– Ненавижу, – выдавил Ян и стукнул кулаком о стену. Он стиснул зубы, силясь не заплакать, но слезы покатились по щекам, заставляя парня чувствовать себя самым жалким и несчастным существом на свете.
И зачем только взрослые заводят детей? Потому что так надо? Хотят выполнить свой долг перед обществом, природой или Создателем? А, может, окружают себя тем, что создает их личную зону комфорта, в которой детям отдается следующее после дивана место? Сэй с Риммой вечно утверждали, что все делают во благо Яна и близнецов. Но разве является благом заставить сына так страдать? Возможно, в их видении все так и есть, как они говорят, не понимая того, что для детей бывает лучше то, чего хотят именно они, а не то, что сочли для них лучшим родители. Хотя, вполне вероятно, что они просто преследовали собственные цели и желания, предпочтя утверждать, что так будет лучше и для Яна, хотя вовсе не заботились о его мнения, решив, что, в конце концов, он привыкнет и смирится с их выбором. Что ж, тем лучше. Тем больше у него оправданий, чтобы портить им жизнь.
Он включил музыку в плеере на полную громкость, надеясь заглушить собственные мысли, и уставился в потолок, на котором, как на полотне проекционного экрана кинотеатра, вырисовывался образ Дианы. В ушах гремела музыка, и Ян больше не сдерживался от слез, стекающих по вискам в его черные волосы, с выбритым за ушами орнаментом. Обычно он каждое утро укладывал «перьями» свою шевелюру, торчащую от темечка до лба, но сегодня она была в полном беспорядке, просто крича о том, что ее владельцу теперь на все глубоко наплевать.
Внизу Римма и Сэй распаковывали вещи, стараясь как можно быстрее обжиться на новом месте. Сэй давно мечтал вернуться в Японию, которую покинул двадцать лет назад по долгу службы. Когда он встретил Римму, решил остаться в России на постоянной основе, но родные края всегда манили его, и он лелеял надежду, что жена согласится переехать в Страну Восходящего Солнца. В молодости он жил в Осаке, но теперь они решили поселиться подальше от шума крупного города и выбрали небольшой городок Хикари в префектуре Ямагути на острове Хонсю.
А Ян привык к шуму мегаполиса, он не представлял себе жизни в провинциальной глубинке, к тому же где-то далеко в Японии. Он родился и вырос в России, считая себя русским, несмотря на то, что его отец японец. Когда все москвичи поголовно увлекались сушами и японской кухней, Ян обеими руками голосовал за сочную котлетку и жаренную картошку без всяких там нори и васаби. Несмотря на то, что Сэй пытался привить сыну свою культуру, все его успехи на этом поприще заканчивались лишь тем, что тот выучил японский язык. В остальном, кроме внешности метиса, Ян был совершенно далеким от Востока человеком, не интересовавшимся его тайнами, традициями и философией ни на грамм.
Сдав годовые экзамены за десятый класс, Ян надеялся на безбашенное лето с друзьями, поход с палатками и сплавом на байдарках, бессонные ночи и все то, чем он привык развлекаться, когда на дворе жара, и тебя не ждут скучные уроки и строгие учителя. Но теперь он вынужден торчать среди незнакомых людей, чьи манеры и привычки у него вызывали негодование. Он плохо себе представлял, как будет отвешивать поклоны при встрече и ковыряться палочками в лапше. Даже в те моменты, когда друзьям удавалось затащить Яна в японский ресторан, он просил европейские приборы, хотя отец научил его владеть палочками в совершенстве с молодых ногтей. Он предпочитал накрутить лапшу на вилку и запихать разом в рот, а уж есть палочками рис для него было полнейшим идиотизмом.
Ян продолжал лежать, смотря в потолок, и отгораживаться от внешнего мира наушниками с громыхающей музыкой. Внезапно наступила тишина, и тот взглянул на плеер, чертыхнувшись, когда понял, что у того сел аккумулятор. Он скривил недовольную гримасу и перегнулся через край кровати, чтобы выудить из рюкзака зарядное устройство.
