Но однажды семь праведников все-таки собрались вместе, и Эльгуль-злодей, пытаясь расстроить их планы, погрузил в сон всех людей, кроме семи самых закоренелых грешников. Но семеро праведников преодолели сон и объединились в мистический союз так называемого духовного совокупления с богиней-матерью. — При этих словах продолговатое лицо Скелдера исказила брезгливая гримаса. — Каждый из них стал ее любовником, и семь частей Йесса соединились вместе. Добрый бог ожил, и великие грешники превратились в чудовищ, а семеро праведников стали малыми богами и консортами богини. Йесс вернул планету и мир в прежнее состояние. Его брат-близнец был растерзан на семь частей, которые захоронили в разных местах планеты. С тех пор добро господствует над злом, но зла в мире еще немало. И легенда гласит, что, если семеро грешников соберутся во время «сна» в одном и том же месте, они смогут воскресить Эльгуля. — Скелдер замолчал и улыбнулся, насмехаясь над легендой. — Существуют и другие аспекты, — добавил он, — но суть я изложил. Это символическая история о борьбе добра и зла во Вселенной. Многие ее элементы универсальны, и найти их можно почти в каждой из религий Галактики.
— Возможно, это действительно символично и универсально, — сказала миссис Кри, — но факт остается фактом: семеро человек создали бога Йесса. Я знаю это, потому что видела его на улицах города, касалась одежды и наблюдала чудеса, которые он творил, хотя ему и не по душе такое занятие. Я знаю, что во время «сна» злые люди не раз пытались возродить Эльгуля. Им известно, что при его воскрешении они, согласно древнему обещанию, будут править этим миром и обладать всем тем, что пожелают.
— Минуточку, миссис Кри, — оборвал ее Скелдер. — Я не собираюсь принижать вашу религию, но откуда вам известно, что человек, который выдает себя за бога, действительно Йесс? И как обычные люди могли сотворить божество из пустоты?
— Я знаю, потому что знаю, — ответила она древнейшей и неоспоримой фразой всех верующих. И, прикоснувшись к огромной 1фуди, добавила: — Что-то здесь убеждает меня в этом.
Кэрмоди захохотал, чем вызвал всеобщее недовольство.
— Она уделала тебя, Скелдер! Твоей же собственной петардой. Разве Церковь не прибегает к таким же аргументам, когда ее загоняют в угол?
— Нет, — холодно возразил монах, — это не так. Во-первых, нам не нужно защищаться. Мы основали твердыни, непроницаемые для глумления атеистов и нападок правительств. Церковь несокрушима, как и ее учение. Наша логика неопровержима, и только мы обладаем истинным знанием!
Кэрмоди фыркнул, но от дальнейшего спора решил отказаться. Какая разница, что думал Скелдер или кто-нибудь другой? Ему надоела бесцельная болтовня, и теперь он хотел действий и только действий.
Миссис Кри поднялась из-за стола и отправилась мыть посуду. Кэрмоди, желая выудить из нее побольше информации, но так, чтобы не услышали другие, вызвался ей помочь. Мамаша Кри была польщена. Кэрмоди нравился ей, потому что всегда оказывал ей небольшие услуги и щедро одаривал комплиментами. Своим проницательным и хитрым умом она понимала, что за этим кроется какая-то цель, и тем не менее ей льстило внимание Кэрмоди.
Оказавшись на кухне, Кэрмоди тут же завел разговор:
— Ну давай, мамаша Кри, рассказывай правду. Ты действительно видела Йесса? Так же, как меня?
Хозяйка передала ему полотенце и мокрую тарелку:
— Я видела его гораздо чаще, чем тебя. Однажды он даже обедал в этом доме.
Землянин с трудом проглотил сообщение о таком прозаическом контакте с божеством.
— Обедал с тобой?
— Конечно.
— А он, случайно, не заходил потом в туалет? — поинтересовался Кэрмоди, считая, что в этом состоит основное различие между богами и людьми.
Можно поверить, что бог ест, помечая верующему воспринять его присутствие, или ест, наслаждаясь плодами жизни, но процесс испражнения выглядел таким необязательным, таким, прямо скажем, небожественным делом…
— Конечно, заходил, — ответила миссис Кри. — Неужели ты думаешь, что у бога Йесса нет крови и таких же внутренних органов, как у нас с тобой?
