Луженский Денис Андреевич
7. Мёртвый город
Чего мы хотим? Мне хочется верить, что такой вопрос рождался в голове у каждого из вас, друзья. Ибо это означает: среди тех, кто стоит сейчас передо мной, нет равнодушных, а есть лишь те, кто принял на себя бремя долга и готов нести его столь далеко, сколь хватит сил. Бастиону не нужны равнодушные. Бастиону не нужны слепо верящие в правоту нашего дела. Бастиону нужны те, кто твёрдо знает: они правы. И знание своё черпают из понимания.
Так чего же мы хотим? Держать континент в своей власти, как думают связанные Пактами государи? Жировать на кровных грошах простых людей, как шепчутся за нашей спиной эти самые "простые люди"?
Мало кто вспоминает: все пастыри когда-то были обычными людьми, с обычными радостями и бедами. И с обычным отношением к тем, кого закон год от года вынуждает отсыпать из собственных тощих кошелей "бесову десятину". Вы сами были из таких.
А есть и те, кто считает, будто мы всего лишь напыщенные кретины. Что Бастион - колосс на глиняных ногах, и если бы не наши ружья, он давно бы рухнул под собственной бесполезной тяжестью. Что если ружья раздать всем желающим, они и сами сумеют защититься от Безлюдных Земель.
Глупость людей чаще всего происходит от незнания.
А ведь всё, чего мы хотим - чтобы Оно было Ясным. Отныне и навсегда.
"Абель Вендел. Избранные речи",
128 г. Эры Возрождения, Нойнштау, Главный архив
История седьмая: Мёртвый город
1.
Темно, сыро и тесно. Под пальцами - колючие хлопья ржавчины. И стоит лишь неловко пошевельнуться - такие же хлопья сыплются сверху. Прямо за воротник... Бесы и пламя!
Он достал из-за пазухи тонкую стеклянную трубочку, осторожно надломил её, как учили, встряхнул. Бледно-зелёный свет разлился по узкому проходу, растворяя чернильную темноту.
Пусто. Футов на двадцать впереди - только жерло трубы, дальше свет не справлялся. По дну, вымывая ржавчину, струился тонкий ручеёк, давая смутную надежду, что это бутылочное горло где-то там, в кромешной тьме, не заканчивается пробкой завала.
Время слишком дорого, чтобы тратить его на сомнения. Рэлек пополз, держа светящуюся трубочку перед собой. Сухой шелест, плеск воды, скрип оскальзывающихся подошв... Проклятье, до чего же шумно выходит! Но если двигаться осторожнее, ему всей ночи не хватит, чтобы пройти по этой трубе. Поэтому, сжав зубы, приходится скрипеть и шуршать, но ползти быстро. И уповать на то, что его возня не потревожит оставшихся наверху чутких ушей.
Всё же он испытал большое облегчение, когда труба вдруг закончилась. Окружающее пространство раздалось вширь, рука вместо мокрой ржавчины нащупала покрытый водой каменный пол. Подняв светящуюся трубочку вверх, он выполз из тесного лаза и выпрямился. Лойза, всё-таки не ошиблась! "Крысиная нора" вывела в другую трубу, намного шире предыдущей. Не трубу даже - настоящий каменный туннель, высотой в добрых полтора человеческих роста. Хоть вприпрыжку беги - просторно!
"И подкрасться могут с любой стороны", - осадил он сам себя.
Хуже того - разлившаяся по дну туннеля вода громко плеснула, стоило лишь сделать первый шаг. Каждое движение порождало гулкое эхо, разносящееся под каменными сводами. Даже собственное дыхание казалось здесь неправильно громким.
Шлёп... Шлёп... Шлёп... Интересно, откуда здесь вода? Наверное, тоннель - часть ливневой канализации, но ведь дождей не было уже, самое меньшее, неделю. Возможно, просачиваются где-то в древнюю систему грунтовые воды?