Откопав на дне искомую вещицу, Ян огляделся по сторонам, заприметив розетку над головой. Та была занята проводом, тянущимся к уродливому, на его взгляд светильнику. Паренек, не задумываясь, выдернул его и понял, что это предел: на него смотрела дурацкая штуковина, в которую даже при огромном желании будет невозможно воткнуть его зарядку. Розетка Типа А с двумя плоскими параллельными контактами была откровенной издевкой, зачастую именно такие мелочи оказываются последней каплей, толкающей отчаявшихся на самоубийство или пальбу из огнестрельного оружия в общественных местах.
У Яна не было огнестрельного оружия, да и кончать с собой он не планировал, считая подобные затеи бредом апатичных эмо-дурочек.
Он просто со всей силы запустил свой плеер в противоположную стену так, что тому уже больше никогда не понадобится подзарядка.
И не важно, что родители заранее запаслись переходниками для всей привезенной техники, чтобы можно было ей пользоваться, пока они не заменят ее на новую японскую. Ведь ему бы пришлось вновь идти и встречаться с ними, видеть их довольные лица, слушать замечания отца по поводу того, что сын ходит по дому в обуви, что строжайше запрещено традициями его культуры, на которые Яну откровенно накласть. Он привык, что в теплое время года можно и не переобуваться, если ты находишься, например, на даче или в загородном доме. А чем это жилище, заменившее им квартиру, отличается от дачи помимо того, что, к его сожалению, это не временное жилье? Отдельный двухэтажный домик в какой-то глухомани – чем не фазенда?
Теперь в отсутствие музыки Ян отчетливо слышал радостные визги близнецов и голоса родителей, решающих, что и куда поставить. Он любил свою семью, но сейчас очень жалел, что не имеет огнестрельного оружия.
– А ты помочь не хочешь? – заглянула в комнату мама, предварительно постучав.
– А разве не заметно, как я рвусь? – приподнял брови Ян.
– Хватит строить из себя обиженного жизнью. Хоть свои вещи забери, их за тебя никто таскать не будь, – на этом Римма закончила свой визит и скрылась, оставив раздвижную дверь нараспашку.
– Какого?!. – процедил тот, злобно уставившись вслед скрывшейся из виду матери.
Спустя пару минут, он не выдержал нарастающего шума малышей и встал, чтобы с оглушительным звуком хлопнуть дверью. Но та плавно закрылась, не произведя должного эффекта и не дав пареньку выпустить пар.
– Как же я хочу домой… – вновь расклеился Ян, – домой…
Он вернулся на кровать и повернулся лицом к стенке, надеясь, что никто из родных больше не изъявит желания заглянуть к нему и не станет свидетелем его беспомощных рыданий.
Ян и сам не заметил, как уснул. Открыв глаза, он понял, что уже ночь, и звуки в доме стихли. Чувствовал он себя неважно, ощущая, как глаза отекли от слез. Сильный голод заставил его подняться с так и не оснащенной постельным бельем кровати, на голом матрасе которой он уснул прямо в кроссовках. Нащупав шнур от светильника, Ян воткнул его в розетку, к которой он проникся лютой ненавистью, и щелкнул выключателем. Комната озарилась кажущимся ярким после потемок светом. Протерев глаза, Ян устало поднялся с кровати и поплелся на кухню. В плинтус холла были вмонтированы маленькие светодиодные лампочки, словно светлячки, обрамляющие путь. Следуя за светом, сонный мальчуган добрался до лестницы, ведущей на первый этаж, у которой след фонариков обрывался. Держась за перила, Ян спустился вниз и отыскал выключатель на дубовой колонне, так же подсвеченный диодом. Загорелись настенные бра, и паренек доволочил свои ноги до кухни, где мигом полез в холодильник. Обнаружив там кучу всякой японской ерунды, он в сердцах чуть ли не захлопнул дверцу со всей силы обратно, но вовремя углядел контейнер, наполненный картофельным пюре. Ян тут же вытащил добычу, откупорил крышку и увидел, что поверх картошки лежит жаренная куриная ножка. Очевидно, что мама постаралась специально для него, но, видимо, решила не будить, поэтому ужин отправился прямиков в холодильник.
Вместо того, чтобы испытать чувство благодарности, тот подумал, что родительница просто пытается подлизаться, чтобы сын не дулся из-за того, что ему разрушили жизнь.
