За неделю до этого я только-только вылечился от хламидиоза. Жуткая, кстати, надо сказать штука. Проявляется почти никак, а убивается тяжелее, чем вера в торжество социализма. Началось у меня с обычного чуть заметного зуда. Затем появились вялотекущие выделения. Короче говоря, обратился я к врачу только через три месяца после начала болезни. Тот осмотрел моего кроху и назначил мазок на следующий день, запретив перед этим ссать, начиная с вечера. Утром, как и было сказано, приперся я к нему. Он завел меня в экзекуторскую. Там он заставил меня раздеться и поставил в коленно-локтевую позу на кушетку. Затем засунул мне палец в задницу и принялся массировать предстательную железу.
– Когда почувствуешь движение жидкости по каналу, скажешь, – распорядился он.
У меня все мысли были направлены на то, чтобы не обоссаться. Наконец, я вроде что-то почувствовал, о чем сообщил врачу. Тогда он достал металлический тросик с ваткой на конце и вогнал в мой член. Пошурудив этим приспособлением там с упорством хорошего сантехника, он извлек его и разрешил мне сходить в туалет.
– Будет саднить и кровить. Не бойся, это нормально, – предупредил он, когда я, счастливый, вернулся из туалета.
– После того, что вы со мной сделали, вы, как честный человек, обязаны на мне жениться, – пошутил я.
Он хмыкнул, а затем ответил:
– Это я у вас первый, а вас у меня…
К счастью, лечение он назначил мне эффективное, и уже следующий мазок показал, что я здоров. После этого я на радостях накупил презервативов, решив наверстать упущенное время. Благо, с подругой у меня тогда все было на мази. Вот только наебаться мне предстояло в совершенно ином смысле этого слова.
Буквально той же ночью, проходя мимо маминой комнаты, а я допоздна засиживаюсь за компьютером, я услышал ее стоны.
– Все нормально? – спросил я.
– Да, – ответила мама, и я, как последний дурак ей поверил.
Минут через пятнадцать она побежала в туалет блевать. И нет бы меня позвать или хотя бы стать на колени… Она же блевала стоя, нагнувшись над унитазом.
– Ой, Вова, мне так плохо, – сказала она, выпрямляясь, и грохнулась, как стояла, затылком об пол. Я помог ей добраться до кровати, измерил давление. Давление было высоким, и я сделал ей укол дибазола с папаверином. Давление начало снижаться, а вместе с ним начал падать и пульс.
На «скорой» приехал молодой парень. На этот раз с аппаратом ЭКГ. Сняли ей кардиограмму. Пуль упал уже до сорока.
– Кажется, у нее инсульт, – сказал он, показывая на небольшой перекос маминого лица.
Собравшись, мы отправились в больницу.
В кино в таких случаях обычно показывают, как больного встречает вооруженная всем необходимым бригада медработников. У нас же сначала заполнили бумаги, а потом только появился дежурный врач.
Осмотрев маму, она сообщила, что мама при смерти, и надо ее срочно класть в реанимацию. И вновь я стоял под дверью, ожидая, когда приедет врач из кардиоцентра. К его приезду пульс у мамы был уже 8 ударов в минуту. От всего этого с ней случился ишемически-геморрогический инсульт с пропитыванием с зоной поражения размером с хороший мандарин. А это – самый херовый из инсультов. После такого редко кто остается живым.
Мама пролежала в больнице 2 недели. Все это время я работал дневным сиделком: кормил ее, обтирал, следил за процедурами и давал лекарства. Как я уже говорил, все отнеслись к ней очень хорошо. Правда, наша больница – это наша больница. После того, как маму привезли из рентген кабинета, у нее замолчал временный стимулятор – до этого он издавал равномерные писки. Проверив аппарат, я обнаружил, что один из проводков выскочил из гнезда. К счастью, у мамы перед этим включился ее внутренний стимулятор, и она осталась жива.
Разумеется, эта, как и любая другая, трагедия не была лишена комических моментов.
Так буквально в первый же день, как маму перевели из реанимации в обычную палату, к ней примчалась знакомая врачиха примерно маминых лет. Она долго охала-ахала, а потом оставила маме коробку хреновых конфет и пачку дешевого печенья. Прямо как в анекдоте про сломанную челюсть и сухарики. В следующий раз она приволокла маме сок в пузырьке из-под какого-то шампуня. Потом были вареники в банке из-под кофе и творожок в столь же уместной таре. Последние гостинцы очень понравились собаке родственников.
Встала мама тоже весьма комично и неожиданно. До этого она могла только с трудом садиться на кровати с моей помощью, а тут сама вскочила на ноги и выбежала в коридор.
– Мне срочно к президенту, а я без тапочек, – пожаловалась она дежурному врачу, которого встретила в коридоре.