Эта мысль настроения не подняла. Ржавчина, которой перепачкался с ног до головы, - сущий пустяк в сравнении с тысячами фунтов земли и обветшавших бетонных перекрытий, готовыми обрушиться на макушку. В Мертвецах такое случается сплошь и рядом, стоит лишь на миг утратить осторожность. И если при этом тебя сразу раздавит, как попавшего под каблук лягушонка - считай, повезло. Впрочем, даже опасность погребения заживо бледнеет перед возможностью иного конца...
Рэлек несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, унимая разошедшееся воображение. Эдак можно попасть прямиком в объятия паники, а паника сейчас смерти подобна. Другое дело - рациональный, привычный страх, советчик и покровитель. Что он тебе говорит, дружок? Стоит маленько прибавить шагу... но не настолько, чтобы кроме плеска под ногами ничего уже вокруг не слышать.
Шлёп... Шлёп... Поворот налево. Так и должно быть, если вспомнить изгибы канала. Одна незадача - по всем расчётам повороту давно следовало остаться за спиной, но здесь, под землёй, расстояние как будто удвоилось. Вот и пойми: то ли в теснине затопленного тьмой туннеля разум шутки такие шутит, то ли каменная труба вовсе не следует в точности линии набережной. Хорошо бы второе, собственному рассудку отчаянно хотелось доверять.
Сразу за поворотом обнаружилась лежащая поперёк тоннеля тёмная масса. Будто человек свернулся калачиком на залитом водой полу, да так и уснул... Сердце успело толкнуться в груди добрую дюжину раз, прежде чем стало ясно: это не человек, да и вообще не живое создание. Просто груда мусора, очень старая, слипшаяся и сплавившаяся в нечто настолько бесформенное и однородное, что невозможно стало понять, чем оно когда-то было. Поколебавшись секунду, Рэлек аккуратно перепрыгнул через преграду. Свет метнулся по стенам, бледная зелень омыла влажные своды, некогда просто серые, а теперь сплошь покрытые грязными потёками. Остро пахнуло сыростью и плесенью, как в старом, давно не проветриваемом погребе... и чем-то ещё, незнакомым, сладковатым...
Резко обернувшись, он рванул из кобуры пистолет. Повёл стволом, выцеливая противника... Ни движения во тьме, ни звука. Нервы, дружок. Фантазия разыгралась.
Рэлек медленно попятился, не опуская вооружённой руки. Пять шагов... Десять... Туннель оставался тёмен, пуст и равнодушен к пришельцу. Почудилось? Собрав волю в кулак, он повернулся и зашагал прочь, борясь с мучительным желанием оглянуться. Пару минут это желание грызло его изнутри, потом отпустило.
Умению держать в узде собственные чувства его учили едва ли меньше, чем умению целиться и нажимать спусковой крючок. Четыре года учили. Возможно, только ради сегодняшнего дня.
"Почему ты? Да больше некому, братец..."
Вспомнив эти слова Чейда, он подумал, что десятник больше никого не отправит следом, если Рэлек не вернётся. Группе просто не хватит времени, чтобы дождаться помощи - когда в свои права вступит ночь, рой доделает начатое...
Гадство! Это ему только кажется, или свет в стеклянной трубочке потускнел? Лезмоль уверял, что реакция должна идти от трёх до пяти часов, поэтому дал Рэлеку только один химический осветитель. Теперь если проклятая стекляшка погаснет... В темноте оружие станет почти бесполезным, любая хищная тварь сможет подобраться к бредущему наощупь человеку. Не нужно напрягать воображение, чтобы представить себе, на что способны клыкастые пасти и хитиновые лезвия хелицер...
"А ну, стоп! - от призрачного голоса в голове веяло злостью. - Забыл, чему тебя учили четыре года?! Паникующий стрелок - мёртвый стрелок! Бегущий солдат на поле брани ещё имеет шанс уцелеть, пастырь - никогда! И раз уж ты, малыш, оказался не в армии, а в Бастионе - не смей паниковать!"
"Заткнись! - огрызнулся Рэлек мысленно. - Ничего я не забыл!"
Вдох! Выдох! Вдох! Выдох! Вдох...
