– Логгерхед… – простонал вдруг Зырянов. – Филипп, это был логгерхед!..
Ну да, логгерхед – большая морская черепаха, посреди техасской степи, ага. Экий занятный у него бред…
– Лежите, Виктор Сергеевич! И – молчите, Бога ради!
– Это был «Логгерхед», – упрямо помотал головою тот, – новое полупогружное судно. Они сумели провезти его чугункой… а мы не дали его грохнуть!.. Гудвину теперь конец…
– Полупогружное судно? Никогда не слыхал!
– Вроде подводной лодки… только надстройка все время торчит из воды… как краешек панциря у морской черепаха, ага!..
– А в чем тогда смысл? Его ж видно! – неожиданно для себя заинтересовался боевик.
– Можно трубу наружу вывести… и нормальный двигатель поставить, паровой… узлов на пять… и торпеды – хоть инерционные, хоть на пневматике… – Зырянов замолк, собираясь с силами; Ривера терпеливо ждал. – А для корабельной артиллерии он всё равно неуязвим – над водой крохотная долька, да и та бронированная…
– Пять узлов? Ну, это не скорость… – пожал плечами Ривера.
– Его проектировали как «убийцу броненосцев», а для тех целей – в самый раз… За фрегатами ему, конечно не угнаться… В океане, в смысле, не угнаться, а в замкнутом заливе – опять же, в самый раз… Это будет сейчас – хорек в курятнике!..
– Это вы меня так утешаете, Виктор Сергеевич, что ребята погибли не зря?
– Всё в руце Господней…
Молчание было долгим. Резидент, похоже, пребывал где-то совсем уже далеко – наверное, в Южных морях, где, по слухам, началась его служба: там сейчас чудесные шоколадные девушки купаются нагишом в теплом прозрачном океане, весело катаясь при случае на больших черепахах-логгерхедах и ничегошеньки не ведая об «убийцах броненосцев»… Потом тот вновь приоткрыл глаза и позвал:
– Филипп!..
– Да, Виктор Сергеевич!
– Этим, в «Вилларику»… помощь… не забудь…
– Лежите спокойно, Виктор Сергеевич: я никогда ни о чем не забываю.
– Похоже, всё: надорвалась я, святой отец. Не поднять мне двоих сразу, никак…
– Надо выбирать, да?
– Ну, как-то так…
– Раненый – стабилен, сеньора, а мальчику становится хуже, и быстро…
– Знаю… Вы догадались – по собаке?
– Да. Она лучше нас чует чужого.
Поведение Флоры и впрямь было как бы не самым загадочным и пугающим во всей этой истории: при виде Саши она теперь начинала придушенно рычать, топорща шерсть на загривке, либо жалась к ногам Ветлугина, жалобно скуля и глядя на него умоляющими, совершенно человеческими, глазами; держали они ее теперь, от греха, в другом помещении. Сам он поначалу не сомневался, что мальчика просто накачали в том вертепе какой-то хитрой отравой или наркотиками, но тут впервые осознал: похоже, не так всё просто… Как должна – о, сугубо теоретически!.. – вести себя собака в присутствии… ну, скажем так: «оборотня, принявшего облик хозяина»? – да вот так, небось, и должна…
Помогая падре перевязать Расторопшина, спросил – надеясь, честно признаться, на утешение:
– Рана, вроде, чистая, без запаха, да и крови немного. Как это смотрится с вашей, врачебной, колокольни, святой отец?
– С моей, фельдшерской, колокольни, сеньор путешественник, в том, что крови снаружи немного, ничего особо хорошего нет: значит, вся она пошла внутрь брюшной полости, и начала уже там разлагаться. Перитонита, хвала Господу, нет – кишечник не задет, это главное, – но полостная операция необходима в ближайшие два-три часа, иначе…
– Иначе – она бросится поддерживать его всеми своими средствами, и сил на мальчика у нее не останется вовсе, да?
– В общем, да.
– А что ваш послушник?
Игнасио поглядел на часы, потом отчего-то на небо, потом опять на часы; вздохнул:
– До города-то он, конечно, добрался, и врача уже мог найти… Но прямой путь к нам сюда ведет как раз через… тот разворошенный вами водуистский муравейник; значит – только в обход. Трудно успеть… Хотя отчаиваться, конечно, не следует.
– Выходит, теперь только молиться, падре?
