вас череда событий, попасться им под руку. Благоразумно перейдя на другую сторону улицы, грешница с короткими волосами, в глазах стражей какой-то странной, заплесневелой, морали, стала осматривать улицу чуть внимательнее. Но и эта сторона не была столь безопасна, как хотелось бы. Звеня семью кольцами в одном и пятью в другом ухе, навстречу шёл парень неопределённого возраста, чьё лицо невозможно было разглядеть из-за обилия металла и татуировок. Он оскалился довольно мерзкой улыбкой.
- Эй, красавица, - под левым его глазом отчётливо была видна татуировка "люмпен", красавица улыбнулась про себя. Интересно, парень не знает значения этого слова или был просто идиотом, гордящимся своим низким статусом, потому что гордится этим принято? В любом случае, привлекательность данного субъекта упала ниже плинтуса. Выставленная вперёд металлическая рука резко оборвала заготовленную и, вероятно, заученную речь, а характерный жест дал понять, что думает человек о первом встречном.
Шаркающей походкой парень пошёл своей дорогой, а девушка продолжила свой путь. Тем временем, небо затянули тучи, по графику, пришло время освежающего дождя, зелень перестала так сильно резать глаза, теперь улица выглядела в крайней степени угрюмо. Побеги обхватили здания, не то желая обнять, не то пытаясь задушить, и не понятно, что более вероятно. Радом с домами, не считая случайных прохожих, вроде того парня, ходили ухоженные люди в простой одежде, серого или белого цветов, сияя рядами белоснежных зубов, они спешили по домам, большинство - переждать дождь, некоторые - полюбоваться им изнутри.
- Мирочка, добрый день, как жизнь? Снова к нам? - раздался из-за спины мягкий и глубокий голос чуть запыхавшегося округлого старичка с объёмной седой бородой, сливавшейся с одеждой. Он улыбнулся обернувшейся девушке так искренне, как умел только он. У него было живые, не такого типа, как у сварливых бабок, глаза, такие бывают только у безнадёжных оптимистов, наслаждающихся своей жизнью.
- Добрый день, Алексей Степанович, всё хорошо, а вы как? Домой спешите? - Мирослава Хрусталёва терпеть не могла, когда её называли "Мирочка" и примерно настолько же она не любила, когда ей задавали очевидные вопросы, поэтому она так и не стала называть добродушного старика по имени и по этой же причине задала ему глупый вопрос.
-Все просто замечательно. Да, именно туда, а как ты догадалась? - пританцовывавший старичок, прикрывавший голову папкой, судя по всему - пустой, искренне удивился. Он всё делал искренне, никогда бы не стал врать, таких людей одни очень любят, другие - ненавидят, но есть ещё и те, кто никак не может решить, к кому из предыдущих стоит присоединиться.
- Внезапное озарение, - произнести это без тени сарказма не удалось, но собеседник не обратил на это никакого внимания.
До возможности движения с закрытыми глазами знакомые коридоры, с обеих сторон заставленные стеллажами с различными комнатными растениями, которые так и норовят зацепиться за волосы или одежду, настоящие джунгли, обожаемые местными обитателями. Именно таким был дом, в котором жил наиболее близкий Мирославе человек, в других домах зелёных она не была, и побывать там ей не хотелось. Понять тех, кто предпочитал прятаться от прогресса технического за своими зелёными насаждениями и помыслами о духовной эволюции, девушке было решительно невозможно, всех, кроме одной.
Тонкая белая дверь без излишеств, как декоративных, так и утилитарных, с незначительным скрипом открылась и за ней обнаружилась всё та же, заваленная различного рода книгами, листами бумаги и письменными принадлежностями, комната. С двух шкафов, которые разграничивали квартиру-студию на рабочую и медитативную части, свисали побеги куцых кустов, которых насчитывалось две-три штуки, что сильно контрастировало с их количеством в коридоре и, тем более, на балконе. Но куда интереснее причудливых растений с разнообразными прекрасными цветами, был худенький человек с длинными светлыми волосами, спокойно лежащими на плечах и спине. Она никак не отреагировала на открытие двери, но Мирослава сразу поняла, что подруга уже в курсе её присутствия. Обычно, на балконе Маша медитировала, правда в последние недели сосредоточится на внутреннем мире у неё не получалось, как она объясняла, внутреннее равновесие было потеряно.
- Доброго дня, - произнесла гостья, мягко ступая по полу, сапоги, оповещавшие о приближении хозяйки за несколько десятков метров, остались в прихожей. Тяжёлое черное пальто тоже осталось там, на девушке остались только вельветовые брюки и серая лёгкая толстовка.