Он перепрыгнул ещё одну кучу древнего мусора, с опаской прошёл под расколовшей свод потолка широкой трещиной. В разломе чернела земля, вниз бессильно свисала бахрома тонких корней... мёртвых корней - город наверху давно захватила серая колючка и деревья все погибли, только трава ещё кое-где зеленела, да изредка взгляд цеплялся за кусты чертополоха - этот даже серой дряни противостоять исхитрялся.
Шлёп... Шлёп... Когда-нибудь он должен кончиться, проклятый тоннель. "Когда-нибудь всё кончается", - так любит говорить Никлаш. Никлаш вообще любит поговорить. А ещё у него отличные глаза - по-птичьи зоркие, внимательные. Сегодня он первым разглядел в развалинах болга. Если б не глаза Ника, рой сумел бы подобраться на сотню шагов ближе. Быть может, только благодаря ему патруль успел отбить атаку.
Рэлек поднял взгляд к низкому грязному своду, пытаясь увидеть сквозь толщу земли и камня пустые улицы, ветшающие год от года руины и надо всем этим - глубокую чистую лазурь... Нет, не выходит. Наверху, даже ночью, даже под грозовыми тучами - там совсем другое дело, там это давно уже приходит само. Но не здесь, где тьма и сырые стены давят на чувства тяжёлым спудом. Чтобы увидеть Небо, надо выбраться из туннелей. Надо идти дальше.
Чтобы отвлечься, он начал вспоминать. Нет, не волну атакующего роя, не недавнюю бойню наверху. Он думал о первом своём дне в Бастионе. Вернее первом вечере... Пять лет прошло, переполненных событиями, будто походный котёл - гречневой кашей. Но тот вечер помнился столь же хорошо, как если бы случился вчера.
2.
- Это армия, ржа! - Пешта состроил многозначительную гримасу, давая понять, что знает жизнь лучше наивных деревенщин, с которыми ему приходится делить скудный ужин. - Чёрные, белые, синие в жёлтую полосочку - разницы никакой. Везде всё одинаково.
- Ты о чём? - не понял Энгольд.
- О порядках, ржа, о чём же ещё? Не о жратве же! - будущий пастырь понюхал кусок влажного сыра и вздохнул: - Вот жратва, ежели папаше моему верить, у герцогских панцирников не в пример лучше.
Овечий сыр, не первой свежести серый хлеб и по большой кружке простокваши - вот всё, что они получили от сонного повара. Похоже, новобранцы в Дицхольм прибывали не каждый день, и здесь не считали нужным ради явившихся на ночь глядя новичков разжигать огонь на кухне.
Спутников своих Рэлька увидел впервые, когда Даймир передал его с рук на руки сопровождающему из Бастиона. Случилось это позавчера в маленьком городке с длинным, плохо запоминающимся названием.
"Не унывай, братец, ещё увидимся", - сказал стрелок на прощание. Сам он остался в том городке вместе с Малешем и Ксаной. А Рэлька уже через полчаса поехал дальше, пересев с ксаниной кобылы в тряскую повозку к бастионовцу по имени Чиф и к двум его пассажирам.
С первого взгляда тех можно было принять за братьев: оба рослые, крепкие телом; ни дать, ни взять - годовалые бычки. Разве что у одного волосы курчавились густо и пышно, а второй блестел гладко выбритой макушкой. Но стоило "братьям" заговорить...
"Здравбудь, малой. Садись сюда, сказывай, откель будешь? Меня вот Энгольдом звать..."
"Что, Энг, нашёл себе приятеля-землероя? Леса и поле - дом родной, коровы и козы - лучшие друзья? Хех! Ладно, салажня, не дрейфь, запрыгивай. Я - Пешта..."
Энгольд и Пешта. Одному девятнадцать, другой уже двадцать первую годовщину справил; один - простодушный и незлобивый, другой - едкий, как уксус и, что называется, себе на уме; один - крестьянская косточка, широкая, надёжная, другой - самоуверенный горожанин, глядящий на "пахарей" с пренебрежением.
Эти двое путешествовали вместе уже неделю, и между ними установилось нечто вроде взаимопонимания. То есть, Пешта младшего товарища поддевал регулярно, но беззлобно, а тот к издёвке спутника привык и обижался разве что для виду.
