— А ты будешь чего делать?
— После того, как я начну передавать информацию руководству, а здесь у меня есть кое — какие соображения, за источником информации начнется самая настоящая охота. И, скорей всего, меня спецслужбы вычислят, рано или поздно. Не надо недооценивать наших предков. И, не исключено, сильно ограничат в степени свободы. Велика вероятность, что информация просочится к глобальному противнику. Агентов глубокого залегания мирового правительства очень много. И тогда моя жизнь не будет стоить и ломанного гроша. Если масонам, и прочим тайным орденам удалось отравить Сталина, убрать Берию, то чего уж говорить про меня. Максимум, я продержусь года три, а может, и еще меньше. Поэтому вам светиться не нужно в любом случае. Делайте все, что бы в будущем не смог повторится вариант с иудой Горбачевым и законченным алконавтом Ельциным. Разумеется, насколько это будет в ваших силах. Хоть травите его, вешайте, молотком или ледорубом по куполу бейте. Однако я подозреваю, что история после нашего вмешательства будет уже другой. Хотя основные игроки останутся все те же.
— Да уж, весьма пессимистический вариант, — вздохнул Мишка, — наша жизнь в дальнейшем будет походить на прогулку по минному полю. Полный самоконтроль.
— Более того, дорогие прыщавые юнош с герлой, многие свои идеи вам придется приписывать коллегам, дабы оставаться в тени, — подчеркнул я.
— Ты нагнетаешь обстановку, может все не так драматично? — спросил Жорка.
— Все же будем придерживаться самого радикального оптимизма. Это когда мы упали в грязь и всенародно объявляем, что она абсолютно лечебная, и, стало быть — полезная. Поэтому эта процедура сугубо профилактическая. Самая, что ни на есть, грязная пиар — компания, — Мишка тут же объяснил нашу ситуацию с медицинской точки зрения.
— Если бы, — вздохнул я, — к вашему сведению, некоторые спецоперации, которые после войны будут приписывать фашисткой разведке, проводили совсем не немцы и их союзники, а совершенно другие силы. Поэтому мои дорогие попаданцы, встречаться будем редко, тайно, словно разведчики в тылу врага. Вас надо беречь.
Мои друзья приуныли. Да и у меня на душе было тяжело. Что не говори, а оказаться в прошлом, далеко не радостная прогулка при луне под грохот барабанов, завыванье дудок и кривляния обнаженных потасканных женщин.
— Не согласен, варена пельмень, — тряхнул косой Мишка, — надо всем держаться вместе. Только так мы добьемся цели.
— Поддерживаю, — буркнул Жорка.
— Кардинально против. Вам все равно придется вести себя прилично, будто культурным людям в очереди к унитазу. — Я жестко загасил бунт на барже с навозом в стадии личинки червя. — Не забывайте. В наших руках будущее страны. Если мы увидим, что информация не доходит до нужных людей, а эшелон истории продолжает движение по прежней ветке, то тогда придется бить фашистов всеми доступными методами. Для этого организуем ДРГ, и используем все навыки, полученные нами в будущем. На нас с Жоркой боевая часть, а ты Мишка займешься медициной. Вот к этому и начнем готовиться.
— Командование я уже взял на себя. Поэтому начинает действовать первый принцип. Я доминирую, вы внизу пыхтите, плюетесь, но терпите и имитируете полное удовлетворение процессом. Не кривитесь. Руки прочь — за штурвалом ас. Если вы думаете по другому, то у вас нет сердца, и появились вы на свет от ехидны с гадюкой. Во — первых, имею опыт, тем более майор запаса. Во — вторых. Умнее вас в десять раз. Шутю, возможно, хотя нет, говорю голимую правду. Как бы вас не колбасило от этого. Но смиритесь во имя Будды. Тем более попал сюда первым, адаптировался в отличие от вас. Ты же Жорка, был в моем подчинении сержантом. Не забыл? Стало быть, теперь подрос в жесткой иерархии гордых птиц до уровня заместителя. Поэтому имеешь почетное право сидеть на нижней ветке и безропотно, смиренно, выносить все то, что будет падать на тебя от высшего уровня. В данном случае от меня. Мишка будет сидеть с тобой рядом, не волнуйся. Ценных указаний хватит всем. Даже более того — не сразу и отмоетесь. Могу только гарантировать, что вазелин будет выдаваться совершенно бесплатно и в неограниченном количестве.