- Ты когда-нибудь думала о том, почему нам бывает грустно наблюдать за дождём? - Маша, в своей обычной манере, сидела с закрытыми глазами и, видимо, подготавливала почву для высказывания некоей мысли, которая пришла ей в голову. Так случалось довольно часто.
- Нет, - Мирославе подумалось, что подруга в очередной раз излишне много общалась с "мистером Хрусталёвым" или, как она называла, "певцом вселенной". Отец вряд ли бы оценил подобную восторженность по отношению к себе, именно поэтому он до сих пор не знал о подобном титуле.
- Каплю дождя легко ассоциировать с человеком, как правило, уже достигшим совершеннолетия, начиная свой путь с высоты, он падает всё ниже и ниже, к неизбежному концу - смерти как единого физического тела. Но разрозненные частички тела когда-нибудь воссоединятся и, сформировав ровно ту же каплю, вновь начнут своё падение на землю. Это вселенская печаль.
- Мне кажется, ты слишком глубоко копаешь, дождь отождествляется в примитивных умах со слезами природы или богов, оттого им и печально, ибо грусти богов стоит опасаться. Глупых трусов всегда было много.
- Ты слишком плохо думаешь о людях.
- А ты - слишком хорошо.
Маша, наконец, открыла глаза и, приветливо посмотрев на подругу, обняла её. Снаружи барабанил дождь, вернее, скорее всего, барабанил, два десятилетия назад ещё можно было услышать шум дождя сквозь закрытые окна, но сейчас это было столь же маловероятно, как смерть от простуды. Прошло несколько десятков секунд и, медленно поднявшись на ноги и потянувшись, Маша сказала:
- Чай будешь? - лёгкая тонкая рубашка и такого же рода штанишки, опускавшиеся чуть ниже колен, свободно вспорхнули при характерном вопросительном движении, это было крайне умилительно.
- Да, пожалуй. Может, тут его попьём? - удобно устроившись на подогреваемом полу обширного балкона, Хрусталёва не хотела с него вставать.
- Как пожелаешь, - девушка улыбнулась и бодро зашагала внутрь квартиры.
Гостья же, оставшись на какое-то время наедине с собой, закрыла глаза и попыталась абстрагироваться от того, что происходило вокруг неё. Когда-то отец говорил ей, что медитация помогает снять напряжение, правда, сам он её не практиковал уже лет двадцать. Она села по-турецки и, скрестив пальцы на уровне живота, положила руки так, чтобы они лежали на ногах как в колыбели. Бабушка говорила ей, что ненависть - это страшный враг, который разрушает тебя самого изнутри, а Мирослава всегда прислушивалась к ней. Глубоко вздохнув, она попыталась поплыть по волнам сознания и увидеть образы, которые бы сами постучались изнутри.
Всё началось со звука течения воды. Тихий ручеёк превратился в реку, а затем в бурлящее пеной море, что обрушивалось с края мира. Одинокий лодочник, отчего-то его хотелось назвать Хароном, гигантским шестом отталкивался от дна, которое не было возможности ни увидеть, ни представить. За обрывом на много километров вверх возвышался мерцавший бирюзой длиннобородый великан. Он тяжело дышал, глаза его были закрыты. Порой он поднимал свои огромные ладони и пил из них бурлящую жидкость моря, обернувшегося теперь океаном, странная вздымающаяся вода будто бы кричала. Поток мучающихся душ продолжал своё стремительное течение и с бешеной силой падал далеко-далеко вниз, туда, где ничто не было известно. Мирослава сидела в длинной мощной ладье, за спиной её возвышалась чёрная, как уголь, фигура Харона. Жилистый и тощий, он был похож на обгоревшее дерево угловатостью своих форм. Глаза его светились холодным цветом, не имеющим ничего общего ни с одним из тех красок, которые можно было бы отождествить с жизнью...
- Мира, с тобой всё в порядке? - обеспокоенный голос Маши прервал тревожное видение.
- Да, да, нет повода для беспокойства. Ты снова решила меня удивить? - перевести тему, как показалось, было нужно в крайней степени, девушка не хотела касаться своей фантазии и её мрачности в особенности, вместе с неимоверными выгодами, она принесла, вероятно, такие же беды.
