Мова - Мартинович Виктор Валерьевич

Виктор Мартинович

МОВА

墨瓦

Часть первая

— Понимаешь, это все лицо. Его выражение, лоб, глаза. Вот посмотри, — я облокотился на стойку и подался вперед, задев бокал, из которого полилось пиво, но я подхватил, не дал упасть. Не так уж я и пьян. – Так вот. Загляни в мои честные голубые глаза. Ты можешь допустить, что человек с такими глазами торгует наркотиками?

Бармен улыбнулся и повторил за мной:

— На-лы-ко-ти-ка-ми, – тяжеловато ему дается звук «р». Наверное, понаехал с кантонского юга Китая.

Я не знаю, понимал ли он, о чем я. С китайцами вообще сложно. Никогда не разберешь, когда они понимают, а когда только делают вид, что понимают. И тем более никогда не допрешь, когда они тебя не понимают, а когда только делают вид, что не понимают. Этот выглядел так, как должен выглядеть бармен в китайском баре посреди чайна-тауна Варшавы в благословенный наш год четыре тысячи семьсот сорок первый (год Свиньи). А выглядел он совершенно невозмутимо. Одет в джинсы Big Star и поло Le Coq, хотя тип его личности более соответствовал Zara China. Верхняя пуговица на поло застегнута. Кстати, уже это должно было меня насторожить. Берегитесь людей в поло, застегнутых на все пуговицы.

Пойти в бар и нахерачиться там пивом – совсем не то, что стоило бы сделать сразу после закупки примерно ста доз общей стоимостью до семи тысяч новых юаней. И тем более это не то, что стоило бы делать перед тем, как вскочить в обратный поезд, где через два часа – таможня, собаки, «собаки», сканеры и Госнаркоконтроль. Но у меня свои приемчики.

К тому же – традиция. Каждый раз после успешной закупки я иду вглубь чайна-тауна и выпиваю два победных кубка пива. Сейчас кубков оказалось, черт их дери, гораздо больше двух. Вот и растрынделся.

— Как тебя зовут? – в четвертый раз спросил я бармена.

— Иван. Ваня я, – он вежливо улыбался. – Они всегда говорят, что они Вани, когда видят перед собой русского.

— А как тебя зовут на самом деле?

Он что-то сказал, но я, как всегда, не смог даже повторить, не то что запомнить. Да и зачем мне знать его имя?

— Давай еще одно темное, – попросил я. Прошлый бокал кончился – я не успел заметить как. Нет, я же говорю, я не был пьян. Раньше после успешной закупки я шел к туркам и курил кальян с годным ганджубасом. Варшава стала значительно привлекательней после того, как в ней разрешили траву, а кебабы – запретили. Но кальяны, говорят, вредны для здоровья. Так и вошло в привычку отмечать пивасом.

Вы можете спросить у меня: пробовал ли я то, чем торгую? Нашли дурака! Да и Госнаркоконтроль сразу вычислит наркота.

— Вот, видишь, я тут пива насосался. Хороший физиогномист сразу по моему табло распознает пивного алкоголика. А там такие физиогномисты! — я с уважением покачал головой.

Китаец настолько потерял интерес к моим размышлениям, что повернулся к net-визору, по которому шло то ли какое-то ток-шоу, то ли прогноз погоды – в китайском вещании их всегда сложно отличить друг от друга. Я критически осмотрел себя в зеркале, размещавшемся за стойкой бара. Тип личности — Marks&Spencer с легким флером романтики Tommy Hilfiger. Стальные глаза. По-подростковому розовые щеки. То ли студент последних курсов, то ли молодой преподаватель. Может быть – начинающий пастор в храме Boss Hugo Boss. Может быть – продавец в бутике. Короче, ряд ассоциаций состоит исключительно из позитивных, привлекательных профессий, полезных для общества. Главное — не ухмыляться. Ухмылочка у меня, говорят, как у слишком умного человека. А это к голубым глазкам и розовым щечкам не идет.