Так президент помог маме пойти на поправку. Когда маму выписали из больницы, она уже могла с моей помощью сама ходить по квартире, а еще через несколько дней мы начали выходить гулять. Иногда, правда, на маму накатывает, но все реже и реже. Обычно это происходит сразу после пробуждения – она еще не всегда может отличить сон от яви. И когда ей снится что-то экстраординарное, она бежит ко мне.
Так однажды она перепутала очки с часами и начала пытаться напялить часы на лицо. А в другой раз ей приснилось, что у нее на языке вместо сосочков выросли маленькие членики, и их надо срочно отрезать…
Я слушал откровения Господни и думал о том, какое все-таки извращенное чувство юмора у мироздания, и если бы «Книгу Иова» писали не моралисты-жизнефобы, из нее получилась бы вполне приличная комедия.
По дороге домой мне в голову пришла пара интересных мыслей, поэтому вернувшись, я сел за компьютер. Сначала я написал у себя в блоге:
«Параллельные миры – это миры, где всем все параллельно».
Попытавшись записать вторую мысль, я понял, что не готов еще ее сформулировать, и это вызвало у меня физический дискомфорт, как будто, материализовавшись, она застряла у меня в горле. Ее надо было извлечь, и я не нашел ничего лучше, как позвонить Господу.
– Привет, – сказал я, – я не сильно поздно?
– Не настолько, чтобы послать тебя подальше, – ответил он.
– Меня тут осенило, что не было никакого изгнания людей из рая из-за плодов познания.
– Глубокомысленно, – съязвил он.
– Представь, – решил я это проигнорировать, – что боги решили подарить людям познание, но чтобы не метать бисер перед свиньями, они послали своего слугу, чтобы тот отделил семена от плевел. Объявил тот слуга себя богом и запретил под страхом вечного проклятия вкушать плодов познания людям. Большинство испугалось его угроз, но некоторые вкусили. Этих вкусивших боги пригласили к себе, а остальным было объявлено, что они прокляты и брошены в ад. Другими словами, известные нам боги – это, своего рода, крысоловы, которые уводят недостойных прочь от плодов познания.
– Если уж на то пошло, то никакие боги не изгоняли людей из рая. Просто, вкусив плодов познания, люди осознали, что их бог, рай, ад и прочая подобная чушь были порождением их невежества, и те исчезли, как наваждение. Вот только вкусили этих плодов далеко не все, а только те, у кого хватило на это решимости. Остальные продолжают прозябать, потакая своим страхам и глупости, – ответил он.
– Похоже, психи – это моя карма, – отреагировала на наш разговор Валюша.
– Это как? – не понял я.
– А так. Карма Эстонского, – это Валин сослуживец, – досматривать тещ, а моя – встречаться с психами.
Первую, «гражданскую» тещу он не то, чтобы досматривал, а просто ненавидел за то, что она, умирая от рака, требовала к себе слишком много внимания дочери, отнимая тем самым ее у Эстонского. Вторая, официальная теща, умирала в его в квартире. Квартира у него однокомнатная, и специального пространства для тещи там не было, поэтому Эстонский постелил ей на полу в кухне, где она и готовилась к путешествию в мир иной под грохот музыки. Объяснял тещененавистничество он тем, что они якобы плохо обращались со своими дочерьми. Вот только сам он с женой обращался не лучшим образом
Господь явился предо мной 23-го февраля. В ночь с 22 на 23 об этом, как полагается, возвестила мне все та же соседка. На этот раз сексуальными визгами. Причем сексуальными эти визги были в том смысле, что издавались они соседкой во время секса. Ее ебли, она визжала, и визжала, словно ее не ебут, а режут. То есть сексуально привлекательного в ее визжании не было ничего.
– Орет так, словно сама себе не верит, – заметила Валюша, поворачиваясь ко мне. Мы лежали в постели.
– Ты думаешь? – спросил я.
– А ты разве нет?
– Чужая душа…
– Это только так кажется, – сказала она и отвернулась, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Крики соседки меня раздражали. А еще мне хотелось начать хлопать в ладоши и орать браво, но я постеснялся это сделать. В конце концов, я трусливо сбежал в сон.
Разбудил меня вопль домофона. Было что-то около 9 утра, а это самое паскудное время для пробуждения: выспаться еще не выспался, но снова уже не заснешь. Короче говоря, выходной насмарку.
– Да, – не очень любезно буркнул я в трубку домофона.
– Доброе утро. Вот сейчас все болеют, а в библии написано… – затараторил женский голос.
– На заборе и не такое написано, – огрызнулся я и повесил трубку.
Сон был окончательно перебит, поэтому я отправился на кухню. Поколебавшись пару минут между кофе и японским порошковым чаем с почти что уринотерапевтическим названием «мача», я выбрал кофе. Я сварил себе чашку крепкого напитка, выпил и отправился смотреть Жванецкого. Благо, на винте у меня он был практически весь. Не знаю, кому как, а мне Жванецкий способен заменить и шампанское, и Женитьбу Фигаро.
