— Ну выбрасывать-то будешь, тогда дай докурить!
— Я не буду выбрасывать, я забычкую, после обеда покурю! — отбрил всех Ухо.
Андрей, который с трудом справлялся с головокружением, прислонился к стене и спросил:
— Карась, здесь что, всегда так?
— Это еще что, иногда носы друг другу разбивают, петушня поганая! Окурок готовы изо рта вырвать, чинарик из любого помойного ведра вытащат!
— Котов, — прокричал санитар, — к врачу!
7
Услышав свою фамилию, Андрей вздрогнул. “Ну, наконец то к врачу, я ему все объясню, я докажу, что держать меня здесь никто не имеет права, скажу, если что, я пожалуюсь тамплиерам, и всю эту тюрьму разнесут по бревнышкам”. Новенького провели в кабинет врача, причем все время его за рукав придерживал санитар. К этой специфической форме передвижения в больнице Андрею еще было необходимо привыкнуть.
— Доброе утро, — поприветствовал Андрея Игорь Николаевич.
Андрей не ответил на приветствие и уставился в пол. “Пусть почувствует свою вину передо мной: чем я больше буду молчать, тем лучше!” — думал пациент.
— Ну, не хотите говорить, молчите, — дружелюбно сказал врач.
— Вы не имеете права держать меня в тюрьме! — не выдержал больной.
— Это не тюрьма, а больница.
“Да, — подумал врач, — на самом деле первое впечатление от нашей богадельни именно такое и может сложиться. Я сам, когда впервые сюда приехал, первым делом подумал, что заведение на тюрьму сильно смахивает. Почти что все больные так и воспринимают больницу. Объяснить обостренным пациентам, что их привозят сюда для лечения, а не отбывания срока, практически невозможно”.
В этот момент Андрей посмотрел на лампочку, стоявшую на столе, и увидел в ее свете обветренное, мужественное лицо командора. Рыцарь протягивал руку, в ответ больной стал протягивать свою.
— Вы хотите обменяться со мной рукопожатиями? — спросил Игорь Николаевич.
Рыцарь исчез, и раздосадованный больной ответил врачу: “Нет!”
— Вы кого-нибудь видите еще в комнате? — спросил начавший что-то быстро писать Игорь Николаевич.
— Нет.
“Так, у пациента наверняка зрительные галлюцинации, думаю, и “голоса” еще есть. При этом скрытность бреда, такое сплошь и рядом случается на начальном этапе болезни. Завтра надо собрать комиссию для освидетельствования, но диагноз уже ясен, шизофрения”, — думал врач.
— Скажите, могу я съездить домой? — тихо спросил больной.
— Нет, пока нет.
— А позвонить близким я хотя бы могу?
— Я сам позвоню вашим родственникам, скажите, по какому телефону.
Пациент назвал номер. На этом первая беседа закончилась. Врач вызвал санитара Мишу, и тот повел Андрея в наблюдательную палату. По пути в отделение больной попытался рвануться к выходу, но опытный санитар быстро выкрутил пациенту руку и сказал:
— Будешь так прыгать, из больницы не выйдешь!
— Вы не имеете права! — закричал Андрей, но санитар еще подвернул больному руку, и пациент застонал от боли.
8
В палате Андрея впервые в жизни привязали к койке. Наказание одно из самых обычных в психиатрической больнице, но абсолютно дикое для того, кто попадает сюда впервые. Когда конечности пациента стали обвивать лямками, больной попытался сопротивляться. На помощь санитару пришел Ухо. Предатель держал Андрея за руки, в то время как санитар накидывал на голову новичка наволочку. Придушив сопротивлявшегося, Миша уселся на больного и прочно привязал Андрея к металлической кровати.
— Будешь трое суток лежать, — запыхавшись от борьбы с пациентом, сказал санитар, — по смене передам, чтобы тебя не отвязывали. А тебе, Ухо, за помощь на, держи, — с этими словами Миша вытащил папиросу из пачки. Ухо схватил беломорину и сразу засунул ее куда-то в штаны.
Тугие матерчатые вязки врезались в ноги и руки проштрафившегося; в таком состоянии не то что приподняться, даже головой и то подвигать было большой проблемой.
— Ну что, попался? — с сочувствием спросил Карась.