Возиться с едой он не собирался, поэтому засунул пюре и курицу в микроволновку прямо в контейнере, не удосужившись переложить все на тарелку. Пока еда разогревалась, Ян нашел пульт от телевизора и стал переключать каналы, решив, что света бра из комнаты и телевизора ему вполне достаточно. Когда поздний ужин разогрелся, он достал его, обильно полил майонезом и принялся уплетать с огромным аппетитом, уставившись на экран телевизора, по которому шла музыкальная передача.
Покончив с курицей и пюре, Ян не чувствовал полного насыщения, поэтому стал рыскать в поисках добавки. Не найдя больше ничего «съедобного», он выудил лоток с сушами и раздавил их вилкой, затем сдобрил своим излюбленным майонезом и счел сей салат вполне сносным.
На экране скакали дивы, крутя обнаженными филейными частями, затмевающими их вокальные данные. Вокруг ошивались чернокожие «крутые перцы», размахивая руками и напрягая лицевые мышцы, как при акте дефекации. Ян самозабвенно жевал, не отводя глаз от телевизионного действа, отвлекающего от дурных мыслей. Когда наступила рекламная пауза, он «очнулся» и снова окунулся в свое несчастье, лелея мечту вновь оказаться дома.
Спать уже не хотелось, поэтому Ян решил посидеть в интернете, надеясь, что общение с друзьями, оставшимися на родине, его взбодрит, а не заставит грустить и скучать пуще прежнего. В прихожей стояли его не распакованные сумки, в которых он и отрыл свой лэптоп. Зарядка еще была в норме, поэтому не пришлось швырять об стенку и его вслед за плеером, покоившемся на полу спальни в разобранном состоянии.
В Москве еще восемь вечера прошлого дня, тогда как здесь уже два часа ночи нового. Скорее всего, многие из его товарищей должны быть он-лайн. Теперь вопрос лишь в том, чтобы отец уже успел установить роутер.
– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – как заклинание твердил Ян, – есть! – воскликнул он, когда появился заветный запрос на разрешение подключения.
Стоило ему зайти на сайт, как он тут же увидел уйму непрочитанных сообщений, и одно за другим стали сыпаться новые. Настроение мигом поднялось, и парень принялся отвечать всем по очереди, потом объединил диалоги с товарищами, устроив чат, в котором они все вместе болтали, будто вновь собрались своей дружной компанией. Обсудив перелет, новый дом, Японию и дела у оставшихся в России, Ян решил, что пора «между делом» спросить, как там Диана. Повисла пауза, после которой последовал ответ одного из товарищей о том, что она ушла гулять со здоровяком из параллельного класса. Ян стиснул зубы, а пальцы впились в клавиатуру, набрав в окошке для сообщения нечитаемый бред. Сделав вдох, он стер получившуюся белиберду и зашел на страничку «предательницы». Ничего не свидетельствовало о том, что она страдает в его отсутствие: никаких грустных надписей, статуса и картинок. Все как обычно. Посидев еще пару минут, Ян сказал, что очень устал и идет спать. У него пропало всякое желание общаться с кем бы то ни было. Товарищи пытались успокоить его, зная о чувствах, которые друг питал к Диане. Они убеждали его, что она просто пытается смириться с его отъездом, понимая, что иметь отношения на расстоянии, тем более на таком огромном расстоянии, нет никакого смысла. Оттого было только больнее. Ведь он был готов сделать все, чтобы накопить денег и вернуться обратно в Россию. Обратно к Диане, признавшейся в своих чувствах в день перед его отъездом. Зачем только она это сделала? Лучше бы не говорила ничего вообще, ведь тогда, возможно, было бы проще смириться с тем, что придется забыть ее и принять, что у нее есть своя жизнь, в которой ему никогда не найдется места. Но после услышанного, Ян успел построить такие воздушные замки, столько всего намечтать и напланировать, что только что прочитанная новость словно выбила у него почву из-под ног, уничтожила эти воздушные замки, в которых он мог прятаться от суровой реальности на чужбине, лелея надежду о воссоединении с любимой.