— Суров однако, — вздохнули друзья, — узурпатор с замашками извращенца. Культ личности вызревает на глазах. Лечится только ударом табакерки, и наложением шарфа на шею для полной гарантии…
— Не злоупотребляйте своими гражданскими правами. Если я буду белым и пушистым, вы же меня вмиг растащите на воротники без зазрения совести. Я уже в танке, и мне по баклажану, на какой легковой машине вы решили выехать на мою дорогу. Примитивный либерализм не пройдет. Критика властных структур и пересмотр моих полномочий чреват для вас потерей здоровья. Запомните, когда мне плохо, я начинаю петь. И после этого плохо становится окружающим. Если я вас напрягаю или огорчаю, то вы можете забиться в угол и порыдать. Тем не менее, генеральную линию партии менять не буду. Безобразия не нарушайте. Мишка, в конце концов, спрячь свои титьки. Хотя наша дружба проверена многолитровым временем и испытаниями, но и твоему бесстыдному разврату должен быть конец.
— Выскакивают постоянно, никак не привыкну к ним, — не смутился Мишка, и запахнул халат, — хорошо еще не очень большие, не болтаются.
— Давай помогу заправить, — дернулся Жорка, — друзья всегда должны помогать друг другу в трудных ситуациях. Факт.
— Облезешь, помогальщик, не для тебя юного автоматчика предназначена роза красная, непорочная и чистая…
— Тоже мне крысавец нашелся. Только свистну, у меня целая тыща, а может быть и две, таких титек будет. Сами прибегут. Руки тискать устанут…
— Вот заимей себе такие, хотя бы силиконом накачай, и занимайся самотиском, с утра до вечера, педофил латентный. Решай в гордом одиночестве свои физиологические проблемы! Все вы, мужланы, одинаковые. У вас только одно на уме. Только и способны по пьянке в бане за невинными девушками подглядывать.
— Это не правда!
— Правда!!
— Не правда!
— Правда, правда! Я про вас кобелей все знаю! Лично видел тебя, доцента, ну, и, еще одного типа. Забыл, как его звали. Впрочем, это не важно…
— Вы еще подеритесь, горячие прыщавые пубертаты. А силикон пока не изобрели к вашему сведению. Милые бранятся, а потом уж чешутся! Миш, в самом деле, перестань буграми туда — сюда махать. Своими жесткими сосками мне весь нос ободрал. Понимаю, что теперь ты фанатичный транс, представитель меньшинств, есть карма и так далее. Но и хуцпу свою не показывай. Сами мы наглецы еще те, — я решил продемонстрировать задатки неформального лидера.
— Необразованные, похотливые и жалкие натуралы! — огрызнулся Мишка, — вам никогда не понять нежную, тонкую, чувствительную душу творческой и свободной личности. Лишенной оков сексизма и грубого мужского шовинизма!
— Миш, а меня терзают смутные сомнения, — поскреб затылок Жорка, — ты у нас в том воплощении был фанатичным бабое…, тьфу, баболюбом. Если следовать теории нашего уважаемого доцента, чтобы у него в стакане водка по утрам не переводилась, то эти качества проявятся у тебя и здесь, но сообразно твоей сегодняшней природы и физиологии. Получается, что ты теперь всех здешних мужиков затрахаешь?
— Вы чо!? — Мишка выпучил глаза, побагровел и сжал кулаки, — Да я этих уродов вонючих терпеть не навижу! Если кто коснется, такая злоба появляется, что зенки готов вырвать. Ужас! Не пойму, как этих мерзких скотов женщины любят. Меня от мужиков блевать тянет перманентно. Да я лучше под танк с гранатой лягу, чем под кобеля двуного! И вообще — целка я, варена пельмень. Вот.
— Это проявление типичной мизандрии — оголтелого мужененавистничества. Мишенька, — сказал я сладким голосом, — так сказать, дочь морского офицера и убежденная профессиональная крымчанка, ты хочешь сказать, что не все так однозначно, и тебе по прежнему нравятся женщины?
— Да, варена пельмень, — наш уникальный транс скромно опустил глаза и стал ногой ковырять землю, — очень. Они все здесь такие симпатичненькие. Мягкие. Пухленькие. Сочные. Чистые. Непорочные. Неиспорченные. Неизбалованные. Притягательные. Нежные. Ласковые…
— Да он же законченный и неисправимый лесбиян! — ахнул Жорка, — здесь за это статья есть. Ой, загремишь ты Мишка в лагеря! И будет тебе счастье. Мужиков нет, а ковырялки и сосалки требуются, эрзац — самцы. Факт.