— Какое право они имеют меня бить и привязывать? — негодующе произнес Андрей.
— Они здесь все права имеют, а ты для них овца бессловесная, букашка. Тебя и привязать могут, и лекарствами заколоть до растительного состояния имеют право.
— Я пожалуюсь на них!
— Кому?
— В милицию!
— Ха-ха-ха. Помнишь песню покойничка Высоцкого про Канатчикову дачу: “Если вы не разберетесь, мы напишем в спортлото!”
— У меня еще есть кому словечко замолвить!
— Кому?
— Иногда ко мне приходит командор, рыцарь ордена тамплиеров, он за меня заступится!
— А, теперь понятно, не зря тебя сюда привезли!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да галюны у тебя, вот что. Галоперидолом тебя, наверное, лечить будут, “галушкой” по-нашему!
— А что такое “галушка”?
— Нейролептик, вот что. Сначала тебя сковывать будет, потом медленно все делать будешь, будешь как робот, заторможенным. Да что говорить, посмотри вон на других: у них вся дорога — до туалета и обратно. И так до тех пор, пока ты сам не скажешь врачам, что твои мысли об этих, как ты их назвал, “тарплиерах”, — бред, и что ты сам считаешь, что болеешь.
— Я не болею, храмовники живы!
— Да, надолго ты здесь.
В это время на соседней кровати двое больных вытряхивали из собранных в мусорном ведре чинариков крупинки табака. Один из них, долговязый Славик Кирпичников по кличке Кирпич, беседовал с бедолагой Вовой Сухоплюевым, у которого по причине сложной фамилии было два погоняла: Сухарь и Плевок.
— Ты у новенького-то суп за обедом попроси, а я попрошу второе! — обращался к Плевку Славик. — Я видел, он сегодня от завтрака отказался, так Олег Фикса все сожрал.
— А вдруг он сам есть будет?
— Не, он же вольняшка, ему передачку скоро привезут, вот увидишь.
Новичку стало муторно от этих разговоров. Кроме того, в голове начало гудеть, сказывалось действие нейролептиков. Андрей попытался заснуть, но вместо этого впал в полузабытье и, казалось, грезил наяву. Больной опять увидел брата-рыцаря, который вел свой отряд, состоявший из воинов Храма и пилигримов, долгой дорогой от Антиохии к Иерусалиму для поклонения Гробу Господню.
9
Разномастные паломники со всей Европы наводнили Геную. С той поры как Папа Урбан Второй провозгласил первый крестовый поход, вся Европа ринулась в поддерживаемое истовыми молитвами паломничество на Святую землю. Много разговоров было и о братстве рыцарей Храма, которое не только боролось с неверными, но также помогало всем паломникам передвигаться к Святой земле. Французы и фламандцы, венгры и немцы, итальянцы и англичане — вся христианская Европа хотела посетить святые места. Из порта Генуи с помощью расторопных местных купцов и судовладельцев, не без помощи тамплиеров начинался долгий путь пилигримов. Сначала морем до одного из ближневосточных портов, затем по суше, по узкой полосе вдоль Средиземного моря до Иерусалима.
Собирая с паломников звонкое золото, отчеканенное по всей Европе, судовладельцы окупали свои расходы на транспортировку верующих к Святой земле в три-четыре раза. Дукаты и флорины, экю и ливры лились полноводной рекой в карманы тех, кто организовывал путешествие на Святую землю и защиту христиан от иноверцев. Банковские конторы рыцарей Храма, расположенные в каждом более или менее крупном населенном пункте по пути к Иерусалиму, позволяли легко осуществлять конвертацию чеков, которые тамплиеры выдавали в обмен на наличные, обратно в деньги. Авторитет ордена и военная сила, которой обладали храмовники, делали путь к Святой земле менее опасным и более предсказуемым.
Корабль, везший одну из таких групп пилигримов, после двухмесячного плавания по Средиземному морю бросил якорь вблизи Антиохии. Многоязычная, разношерстно одетая толпа паломников высадилась в порту, который был морскими воротами христианского княжества, подчиненного Иерусалимскому Королевству. Среди пилигримов были не только мужчины, но также набожные монахини и монахи, а также несколько симпатичных молодых христианок, присутствие которых в составе группы сильно смущало рыцарей, хозяев города.