Да, он прекрасно понимал, что на проводах Диана, наверное, выпила лишнего. Но он не хотел допускать, что она и взболтнула лишнего, просто поддавшись нахлынувшим под воздействием алкоголя и скорого отъезда виновника «торжества» эмоциям. Ян был твердо уверен, что она сказала правду не только сиюминутную, но и отражающую действительность всех лет, что они знали друг друга.
Их поцелуй он не забудет никогда. Она была страстна, хотя чувствовалось отсутствие опыта и сноровки в поцелуях. Яну это показалось очень милым, ведь сие свидетельствовало, для него, о том, что она не обжимается с каждым встречным. Ему и в голову придти не могло, что девочка просто не умеет целоваться, несмотря на достаточное количество практики и «учителей».
Он ее боготворил. И новость о ее прогулке с другим больно ранила по сердцу паренька.
Настроения уже не было ни на что, поэтому Ян решил пойти лечь спать, отыскав в маминой еще не распакованной аптечке снотворное.
Он щелкнул выключателем на дубовой колонне возле лестницы, погрузив округу во тьму. Опираясь на перила, мальчуган добрался до второго этажа, где его ждала «лунная дорожка» из фонариков-светлячков.
Его комната была за первой же дверью справа, так что долго плутать ему не пришлось. Только Ян собирался зайти к себе, как услышал какие-то звуки. Он остановился и прислушался. Это был шепот и детский смех. Близнецы. Конечно, кто же еще? Ян решил не обращать на это никакого внимания. Подумаешь, ну не спят они в столь поздний час. И что? Он сам любил пошалить в их возрасте. А побыть послушными и ответственными они еще успеют.
Снотворное подействовало не сразу, и Ян успел снова перебрать мучившие его вопросы. Стоило ему лечь в кровать, как мысли набросились на него, словно кровожадные хищники, не дающие возможности скрыться и найти душевное равновесие. Но он не плакал. Нет.
Он чувствовал себя обманутым. Преданным. И это придало ему сил трансформировать горечь оттого, что Диана с другим, в злость, а не в немощную слабость с распусканием нюней.
Ян и сам не заметил, как уснул. Его словно всосало в воронку забытья, и, когда он открыл глаза, было уже около полудня. Сначала ему показалось, что все хорошо, что он дома в России. Но стоило сонной неге отпустить его сознание, как мальчик понял, что находится за много миль от своей обители. Боль и тяжесть переживаний последних дней накрыли его огромной волной, практически потопив и отобрав возможность дышать. Ян резко присел на кровати и попробовал восстановить дыхание, отмахиваясь от этих странных и невыносимых чувств.
Они его испугали. Будто он играл на пляже с белым песочком, радуясь жизни, а мгновение спустя, цунами смыло все радости, жизни и уничтожило всех и вся на своем пути.
– С доблым утлом, – картаво поприветствовал его один из близнецов.
– И тебе того же, Дилли, – потрепал малыша по скудной шевелюре Ян, – или ты Вилли?
Он дал им прозвища, считая их более подходящими братьям, чем их имена: Миша и Саша. Сначала он подумывал называть их Зита и Гита, но решил, что это уже перебор.
– А хотя какая разница… – скрылся в уборной Ян.
Первым делом он ополоснул лицо холодной водой, чтобы привести себя в чувства. Точнее избавиться от тех чувств, что им завладели после пробуждения. Потом он решил принять душ, а затем спустился вниз, надеясь чем-нибудь перекусить.
Телосложением Ян пошел в отца. Оба худощавые и длинные. И оба, на удивление всем, могли засовывать в себя пищу ведрами, при этом не поправляясь ни на грамм. Сын сильно переживал из-за своей внешности в средней школе, многие его называли дистрофиком, поэтому классе в восьмом он начал ходить в качалку, чтобы привести себя в форму. Шварцнегером он, конечно, не стал, но на пляже над ним уже мало кому приходило в голову посмеяться.
– А я думала, ты не любишь суши, – лукаво промолвила мама, когда Ян появился на кухне.
– С майонезом я все люблю, – не разделяя ее веселья, ответил сын.
– Яблочную шарлотку тебе тоже с майонезом подать? – продолжала забавляться Римма.
Ян уставился на нее непробиваемым взглядом, будто бык, смотрящий на красную тряпку.