Появление Рэльки привнесло некоторое оживление в это однообразие отношений, но ненадолго. Ещё до того, как они успели прибыть в Дицхольм, Пешта понял, что его язвительные остроты действуют на "малыша" даже меньше, чем на Энгольда и потерял к новичку интерес. А сам Рэлька впервые оказался в окружении совсем незнакомых людей - это было непривычно и порядком его тяготило. Потому, наверное, за два дня дороги со спутниками он перекинулся едва ли парой дюжин слов.
Вот и сейчас подкидыш молча жевал свой сыр, прихлёбывал тёплую простоквашу и слушал, как Пешта делится с "салажнёй" богатым житейским опытом.
- Ладно, жратва - дело наживное. Порядки - вот чем армейская житуха от обычной отличается. Первым делом их надо уразуметь.
- А чё порядки? - с опаской спросил Энгольд.
- А то, ржа. Последний раз, детишки, угощаетесь не по приказу. Скоро всё будете делать только через матюги капрала... вернее, этого, как его... мастера-наставника.
- Можно подумать, ты будешь того... не по приказу.
- Я - другое дело, - Пешта ухмыльнулся с превосходством. - У меня папаша был капралом, я сам с малолетства, как в казарме рос. Небось, привык.
- Что ж не в солдаты тогда пошёл? Что ж сюда, к "чёрным"?
- Не твоего ума дело! - озлился вдруг бритый крепыш. - Жри, давай, ржа, и тащи задницу, куда укажут!
Энгольд насупился, сжал кулаки, но на более старшего и сильного обидчика броситься не рискнул. Уставился в свою миску и принялся сосредоточенно жевать.
- Ничего, ужо вас, хлюпиков, возьмут здесь за шкирбаны. Заставят, ржа, носом канавы рыть. Вместо сохи, ага...
Он вдруг осёкся, вскочил с лавки и застыл навытяжку. Рэлек и Энгольд, чуть замешкавшись, последовали его примеру. А от дверей трапезной к ним уже шёл... нет, не шёл - надвигался грозовой тучей человек в чёрном, огромный и могучий, точно вставший на задние лапы медведь.
- Так-так, - голос у него оказался подстать внешности - глухой и гулкий, будто доносился из бочки. - Я смотрю, кое-что вы уже умеете, неудачники.
Он оглядел троих новичков и его массивное, невыразительное лицо на миг исказила гримаса недовольства - будто судорога по чертам пробежала.
- Знакомы с военной службой?
- С вашего позволения, господин мастер-наставник, - отозвался Пешта, - так точно, я знаком со службой!
- Вот как... - гигант остановился в шаге перед ним, а показалось - навис над всеми тремя сразу. Не человек - монолитная чёрная глыба.
- Мне, выходит, уже и представляться не нужно? Ты про меня и так всё знаешь?
- Никак нет, господин мастер-наставник! Я слышал только то, что вас следует называть "господин мастер-наставник"!
- Что ж, тогда запоминайте, неудачники: меня зовут брат Тэнгер. Под моим началом вы проведёте следующие два года вашей жизни. Не больше, но и не меньше. Ясно?
- Так точно, мастер-наставник! - отчеканил Пешта, опередив растерянных товарищей.
- Славно. Если ты такой умный, что отвечаешь за троих, скажи мне, кто вы такие.
- Никто, мастер-наставник! Мы - никто!
- Ну и ну, - что-то дрогнуло в каменном лице, - настоящая армейская школа домашней выделки. Как мило.
Он вдруг наклонился вперёд, и этого быстрого и грозного движения Пешта не выдержал - непроизвольно отшатнулся.
- Если ты никто, неудачник, какого беса я должен с тобой возиться?
- Я, мастер-наставник...
- Молчать, - бросил Тэнгер глухо, и у крепыша захлопнулся рот, аж зубы лязгнули. - Если ты никто, ты никому и не нужен. Нет, паренёк, ты должен быть кем-то, чтобы я захотел тратить на тебя своё время.
Он развернулся на каблуках, собираясь уйти.
- Господин мастер...
Рэлька потом и сам не мог понять, что его за язык дёрнуло, заставило говорить, когда следовало бы помалкивать.