Трудная монашеская жизнь с множеством ограничений не включала в себя такой жизненный аспект, как общение с прекрасным полом. Но рыцари оставались мужчинами и, подчиняясь своей земной природе, заглядывались на приезжих красавиц. “Интересно, как будет выглядеть та белокурая нормандка, которая сейчас пьет из кувшина, когда она ложится спать”, — мелькнула нехорошая мысль в голове Роллана Мондидье, брата-рыцаря ордена, которому выпал жребий руководить отрядом воинов для охраны христиан от набегов сарацин и защиты от произвола разбойников. Сверхусилием воли рыцарь попытался изгнать из своего сознания обольстительную христианку. “Это ты, враг рода человеческого, искушаешь меня, навевая греховные помыслы! — сердился на лукавого Роллан. — Придется исповедоваться сегодня в греховных мыслях капеллану”.
Среди паломников было два десятка французов, соотечественников командора. С обычной для своих соотечественников живостью пилигримы интересовались у рыцаря подробностями предстоящего пути. Родная речь была для командора как бальзам на раны. За двадцать лет своего пребывания на святых местах Мондидье выучил несколько европейских языков, мог объясняться даже с пленными сарацинами, прекрасно знал латынь, язык богослужений, но каждый раз, встречая своих соотечественников, радовался, особенно когда говорили на его, шампанском, наречии.
В группе пилигримов выделялся высокий худой юноша с горящим взором, постоянно читающий про себя молитвы. Во время путешествия по Средиземному морю он ни с кем не разговаривал, постоянно стоял на носу корабля и лишь иногда спрашивал у рулевого:
— Ну, когда же?
— Скоро, ветер попутный, через сутки доплывем.
“Ходить по земле, на которой жил и проповедовал Спаситель, побывать на месте, где Господь принял крестные муки и смерть, а потом воскрес и вознесся на небеса! Что может быть в жизни лучше этого! Ради этого можно отдать не только состояние, но и саму жизнь!” — думал юный паломник.
Когда на горизонте показался долгожданный берег, юноша даже хотел спрыгнуть в море, чтобы быстрее добраться до него, но его удержали пара монахов, упрекая молодого Роже в нетерпеливости и горячности.
Сейчас, глядя на этого отпрыска довольно знатной аристократической фамилии, Мондидье узнавал себя в молодости. Двадцать лет назад юный барон покинул зеленые долины родной Шампани. Отписав свой родовой замок ордену и организовав на его месте командорство, юный рыцарь пустился в опасное путешествие к Святой земле. Дававший будущему защитнику Гроба Господня благословение местный епископ сказал:
— Тебе предстоит самый славный путь, который может достаться человеку, не потеряй на этом тернистом пути чести твоих предков! Per Aspera ad Astra Per!
10
Очнулся Андрей от толчков в бок. Новичок выругался про себя, кляня тех, кто помешал созерцать жизнь и приключения крестоносца-храмовника. Возвращение в действительность было для пациента ушатом холодной воды.
Около его кровати стояла санитарка с тарелкой супа:
— Обед, поешь немного.
— Я не хочу есть.
— Надо, что значит “не хочу”? Вон худющий какой, кожа да кости, — с этими словами Венера поднесла ложку с абсолютно безвкусным постным супом ко рту привязанного.
— Я не буду!
— Через зонд кормить будем, — пригрозила санитарка. Новичок не знал, что такое зонд, но, поняв, что придется уступить, нехотя проглотил несколько ложек.
— Дайте я доем за него — закричал только что поевший Плевок.
— Ты сколько можешь жрать-то! — зло сказала Венера. — Добавку на обеде съел, еще просишь, а потом с очка не слазишь!
— Что вам, жалко, что ли, все равно выливать будете.
— А палату помоешь?
— Помою, — жадно хватая протянутую ему тарелку, пробасил Сухоплюев. Затем без ложки выпил все содержимое тарелки и, довольный, спросил: — А второе?
— Ну ты наглец, Вова, — только и могла ответить санитарка.
— Второе мне, — закричал Фикса. — Я тоже палату помыть могу!
— Ты, Олег, иди из-под Чомбы матрац достань, он, кажется, обделался.
С необыкновенной прытью Фикса вытащил обгаженный матрац и сказал:
— Готово!