– Да. И я, с вашего позволения, вернусь к своим обязанностям – вот как раз к этим!
…Расторопшин впервые пришел в сознание ближе к полудню; Мария сидела с ним рядом, «заклиная боль», и первое, что подумал Ветлугин, разглядев наконец хорошенько выражение их лиц, было: «Эх, какая могла бы выйти пара!»
– А, Ветлугин! – приветствовал его ротмистр так, будто они расстались вчера на вечеринке. – Помните ль вы простонародный, но философический анекдот про набожного мужика и разбойников?
Он чуть не перепугался поначалу: больно связно звучала речь ротмистра и насмешлив был его тон – уж не предсмертная ль это ремиссия к тому подкатила?..
– Э-ээ…
– Поехал как-то набожный мужик со своей Матреной на ярмарку с товаром, через лес. А в лесу – разбойнички: мужику настучали по башке, бабу отымели по-быстрому, и укатили весело на ихней телеге. Ну, мужик подымается из канавы, со стонами, и говорит: «Всё, Матрена, от Бога! Что разбойников мы повстречали – это от Бога, и что товара с лошадью лишились, и что башку мне разбили – это всё от Бога. И даже то, что тебя отымели – это тоже от Бога… Но вот уж то, что ты им при этом подмахивала – это всё-таки не от Бога, а от твоей блядской сущности!» Улавливаете ль вы смысл сей побасенки, господин член-корреспондент?
– Разумеется, господин ротмистр. Странно лишь, что вы оборвали ту побасенку на полуслове.
– Кстати, не знал! А ну-ка, развлеките – встречно!
– Ну, по крайней мере в Сибири, где ее слыхал я, баба ему на ту претензию отвечала: «Да-а? А ты сам попробуй-ка не подмахивать, когда тебя – на муравейнике!..» Тоже, знаете ли, весьма философически…
– Ну да, ну да… Хотели, как лучше, а вышло – как всегда: «Что честно умер за царя, что плохи наши лекаря» – и далее по тексту… А ведь я его уже почти оттуда вытащил, эх!..
Помолчали. Мария тем временем уже перебралась к Саше, и он буквально физически ощутил, как затеплившаяся было жизнь вновь стала покидать Расторопшина – капля за каплей.
– Будь мы японцами, – усмехнулся меж тем ротмистр, – мы сейчас обменялись бы ритуальными поклонами, а потом сотворили себе по харакири – одновременно: тут очень важна одновременность! И – никаких больше проблем…
– Ну, одно харакири тебе там уже сделали – уймись на время!
– Да уж… Давай-ка я тебе напоследок подарю одну полезную хитрость… из арсенала российской военной разведки.
– Давай! Только не надо никаких «напоследок»…
– Послушай, если мне понадобится утешитель, я обращусь к специалисту – к здешнему падре! А ты – слушай… По ходу дела тебе будет тут встречаться разный народ – русские, американцы… калифорнийцы. Так вот, кое-кто из них будет, возможно, не тем, за кого он себя выдает.
– Та-аак…
– Когда по всему миру пошли винтовки с унитарным патроном, повсеместно изменилась и форма приклада: появилась шейка. Соответственно, меняется и хват. В российских винтовках, чтоб кисть сразу находила верное положение, на шейке стали делать махонький такой упор под мизинец…
– Надо же: сколько стрелял – никогда не обращал внимания! – удивился Ветлугин. – А что, не везде так?
– Не везде. Это, собственно, сделано для наших рекрутов, никогда прежде оружия в руках не державших. В Америке, где все с оружием привыкли обращаться сызмальства, нужды в таком ограничителе нет, здесь шейка совершенно бесхитростная. Так вот, человек, привыкший к российским винтовкам, и на здешних тоже – первым же движением кисти, рефлекторно и безуспешно – ищет такой упор: проверено!
– Что, и я тоже – ищу?
– Конечно. В общем, ты поглядывай при случае на своих спутников – кто как берется за приклад: может пригодиться…
– К нам, кажется, гости!..
– Отдафай малтшика и фройлян!
– С мягким знаком! – отвечал по-русски Ветлугин, сопроводив свои слова не нуждающимся в переводе оскорбительным жестом, и сунул руку в правый карман. Очень хотелось облизнуть губы – но делать этого категорически нельзя.