— Стоп, — прервал я друзей, — толпа, еще не ставшая народом, слушай очередной актуальный и злободневный тезис; если мы хотим свою невыполнимую миссию выполнить, то никаких извращений. Не воровать без меня. Не пить без меня. Не разлагаться морально без меня. Запомни Мишка, без меня сексом не заниматься! Узнаю про твой блудоход— все наружу лично выверну самым извращенным способом. Не посмотрю, что ты у нас ортодоксальная девственница, и, садист — жмурорез в одной инкарнации. Только под моим неусыпным контролем и строгим руководством. Всем понятно?
— Ясно, варена пельмень…
— Не дураки, факт….
— Я одного не пойму, — вздохнул Мишка, — почему вы в традиционном виде оказались, а я один в женском. Понимаю, что у барана свой взгляд на шашлык, не совпадающий с мнением большинства, но все же, хотелось бы узнать количество рецептов приготовления этого блюда.
— А нечего было в своем морге на разделочном столе баб иметь. Временами я в сердцах думаю, неужели нельзя было другого места найти, а? — спросил Жорка.
— А я причем? Чуть что — Мишка, Мишка! Это партнерша экзотики захотела. Да, и, пьяные были оба. Здесь смена обстановки, ну, и жутики всякие. Сумрак подвала. Скрип несмазанной…, ну, вообще, двери. Приятный запах формалина, загнивающих органов. Накрытые жеванными простынями тела жмурей. Романтика! А на лоток, между прочим, она только попой прижималась. Ах, как она кричала! О-о, братцы, как ее плющило! Как ее колбасило! Признаться, такого эффекта я не ожидал. Какой поразительный результат от смены обстановки!
— Ой, да ты еще и тайный некрофил!
— Да, ну вас, варена пельмень. Вот этого не было, с трупами я пока еще не спал. Чего вы понимаете в современном сексе! Вы полные дилетанты в тонкой женской психологии. Мужланы, вам никогда не узнать всю нежную женскую душу…
— Ну, да, конечно. Кто мы, а кто ты. Только одного понять не можем. Это положительный результат произошедшей с тобой антропрогрессии, или же инволюционный путь развития отдельно взятой личности в новом теле?
— Как это низко завидовать более удачливому товарищу, находящемуся на высшей ступени духовного развития, в отличие от вас, похотливых самцов скорострелов — пулеметчиков. Только и можете с линейками бегать, да и меряться, варена пельмень…
Наши встречи в больничном парке мы старались проводить тайно. Тем более, несколько скамеечек располагалось в укромных уголках. Обговаривали все возможные варианты действий. А потом нас начали выписывать одного за одним. Первым вышел на волю МишаТаня. За ним приехали родители. Я наблюдал, как ему пришлось изображать из себя любящую дочь, скромницу, отличницу и будущую звезду медицины. Вскоре со свистом вылетел Жорка, и через два дня свободной птицей в ново — старую реальность я. Как я и предполагал, вся наша тройка полностью влетела в это время по родовым линиям. По непонятным причинам мы заняли тела наших родственников, которые погибли в войну. Танюшу в том варианте зверски замучили, изнасиловали каратели. То ли прибалты, то ли бандеровцы. Жорка, погибнет в начале войны, практически не успев выстрелить по врагу. Моя судьба мне тоже была известна. И от этих знаний нам было все же не по себе. Жить хочется всем, невзирая на времена и эпохи. Инстинкт самосохранения намертво вморожен в нашу генетику. Поэтому изменение первого печального варианта стало нашей главной задачей. Как говорится, жить захочешь, и не так раскорячишься. Смысл жизни в том, чтобы умереть молодым, но, как можно позже, хотя бы лет через сто.
Честно говоря, волновался. Хотя мы и научились за эти дни действовать в рамках прежних матриц личности, точнее говоря, чувствовать привычное поведение, и отображать. Но ляпы случались на каждом шагу. Не так просто было врасти в иные времена. Да и знания будущего давили. Войну, разумеется, все ждали. Но никто и предполагать не мог, что все пойдет совсем не так.