— Вот что. С лица я похож на отличника! Я это знаю. Они это знают. На таможне они видят лицо порядочного, практически непьющего человека, который перебрал пива в вавской пивнухе – ну что ж, можно понять. В их мире так и делают. А кто на самом деле перед ними находится, останется между мной и тобой. Понимаешь, Ванюша, лицо – это мой основной жизненный актив! Потому как если что, на первом кордоне зажопят. А ты говоришь…

«Ванюша» продолжал меня игнорировать, и мне захотелось привлечь его внимание.

— За всю жизнь, Ваня! Ни разу не попался! А езжу раз в каждые три—четыре месяца последние пять лет. Ни разу! – тут я внезапно понял, что сейчас обоссусь. Черт возьми, пиво всегда сигнализирует, что пора идти в туалет только тогда, когда в туалет надо не идти, а бежать. И я побежал, оставив без присмотра – впервые за день! – рюкзак со ста дозами общей стоимостью до семи тысяч юаней.

«Я быстро», — сказал я сам себе, когда уже закрыл двери в уборную. – Да кому тут, в Варшаве, нужны сто доз? Они тут ничего не стоят. Ничего — это значит ну совсем ничего. Меньше 50 евро за все. А там, на родине, в Минске, в китайской России, я за них получу мелкой розницей – шесть, нет, не меньше семи тысяч юаней, притом что за один новый юань, как вы знаете, дают 1,36 евро. Поздравляю, братан, нехило поднялся!

Тут вы, конечно, спросите: где брал? И думаете, что я вам ничего не отвечу. Но я отвечу и подробно. Идите, покупайте! Пробуйте ввезти! В Бресте вас примут, продержат двадцать дней до суда в каталажке рядом с завшивленными западноевропейскими мигрантами, которые лезут на территорию Поднебесной в надежде заработать хоть тысячу евро на бульоны «галина бланка», чтоб не подохнуть от голода в старости. После этого суд или признает вас дилером, которым, как вы понимаете, являюсь я, или решит, что вы покупали для себя, и определит вам меру наказания от шести до десяти лет строгача. Поэтому записывайте, записывайте!

В Ваве выходите из подземелья вокзала, видите небоскреб Дворца культуры и науки, преобразованный в храм-бутик (я всегда покупаю что-то у северного выхода, в часовенке Hermes. Их последний ролик «Temptation is salvation» заставил меня рыдать: такие страсти, такое переживание отпущения всех грехов в конце! Вот она, святость как она есть! Эти люди действительно достойны тех денег, которые просят за приближение твоей скукоженной персоны к их иконам! Как вы понимаете, деньжат, чтобы спастись с помощью приобретения костюма Hermes, на несчастных минских наркотах я не заработал, поэтому покупаю всепрощение по мелочи: ручку, пуговицы, есть даже галстук, который, правда, не с чем пока надеть. Я верю, что это хорошо для кармы. А хорошо одетый человек и правда, как говорится в рекламе Reserved, обязательно попадет в рай. Шопинг-спасение – отличная религия, даром что в нашей Поднебесной не очень распространенная.

Но вы меня не слушаете.

Так вот, проходим через храмы, идем к ранчо McDonalds, где пасутся соевые быки и вас запугивает реклама «А как ты будешь выглядеть после смерти?», где в гробу лежит свеженький, как синтетический овощ, как вечная картошка фри, покойник. Отличная идея – привлекать потребителей, которых заботит только их внешний вид, идеей, что благодаря макдаковским консервантам их тела никогда не испортятся. Но и жутко, брр!

Где-то тут кончаются «хорошие районы» и начинается Турция. Жарят мясо, торгуют на развес джинсами Mavi, глотают огонь, впаривают сувениры из Парижа и Памуккале. «Скидка! Скидка!» — кричат вслед, обнажая банальную правду о том, что торгуют они не товаром, а дешевизной, возможностью за копейки купить то, что никому не нужно. У каждого свой мерчандайзинг. Говорят, тут живут не только турки и турчанки, но и марокканцы, эфиопы и пакистанцы. Но для меня существуют только русские и китайцы. Все остальные — на одно лицо. Тут этих лиц миллион. И весь миллион улыбается. Через полчаса – голова кругом. Одно слово – мультикультурализм. У нас – синология, у них – мультикультурализм.