- Да, - игривая улыбка, - попробуй, только на прошлой неделе в своей любимой лавочке на Линиях купила. - Маша любила ездить в старую часть города и натыкаться там на различные магазинчики со всякого рода чепухой, а потом рассказывать об этом, правда, многие из них повторного посещения не удостаивались. - Говорили, очень вкусный чёрный чай с фруктовыми добавками, может, отцу немного возьмёшь? Я знаю, он очень любит такое.
Лучшая подруга и та, казалось, была очарована этим вечно улыбающимся, наигранно весёлым человеком средних лет. Многие восхищались им, будто бы не видя мертвецких глаз, смотрящих поверх окружающего мира, куда-то в далёкие вселенные. От него невозможно было добиться искренности, он, возможно, презирал её, но, что вероятнее, слишком стеснялся открыть свои чувства, поэтому, когда он решал-таки открыться, рушились стены и срывались рычаги тормозов, от откровения никогда и никому не становилось легче.
- Думаю, стоит его порадовать, - но Мира всё же любила. - Знаешь, сколько не прихожу к тебе, всё никак не могу налюбоваться на эту прелестную оранжерею.
- Мне кажется, оранжерея в твоём доме куда изысканнее и краше, - яркая искренняя улыбка. - Как дела-то? А то я даже не успела спросить, ты опять в себя ушла.
- Не так плохо, как могло бы быть. Сама понимаешь, ношусь по городу, пытаюсь избавиться от хандры, но чем больше я езжу, тем хуже мне становится, благо, я ещё не додумалась поехать в старый город, совсем понуро стало бы.
- Не думаю, что там так уж плохо, - извечный оптимистичный взгляд на мир порой пугал, хотя в данном случае имел место быть, каждому - своё. - Может, тебе стоит встретиться с твоим... - Светлое лицо омрачилось складками между бровей, вероятно, мыслительный процесс ожесточённо искал наилучший вариант слова, которое надо было сказать, - сердечным другом?
У Мирославы и правда был друг, ну как друг, скорее почти-парень, насчёт кандидатуры которого она думала примерно так же долго, сколько его знала. По-своему симпатичный и в целом хороший, он был каким-то серым и невзрачным, слишком обычным, слишком классическим в своей непохожести на особо выделявшихся. Но при этом он был абсолютно бесподобен в плане дружбы и поддержки, а также в замалчивании своих чувств. Возможно, будь он посмелее, всё было бы по-другому.
Дождь, до этого момента мерно стучавший по стеклу, перешёл в ливень, такую вещь можно было увидеть только в районах зелёных, которые хотели чувствовать и видеть весь спектр природных возможностей. Было что-то завораживающее и мистическое в сидении на обширном балконе и наблюдении за тем как по бледно-мрачному небу тащится развлекательный дирижабль, фигура которого постоянно искажалась текшими по стеклу каплями. На фоне титанических зданий из стекла и железа, детище восемнадцатого века смотрелось как-то ущербно и, будто стесняясь этого, улетало вдаль от взгляда двух девушек. Мрак, отчасти природный, сгустился и в темноте квартала людей, восхищавшихся всем происходящим вокруг, где не горела ни одна лампочка, стало как-то до странного уютно. Человек забыл страх перед темнотой, животные его больше не пугали, но свет далёких небоскрёбов, в которых сидели серо-чёрно-жёлтые люди, омрачал его существование непонятной тоской.
В потёмках ливневого времени, приходящих по расписанию, в мир рационального мышления вторгалась мистика и в момент сиюминутной слабости разума, Мирославе причудилось, что в одном из окон высочайшего из обозримых зданий, она видит одного из сотен одинаковых представителей элиты, который смотрит ей прямо в глаза. Как ни странно, но один из сотен подобных обладал какой-то мрачной уникальностью, глаза были мертвее обычного, лицо серее, чем вообще возможно и, конечно было странно-индивидуальным то, что он смотрел в окно, высматривая именно её. Технически, такое было возможно, мощность глазных протезов позволяла видеть, пусть и с некоторыми оговорками, крошечные детали чрезвычайно далёких объектов, но у самой девушки искусственной была только рука, а это значит, видеть наблюдателя она не могла. Другой причиной невозможности увидеть, что Мирославу, что наблюдателя, стал бы тот факт, что практически на все окна наносилось зеркальное покрытие, для сохранения тайны личной жизни. Внезапно качнулся Приветливый Джентльмен, безделушка, которую так любила Маша, вечно стоявшая между листьев многочисленных растений, обычно джентльмена видно не было, но в этот момент чернотой своего костюма и внезапным действом, он выделился из темноты.