В этот момент на кухню вошел Скелдер. Он якобы хотел попить воды, но на самом деле его мучило любопытство.
— Конечно, у него есть и кишки и желудок, — сказал монах. — Как у всех людей. Скажите, миссис Кри, с каких пор вы встречаетесь с Йессом?
— Я видела его еще будучи ребенком, а сейчас мне уже пятьдесят.
— И он нисколько не постарел? — с сарказмом осведомился Скелдер. — Неужели он всегда выглядит молодым, неподвластным времени?
— О нет, теперь он старик и может умереть в любой момент.
Земляне удивленно переглянулись.
— Здесь что-то не так, — сказал монах. — Возможно, мы по-разному понимаем некоторые термины и языковые идиомы.
Его быстрая речь напоминала взмахи крыльев огромного стервятника, устремившегося к миссис Кри.
— В нашем понимании бог бессмертен.
Тэнд, который зашел в кухню и услышал последние слова, не утерпел и вмешался в разговор:
— А разве ваш бог не умер на кресте?
Скелдер закусил губу, но тут же улыбнулся:
— Прошу меня простить. Я признаю, что гнев затуманил мою память. Мне очень стыдно за свое поведение. Я забыл о различиях между божественной сутью и человеческой природой Иисуса. Рассуждая как язычник, я не учел, что боги варваров смертны. Хотя, возможно, у вас тоже есть сходное разграничение между человеческой природой и божественной сутью Йесса. Мне это неизвестно. Я на вашей планете недавно и еще не успел изучить таких тонких нюансов местной теологии. — Он замолчал и сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Его голова опустилась. Тощие плечи сгорбились. — Однако я по-прежнему считаю, что между вашей концепцией Йесса и нашим Иисусом Христом существует огромная разница. Христос был воскрешен и вознесен на небеса, где соединился со своим Отцом. Причем его смерть была необходима, поскольку он принял на себя грехи мира и тем самым спас человечество.
— Если Йесс умрет, то когда-нибудь тоже возродится.
— Вы меня не понимаете. Основное различие заключается в том…
— Что ваша религия является истиной, а наша — языческим мифом, верно? — с улыбкой перебил его Тэнд. — Но кто может сказать: где здесь факты, а где миф? И даже если это миф, то сколько в нем истины? Все, что ведет в этом мире к действию, считается фактом, и если миф вызывает такое действие, значит, он и есть искомый факт. Слова, которые произносятся здесь, умирают при затухании вибраций, но кто знает, какой эффект они могут вызвать в будущем?
Внезапно в комнате потемнело, и каждый инстинктивно схватился за что-нибудь: за спинку стула, за край стола. Кэрмоди почувствовал, как сквозь него прошла волна тепла, а затем увидел, что воздух стал сгущаться перед ним, превращаясь в стеклянную поверхность.
И вдруг прямо ему в лицо из зеркала фонтаном ударила кровь. Она ослепила его, залила с головы до ног, наполнила рот и соленой струйкой потекла в горло.
Послышался крик. Однако кричал не он, а кто-то рядом. Кэрмоди отступил назад, вытащил из кармана платок и, вытерев глаза, обнаружил, что стекловидная пленка исчезла. Стол и пол вокруг него были залиты и забрызганы кровью.
«Да тут ее не меньше десяти кварт, — подумал он. — Как раз столько, сколько вмещается в женщине весом фунтов в сто».
Но ему не дали порассуждать на эту тему. Отпрыгнув в сторону, он едва не наткнулся на Скелдера и миссис Кри, которые сражались друг с другом на полу. Миссис Кри одолевала монаха, поскольку имела явное преимущество в весе и, возможно, в силе. Во всяком случае он была более агрессивной и довольно неплохо справлялась со Скелдером. Тому удалось на миг разжать пальцы, сжимавшие его шею, и прокричать:
— Убери от меня свои грязные руки, су… самка!
Кэрмоди захохотал, и его смех разрушил маниакальные чары, овладевшие миссис Кри. Очнувшись от наваждения, она замерла, захлопала глазами и, опустив руки, жалобно произнесла:
— Что же я наделала?
— Вы хотели лишить меня жизни! — прохрипел Скелдер. — Да что с вами происходит, мадам?