Тут надо остановиться, потому что окончательно запутаетесь, примете ислам и не заметите, как уже будете торговать сувенирами из Памуккале. Спросите, как пройти к реке, и при этом постарайтесь ничего не покупать. И не дайте себя затянуть в «Дом знакомств»: секс будет самый обычный, с какой-нибудь замызганной француженкой, которая будет изо всех сил изображать экзотическую иранку или афганку.

Между турецкими кварталами и рекой найдете большой красный иероглиф «народ», которым открывается вход в желтое гетто. Варшавский чайна-таун выглядит так же, как и минский: так, будто азиатский рынок пустил корни и превратился в деревню. Отличие лишь в том, что в Ваве «чайник» плоский, одноуровневый.

Я не могу дать рекомендаций по покупке стаффа у какого-то конкретного китайца. Во-первых, вы все равно его не найдете, потому что ориентироваться тут невозможно, даже имея точные GPS-координаты. Во-вторых, стафф везде одинаковый. Как и цены на него.

Сначала у вас попросят один евро за сверток. Вы должны скорчить недовольную физиономию и пойти к выходу. Тогда вам предложат по 75 центов за одну дозу. Кстати, 75 центов за одну дозу в Варшаве – хорошая цена. Но послушайте меня: тут нужно резко обернуться и сказать: беру 100 за 50 евро. А перед этим самого себя убедить в том, что это адекватная цена. И что если по этой цене не продадут, отсюда нужно уйти. Только тогда сработает. Иначе придется брать все же за 75. Или уходить. Что тоже вариант. Потому что вы же знаете, что 100 за 50 – это для меня. Для моего лица отличника и моих честных голубых глаз. Хотите узнать, какая цена соответствует вам – попробуйте этот трюк в десяти китайских лавочках. В одиннадцатой вы поймете, какая цена – ваша.

В этот раз, кстати, обошлось без обычного цирка, не пришлось торговаться и сбивать цену вполовину. Что тоже должно было меня насторожить. Я нашел стандартный китайский стафф-трейд: в лавках, где продают то, на чем я специализируюсь, обычно вдобавок торгуют еще календариками, книжечками с предсказаниями судьбы, бумажными роботами, древними радиоприемниками, с помощью которых, если долго искать волну, можно услышать голос предков, которые скажут тебе, чем нужно торговать, чтобы быстро стать миллионером; ковриками для медитаций, кимоно с драконами, трубками для опиума, цитатами из Мао и Лао-цзы, чудодейственными портретами каких-то стариков – нужно быть китайцем, чтобы просечь, что это за старики и в чем их чудодейственная сила. В стекле витрин, если у лавочки в принципе есть стекло и витрина, выложены сухие травы, корни женьшеня, пучки фазан-травы, почерневшие ящерицы. Я, кстати, так и узнаю свое место — по этим ящерицам и травам.

Тут на входе стояла «лотерея удачи» — барабан, кинув в который монету в 2 евро, можно получить бумагу с надписью «beter livin», «beter hels», которые якобы сами по себе гарантируют «лучшую жизнь» или магическое «улучшение здоровья». Ага, ищите дурака! Я и так не жалуюсь ни на жизнь, ни на здоровье. А если бы и жаловался – не в китайской же лотерее искать искупление. Конечно, в высокодуховном храме-бутике Hermes, если вы меня понимаете.

Старый торговец сидел за прилавком и практиковался в написании иероглифов. Черная тушь, маленький кусочек серо-желтой акварельной бумаги размером с детскую ладонь. Накорябал иероглиф, а бумажку — сразу в мусор, берет новую.

В помещении царила такая тишина, которая может царить только в маленькой китайской лавочке, где торгуют такой дребеденью, что торговля не имеет никакого коммерческого смысла. Около старика стояли настоящие механические часы – они тикали, как в рекламе Breitling. Верите ли: механические часы в наш просвещенный 4741 год?

Я поздоровался и спросил, есть ли у его чернил крыша. Но он мой юмор не заценил и продолжал молча возить кисточкой по листочку. Тогда я спросил: стафф есть? Он поднял голову и сказал на хорошем польском:

— Знаешь, почему я практикуюсь в написании иероглифов на маленькой бумажке?

Я лукаво улыбнулся и ответил:

— Конечно, знаю, дедуля! Потому что бумага стоит дорого, а переводишь ты ее ох как неэкономно. Ты бы хоть с другой стороны рисовал! А то что это получается? Один иероглиф на листок – и в мусор!