— На, держи, — подавая помощнику тарелку с перловой кашей, произнесла санитарка.
Андрей, несмотря на то, что последние три дня ничего не ел, голода не испытывал, единственное, чего он хотел, — покурить. В палату вошел Карась.
— Хороший был сегодня обед, и каши дали полную поварешку, — довольно рыгая, сказал он и продолжил: — Сейчас таблетки, а потом покурить разрешат.
— Илья, дай мне еще сигаретку, я тебе потом пачку отдам!
— Вот это разговор, только не забудь, что пообещал; как к тебе приедут, первым делом мне долг верни, — протягивая сигаретку “Астры” Андрею, сказал Карась.
— А как я курить-то буду, я же привязан!
— А ты санитару скажи, что по-большому хочешь, может, он тебя и отвяжет.
— А как его зовут?
— Женя.
— Женя! — закричал Андрей. — Я в туалет хочу!
— Фикса, — ответил санитар, принеси утку этому, как его звать-то, ну, в общем, новенькому!
— Я по-большому хочу!
— Толька, неси ему судно.
— Отвяжите меня!
— Обойдешься! По смене передали, чтобы не отвязывали, ты буйный.
— Пошел ты на … — выругался на Женю новичок.
— Ты мне поговори еще, вообще не отвяжем, полежишь недельку на вязках, тогда будешь знать, как с персоналом надо обращаться! — зло сплюнув прямо на пол, ответил санитар.
В это время в палату с приготовленным шприцем вошла Любовь Адамовна. Молодая женщина, с которой Андрей уже успел познакомиться утром, обладала приятными для мужского глаза формами, которые хорошо демонстрировал приталенный халатик. Медсестра явно притягивала к себе взгляды годами не видевших женщин больных и пользовалась большим успехом среди обитателей желтого дома.
— Котов, тебе укольчик, готовься, — пропела она грудным голосом.
— А куда ставить будете, я же привязан!
— Ничего, в бедро уколем, — оголяя часть ноги Андрея, сказала медсестра. Тупая металлическая игла вошла под кожу, и уверенным движением рук Любовь Адамовна быстро вогнала пациенту все содержимое шприца. Еще во время инъекции руки и ноги Андрея начали сильно дрожать, а голова затуманилась. Мысли потеряли свою относительную ясность, и у новичка появилось такое ощущение, что он проваливается в какую-то бездну.
11
Игорь Николаевич всего год назад окончил мединститут. Рутинная и во многом неблагодарная работа врача-психиатра еще не успела загасить некоторую одержимость, с которой молодой врач взялся за работу. Еще в момент выбора будущей специальности Игорь Николаевич, тогда просто Игорь, заинтересовался психоаналитикой по Фрейду, метод в то время еще мало распространенный, а также работами одного из родоначальников психиатрии, Ломброзо. Молодого студента также интересовали некоторые особенности психически больных людей и их поведение. Будучи на практике в психиатрической клинике, Игорь сам пытался ставить диагнозы больным, потом сверялся с записями в истории болезни и получал истинное удовольствие, когда его диагноз совпадал с заключением практикующего психиатра.
Игорь Николаевич не был меркантильным человеком, и хотя психиатрам времен СССР полагались существенные доплаты и льготы, при выборе специальности это не играло особой роли. С юношеским рвением будущий психиатр штудировал монографии и специальную литературу. С распределением юному доктору не очень повезло. Жребий, который выпал вчерашнему студенту, — быть терапевтом в лечебнице для больных, совершивших уголовные преступления. Лечить бывших уголовников было делом непростым, поневоле приходилось изучать привычки и ментальность бывших зэков. Игорь Николаевич осилил даже блатную феню.
Был один нюанс. Не все попадавшие в эту больницу люди преступили закон. Все районы миллионного города были поделены между обычными гражданскими психиатрическими лечебницами. Но вот для одного района места в этих богадельнях не нашлось. Пациентов этой части города везли в больницу, где лечились бывшие зэки, что для обычного гражданина было сродни помещению в тюрьму. Каждому больному, которому так не повезло с местом жительства, Игорь Николаевич старался уделить больше внимания и как мог объяснял, что для них это не место исправления, а лечебница. Бывшие уголовники называли таких больных “вольняшками”.