— О, это моя проблема! — прошептала она с отрешенным видом. — Меня прихватило раньше, чем я ожидала. Надо немедленно отправляться «спать». Мне вдруг показалось, что вы самый отвратительный мужчина в мире. Я вспомнила ваши слова о Йессе и захотела вас убить. На самом деле меня лишь слегка задело то, что вы говорили, — во всяком случае не настолько, чтобы затевать такую драку.
— Очевидно, ваш гнев сильнее, чем вы думаете, — сказал Тэнд. — Вы действовали, поддавшись бессознательному импульсу, который долго подавляли в себе, и потому…
Ему не дали закончить. Мамаша Кри повернулась и увидела, что одежда Кэрмоди и половина кухни залиты кровью. Она истерически закричала.
— Закрой варежку! — рявкнул Кэрмоди и шлепнул ее по губам.
Она замолчала и, поморгав, сказала дрожащим голосом:
— Сейчас я все здесь уберу. Мне не хочется, проснувшись, скрести засохшую кровь. Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Не ответив, Кэрмоди вышел из кухни, поднялся в свою комнату и стал снимать с себя мокрую одежду. Следом за ним вошел преподобный Рэллукс.
— Я начинаю бояться, Кэрмоди. Если здесь происходят такие дела и они не являются галлюцинациями, то кто его знает, что случится с каждым из нас.
— А я думал, что у нас есть какое-то устройство, которое обеспечит нашу безопасность. Разве не так?
Кэрмоди содрал с себя липкую майку и направился в душ.
— Или ты не уверен в приборе?
Увидев отчаяние на лице Рэллукса, он засмеялся и прокричал сквозь шум горячей воды:
— В чем дело? Ты действительно так напуган?
— Да, я напуган. А ты?
— Да чтобы я чего-то испугался? Никогда! В моей жизни не было места страху. И не то чтобы я скрывал его. Просто мне вообще незнакомо это чувство, понимаешь?
— Иногда я подозреваю, что тебе незнакомы любые чувства, — ответил Рэллукс. — Я даже сомневаюсь, есть ли у тебя душа. Вернее, она должна быть где-то, но ты запрятал ее так глубоко, что никто, включая тебя самого, не может ее увидеть. Иначе…
Кэрмоди захохотал и начал намыливать волосы.
— Главный лжец в госпитале Джонса Хопкинса говорил, что я врожденный психопат, с самого раннего детства неспособный воспринимать моральный кодекс. Он сказал, что я нахожусь за гранью вины и за гранью добродетели, но не из-за болезни ума, как ты полагаешь, а вследствие потери того, что делает человека человеком. Он без всякой лести заявил, что я — одна из тех редких птиц, перед которыми наука образца 2256 года от Рождества Христова абсолютно бессильна. Потом извинился и сказал, что вынужден изолировать меня от общества до конца моей жизни. По его мнению, меня следовало держать на мягких депрессантах, чтобы я был безвредным и послушным. И еще на мне следовало бы провести пару тысяч опытов, чтобы найти причину, сделавшую меня конституциональным психопатом.
Кэрмоди замолчал, вышел из-под душа и начал вытираться полотенцем.
— Ты, конечно, понимаешь, — с улыбкой добавил он, — что я не мог согласиться с этим. Чтобы Джон Кэрмоди сидел в вонючей палате? Короче, я удрал из госпиталя, улетел с Земли и рванул к Трамплину — на самый край Галактики. Это была наиболее удаленная планета Федерации, и там я пробыл год, занимаясь контрабандой содомейских груш. Потом на мой след вышел Располд, этот галактический Шерлок Холмс, но я улизнул у него из-под носа и отправился сюда, на Радость Данте, где не действуют законы Федерации. И все же мне не хочется торчать здесь вечно. В принципе планета неплохая: тут тоже можно делать деньги, еда и выпивка нормальная, а от женщин захватывает дух. Но я хочу доказать, что Земля превратилась в конюшню для глупых ослов. Мне хочется вернуться и жить в свое удовольствие, не опасаясь ареста. И я сделаю это, приятель, сделаю, даже если мне придется вести себя крайне осторожно.
— Ты сошел с ума. Тебе не уйти от закона. Они арестуют тебя, как только ты сойдешь с корабля!