А он рассмеялся и нарисовал «лаовай»[1]. Протянул мне и объяснил:

— Если у тебя маленький листок, рисовать значительно сложнее. Потому что кисточка ограничена краями, рука не успевает развить скорость и силу. В рисовании иероглифов главное – скорость штриха. Именно она обеспечивает динамику и упругость.

Я хмыкнул, как механизатор в районном художественном музее, которому рассказывают о том, почему Джоконде на репродукциях нельзя пририсовывать усы.

Старик на мой скрытый сарказм не обратил внимания.

— Наша жизнь – именно такая попытка втиснуть красоту в рамки маленького клочка бумаги, – он поднял голову. – Мне уже 80.

Мне показалось, что последнее предложение никак не следовало из предыдущего.

— Каллиграф – всегда воин, – продолжил он. А воин видит, кто перед ним: крестьянин или великий мастер клинка, поскольку только такое понимание позволит воину остаться в живых, когда он встретит серьезного соперника, – он внимательно осмотрел меня. – Но я не каллиграф и не воин. Я просто торговец, который истратил лучшие годы своей жизни на торговлю хламом в далекой стране среди невежественных варваров, которые не отличат терракотовый чайник от глиняного. Сейчас листок, на котором я рисовал собственную жизнь, почти заполнен, а желание оставить после себя красоту не иссякло.

Я немного подустал его слушать и все пытался понять, на какое время рассчитана эта его «лекция». Старые китайцы как сядут тебе на уши, так могут болтать часами. А у меня поезд. А перед ним надо успеть хлебнуть пива.

Он встал, подошел к большому деревянному шкафу, покрытому черным лаком, и потянул к себе один из ящиков. Там – на всю длину – были выложены сокровища, на которые в Минске можно было бы купить половину города. Стафф был не скручен, бумажки разных размеров, большая часть записок выведена с помощью кисти чернилами, не исключаю, что тем самым стариком.

Получается, он сам и производил. Обычно же дилеры торгуют тем, что сделано на специальных фабриках, где сотни китайцев в антисанитарных условиях… — ну, вы социальную рекламу Госнаркоконтроля по net-визору видели, продолжение знаете. Буковки были ровными и разборчивыми (потому что иногда ни слова не разберешь, клиенты жалуются). А тут строчки, как под линейку. Я прочел несколько слов и быстро отвел взгляд.

Говорю же, не употребляю. Мне нельзя.

— Ну тогда давай так, – его руки теребили бумажки, ощупывали их, проводили пальцами по строкам, – выбирай себе товар, цену называй сам.

Он подумал несколько минут и добавил:

— Удивительная у вас страна, что вот это считается наркотиком.

— Страна удивительная не «у вас», а у нас, дед! – подхватил я. – Потому что мы в одной стране живем.

Я быстро, не опуская взгляда на бумажки, стараясь случайно не вчитаться в текст, чтобы не торкнуло, отсчитал сто доз, сложил в стопочку и поднес старику. Он было начал их скручивать в стандартные комочки, которые проще передавать клиенту из ладони в ладонь во время пушинга, но мне в голову пришла неожиданная идея. Я решил испытать судьбу и еще раз увериться на границе в своих сверхспособностях. Или, может, я просто не мог ждать, пока он свернет каждую из них. Потому что все это время пришлось бы слушать его нотации. Про страну и иероглифы. Я слушать люблю, но предпочитаю ток-шоу по net-визору. А здесь и сейчас я мудрость не заказывал.

— Не надо упаковывать, – сказал я ему, – так повезу. Меня никогда не проверяют.

Он посмотрел на меня удивленно. Может, за всю жизнь такого чудака и не видел. Я же быстро сложил стафф вдвое и вот такой адской стопочкой засунул в рюкзак – вид получился чудесный – как с моста в Вислу: наркотики заняли почти все место внутри. Тут не надо было искать. Надо было только расстегнуть. Девяносто процентов пассажиров слышат на границе просьбу раскрыть чемоданы. И откуда, ну скажи, откуда у меня была уверенность, что я вхожу в те 10 процентов, к которым не пристанут китайские таможенники?