–У тебя в барабане всего три патрона, крекер! Может, ты и положишь троих из нас – но потом все, кто в миссии умрут такой страшной смертью, что ты и вообразить не можешь. Куда ты лезешь, дурак? – это вообще не твоя игра! Забирай своего недорезанного шпиона, и проваливайте в свой Большой Бассейн – вы нам неинтересны. А мальчику будет у нас хорошо, по-настоящему хорошо – и это чистая, беспримесная правда, крекер! Ну?!
– Ты прав, – кивнул Ветлугин, извлекая револьвер. – Пуль всего три, и первая из них – точно твоя. Ну?!
– Профессор Ветлугин? – у веснушчатого тоже был тягучий выговор южанина. – Я лейтенант Финн: Американский корпус инженеров-топографов*,
-------------------------------------
-------------------------------------
потом – Миссисипский Добровольческий. Прибыл в ваше распоряжение, сэр! Бак… – простите, майор Гренджерфорд! – сказал, что у вас тут проблемы и велел поторапливаться. Мы, кажется, вовремя?
– Да, более чем… – (видит Бог, Аркадий Борисович, я откладывал решение, как вы просили, но…) – А вы, как я понимаю, врач?
– Доктор Сейтон, к вашим услугам, сэр! – рукопожатие седоголового было твердым, истинно хирургическим. – Ну, показывайте – где ваш раненый?..
– Кстати, я вас вспомнил, – обратился он к веснушчатому. – По фотографии. Экспедиция Беренджера – вы там стоите как раз по центру: морская тельняшка смотрится в истоках Миссури довольно необычно.
– Так точно, сэр! – расцвел тот. – Я вас тоже сразу узнал, по Алтайским фотографиям. Горд служить под вашим началом, сэр!
– Послушайте, лейтенант… Сожалею, но я не могу принять вас под начало. У нас тут… ну, очень большие проблемы, и я не могу вас втягивать в них. Эти ребята, – он кивнул в направлении железнодорожной линии, вдоль которой убрели черные, – скоро вернутся; их, насколько мне известно, многие десятки, и шутить они совершенно не намерены. Лучшее, что вы можете сделать – это эвакуировать отсюда, пока не поздно, еще двоих человек; надо прикинуть – кого.
– Сэр, меня выдернули прямо с передовой – специально, чтоб я успел присоединиться к вашей экспедиции: в Ричмонде считают это очень важным делом. Да меня просто расстреляют за трусость и дезертирство – и будут четырежды правы!
– Ладно… А доктор?
– Доктору тоже не впервой оперировать под огнем. И потом, нам надо продержаться несколько часов – дальше Гренджерфорд обещал помощь; не бог весть сколько, но всё же… Стоп, а это – кто?
Финн ловко извлек притороченную к седлу винтовку и дослал патрон. Ветлугин внимательно проследил, как тот перехватывает шейку приклада и поздравил себя с паранойей: не, ну вот тут-то ты – чего думал углядеть, а?.. Подъехавшая тем временем с запада дрезина остановилась, с нее спрыгнули четверо, все с винтовками, и двинулись прямиком к ним; разглядев предводителя подъехавших, Ветлугин облегченно убрал револьвер и скомандовал Финну:
– Отбой! Свои.
– Свои – это кто?
– Калифорнийцы, я полагаю. Русско-Американская компания.
Финн и Ривера – «Николай Николаевич Николаев, к вашим услугам!..» – церемонно представились; южанин пристально оглядел забинтованную голову боевика и его руку на перевязи, но лезть с расспросами, понятно, не стал.
– Господин Ветлугин, Русско-Американская компания поручила мне обеспечить охрану вашей экспедиции. Вместо компаньеро Шелленберга – тот получил новое задание, срочное. Даже вот попрощаться не вышло, увы.
– Жаль! Ну, передавайте Валентину Карловичу привет, при случае.
– Спасибо, при случае передам – непременно… Мистер Финн, думаю, у нас тут в ближайшие часы будет жарко. Сколько у вас патронов?
– Три десятка.
– Негусто, черт… Да и у нас тоже: мои люди, – он кивнул на безмолвную троицу за спиной, – были просто на патрулировании железной дороги и к перестрелке с полутора сотнями тонтон-макутов вовсе не готовились… А что сулит нам майор Гренджерфорд? будет помощь?
– Постойте! – прервал их Ветлугин. – Так вы знакомы? Через этого самого… Гренджерфорда?