Почти все лето я провел у бабушки в небольшом поселке Светлом, что находился в сорока километрах от Смоленска. После войны от него остались лишь одни фундаменты, и ни одного жителя. Мой младший братишка и будущий отец Вовка оказался порядочным сорванцом. Пару раз за проказы я, исключительно по сыновьи, отвесил будущему моему предку, пару лещей. А нечего было в будущем меня за двойку ругать и за разбитое соседское окно. У меня после этого на всю жизнь, может быть, стресс приключился. Я, может, ночами с тех пор под себя писаю, и матом ругаюсь, когда выпью и закурю. Не могут родители воспитывать своих детей, ой не могут! Хотя порой мне психологически было не по себе. Тем не менее, согласно наставлениям прапорщика Будды, я сгреб известную часть мужского организма в горсть, и усиленно готовился. Бегал. Подтягивался. Отжимался. Развивался физически. Метал ножи. До опупения изучал немецкий язык. Копал в лесочках схроны и убежища. Больших лесов у нас не было, поэтому, насколько я помнил из будущего, в данной местности широкого партизанского движения не было. Прятаться было негде. Действовали лишь небольшие группы. И одной такой боевой единицей решил быть я. Бабушка, как человек наблюдательный сразу заметила изменения в характере. Пришлось ссылаться на последствия тяжелой производственной травмы. Тут уж, как говорится, спасибо, что живой.
Здесь я понял, как был прав бывший «протогитлер» горячий корсиканский парень Бонапарт. На войне нужны три вещи; деньги, деньги и еще раз деньги. В моем случае не хватало не только финансов, но и материальных ресурсов. Все жили бедно, в том числе и мы. Бабушка продолжала работать уборщицей в местной школе. Платили копейки. Выручал огород и усад. Мне же требовалось огромное количество материалов для убежищ. Ладно, в лесу можно найти без проблем бревна. Пила, топор, лопата, кирка имелись. Но ведь требовалось оружие для тайной войны, ПБС и прочее имущество. Кое что будем изготавливать, и, подворовывать недостающее.
Несколько раз выезжал в Смоленск, где в пригороде в большом частном доме жил пока еще не признанный властью гений Палыч. У него в полуподвале была расположена лаборатория, где он и проводил опыты по варке оптического стекла. В свою очередь я делился с ним информацией из будущего, и прорабатывал варианты дальнейших действий. Потом вместе с Жоркой и Мишкой провели боевое испытание ночезрительных очков. Для этого организовали полуночный налет на контору облпотребсоюза. Изъяли печатную машинку, с порядочным запасом лент и писчей бумаги. Ночной акт экспроприации нам очень понравился. Война войной, но воровство по расписанию. На мой взгляд, следов взлома мы не оставили, а для всех мы были просто невидимками. Пришли к выводу, что очки открывают фантастические возможности. Жорка, как и подобает настоящему чиновнику — экономисту, в запале даже предложил взять сберкассу, так как средства для подготовки к войне, нам были ой, как нужны. Решили этот вариант отложить до весны, чтобы не возбуждать НКВД на активные поиски. Жорка, как истинный чиновник эпохи варварского капитализма, предложил считать наши кражи временным арестом активов на неопределенное время без возможной отдачи с процентами. Поэтому наши совести имеют спать дальше на законных основаниях.
Ну, и, кроме праведных дел, нам удавалось отдыхать на берегу небольшой речки, которая впадала в Днепр. Мы нашли в густых зарослях уютную полянку. Старательно околачивали груши, и от этого процесса наши отдельные органы становились только мозолистее и крепче. Нам процесс обивки нравился. Жгли костер, купались, загорали, в чем мать родила. А кого нам было стесняться? Кругом только свои. Мишку мы по прежнему воспринимали прежним охломоном, не смотря на новые приобретенные половые признаки. Правда, он не одобрял наши низкопробные шутки, хотя еще не так давно крепко соленые слова употреблял с превеликим удовольствием. Видите ли, сейчас они ему карябают слух и вызывают неприятные ассоциации. Чует мое сердце, ох, и получится из него стерва еще та. Только держись. Правда, однажды случайно на наш самопальный нудисткий пляж вышел, то ли рыбак, то ли грибник. Увидев Мишку во всей первозданной красоте, вытаращил глаза. Пришлось популярно, в пределах строгих правил русского языка, объяснять подглядывающему элементу, как нехорошо он ведет себя. А девственник Мишка разухарился, обворожительно улыбнулся, и скромно предложил провести операцию по принудительному удалению семенников у бедняги в полевых условиях. После этого минут пять слышали, как трещали ветки деревьев, и ломались тонкие березки. Наверное, зря мы так. Не дорос народ до таких шуток ниже пояса. «Комеди клаб» не смотрели с голливудским ширпотребом. Не окультурены еще. Темнота провинциальная. Вот и начнем просвещать аборигенов. Тяжело, но надо.