Кэрмоди рассмеялся:
— С чего ты взял? А ты знаешь, что федеральное антисоциальное бюро получает информацию и приказы от Буджума?
Рэллукс кивнул.
— Буджум — это огромный банк протеиновой памяти, большой компьютер, в ячейках которого собрана вся доступная информация о Джоне Кэрмоди. Вне всяких сомнений, Буджум разослал приказ, чтобы все корабли, прилетающие на Радость Данте, собирали сведения о бежавшем преступнике. Но что произойдет, если он получит свидетельство о моей смерти? Буджум отменит свои директивы и отправит дело Кэрмоди в архив. Он забудет о нем, понимаешь? И когда колонист… ну, скажем, с Вайлденвули решит промотать сколоченный капитал и прилетит на родную планету, кто станет цепляться к нему, даже если он здорово похож на Джона Кэрмоди?
— Но это же абсурд! Во-первых, откуда Буджум получит доказательства твоей смерти? Во-вторых, когда ты прибудешь на Землю, твои отпечатки пальцев, изображение сетчатки и спектр излучения мозга попадут в картотеку Федерации и будут моментально опознаны.
Кэрмоди усмехнулся:
— Я пока не хочу говорить тебе, как будет решен первый вопрос, но что касается второго, то отпечатки пальцев меня не смущают. Их никто не станет перепроверять. Данные о колонисте, прилетевшем на Землю в первый раз и родившемся черт знает на какой планете, будут занесены в совершенно новый файл. Я даже имя могу не менять.
— А если кто-нибудь тебя узнает?
— При численности населения в десять миллиардов человек? С такими шансами я готов рискнуть.
— Между прочим, я могу рассказать о твоем плане властям.
— А разве мертвые говорят?
Рэллукс побледнел, но не дрогнул. Его лицо выражало благочестие и всепрощение. Большие черные глаза смотрели на Кэрмоди без страха и упрека, и было даже немного жаль, что они придавали монаху смешной и нелепый вид из-за несоответствия со вздернутым носом, большими губами и оттопыренными ушами.
— Ты решил убить меня? — спросил Рэллукс.
Кэрмоди громко захохотал:
— Нет, этого не потребуется. Неужели ты думаешь, что вы со Скелдером переживете Ночь и останетесь в здравом рассудке? Ты уже видел, что происходит при кратких и слабых вспышках. А ведь это только прелюдия, настройка на наше естество! Представь, что же такое настоящая Ночь!
— Ты говоришь так, будто с тобой случится что-то другое, — произнес побледневший Рэллукс.
Кэрмоди пожал плечами и пригладил иссиня-черные волосы.
— Очевидно, мое подсознание, или то, что ты называешь этим словом, проецирует части тела одной знакомой мне женщины. Ты даже можешь сказать, что мои сокровенные желания воссоздают картину преступления. Я не понимаю, как можно взять абсолютно чистый субъективный феномен и превратить его в объективную реальность. Тэнд говорит, что существует несколько теорий, которые пытаются объяснить этот парадокс с научной точки зрения. Лично я считаю его чем-то сверхъестественным. Впрочем, какая разница? Я не очень-то переживал, шинкуя Мэри на куски, и мне плевать на то, что часть из них снова вывалится передо мной из воздуха. Чтобы достичь цели, я могу переплыть океаны крови, и пара кусков от Мэри с ума меня не сведет.
Он замолчал и, прищурившись, посмотрел на Рэллукса. Его рот все еще изгибался в кривой усмешке.
— А что ты сам видел во время вспышек? — спросил он монаха.
Рэллукс судорожно сглотнул и осенил себя крестным знамением.
— Не знаю, зачем я говорю тебе об этом, но все-таки скажу. Я был в аду.
— В аду?
— Да, я горел в аду. Вместе с остальными грешниками. Девяносто девять процентов из тех, кто жил, живет или будет жить. Миллиарды и миллиарды людей. — По лицу Рэллукса струился пот. — И это не было иллюзией. Я чувствовал боль. Сврю и чужую.
Он замолчал, и Кэрмоди склонил голову набок, словно изумленная птица, которая пытается понять печальную трель, прилетевшую из леса.
— Девяносто девять процентов, — прошептал Рэллукс.
— Так вот что беспокоит тебя больше всего и занимает твой ум.
— Если это так, то я ничего не понимаю, — шепотом ответил монах.