Часов в одиннадцать, позвонил Господь.
– Привет, – сказал он, – не разбудил?
– Меня уже подняли слуги твоего конкурента.
– Заканчивай сравнивать меня с небесным Петросяном, – фальшиво обиделся он. – У меня сегодня подгорел суп, и я понял, что это знак, – перешел он к делу.
– Какой еще знак? – не понял я.
– Знак, что надо идти в гости. А так, как ты – наилучшая кандидатура… Надеюсь, ты не против? Я с неофициальным визитом, так что готовиться особо не надо.
– Хорошо. Приходи, – ответил я.
– Как это вообще возможно, чтобы суп подгорел? – отреагировала Валюша на известие о предстоящем явлении Господа.
– Пути господни неисповедимы, – ответил я.
– Это что, намек на обед?
– Не знаю. Я стараюсь намеков не понимать.
После того, как я неправильно понял один весьма деликатный намек, я стараюсь не понимать ни намеков, ни недомолвок. Поначалу это немного напрягало окружающих, но потом, когда все привыкли, значительно упростило мою жизнь.
Господь явился ровно в 16—00, как мы и договаривались. Он прибыл с бутылкой израильского кошерного вина, тортиком и дамой.
– Это Людмила, – представил он свою спутницу.
Женщина в зимние холода – это кот в мешке. И пока ее не извлечешь из шубы, шапки, перчаток, теплых штанов и сапожек, хрен разберешь, что она из себя представляет. То ли дело лето! Но февраль в наших краях – месяц зимний, и частично оценить спутницу Господа я смог только после того, как она сняла с себя шубку, шапку, шарф и перчатки. Джинсы у нас в гостях снимать не принято, а обувь… Не будучи фанатичными ковропоклонниками (именно поклонение коврам лежит в основе обычая разуваться в гостях), мы разрешили гостям остаться в обуви.
Кстати, весьма забавно наблюдать за реакцией людей после того, как говоришь им: «Не разувайтесь». Большинство из них сначала смотрят на тебя, как на марсианина, а потом совершенно ошалело спрашивают:
– Как не разуваться?
– Никак.
– У вас что, ремонт?
– Нет. Мы просто не разуваем гостей.
После этого около трети гостей, выдав с ужасом на лице:
– Нет, это невозможно! – снимают обувь, причем даже тогда, когда больше никто этого не делает.
Еще где-то треть остается в обуви, но ходит по комнатам, как по минному полю. И только треть гостей воспринимает это, как нечто вполне допустимое.
Услышав наше разрешение, Людмила спросила:
– Что, можно так?
– Да, – ответила Валя.
– Класс! – сказала она и прошла в комнату.
Была она барышней весьма симпатичной. Чуть полнее модели, среднего роста, длинноногая. С красивым лицом и длинными черными волосами. Судя по джинсам и сапожкам, ноги у нее были не только длинные, но и ровные, и красивые, это я оценил в первую очередь, будучи обожателем женских ног.
Но не буду забегать вперед.
– С праздником военных и отмазавшихся, – выдал Господь, едва я открыл входную дверь. – Ты служил?
– Нефиг там делать, – ответил я.
– А я знавал людей, которые давали взятку, чтобы их призвали.
– Я не из таких.
– Как отмазался?
– Военка. И мне ее хватило, чтобы возненавидеть военщину всеми фибрами своей души. А ты?
– Меня тоже миновала чаша сия.
– Армейская дедовщина, кстати, – это весьма важный и эффективный компонент для превращения нормального человека в военного, то есть в существо, готовое убивать ничего не сделавших ему людей по команде «фас», – вернулся Господь к теме праздника, когда мы перешли в комнату. Валя пошла накрывать на стол, а я остался развлекать гостей. – Голод, бессонница и издевательства не хуже ЛСД создают ситуацию импритной уязвимости, чем и пользуется армия для переимпринтирования психики солдат. В народе эту процедуру называют промывкой мозгов. Достаточно подробно об этом писали Роберт Уилсон и Зыкин. Так что всеобщая воинская повинность служит не для обороны страны, так как с этой позиции намного эффективней профессиональная армия, а как средство промывки мозгов, по крайней мере, мужской части ее населения.
– Я что-то подобное подозревал уже давно.
– Да? И что навело тебя на эти подозрения?
– Сначала отец… Он был вполне нормальным, умным мужиком, но когда его переклинивало, в нем словно включался магнитофон, и тогда он нес ахинею о том, что он сталинский сокол… А потом еще день десантника. Неспроста же относительно нормальные в другие дни люди разом, словно оборотни в полнолуние, сходят с ума в установленный день. Одно время мне даже казалось, что день десантника – это что-то вроде тестового дня; что с ними в армии сотворили нечто такое, что, в случае чего включит в них программу «война», и они превратятся в гвардейцев из «Обитаемого острова». Тем более что Стругацкие практически ничего не выдумывали, а «Град обреченный» вообще оказался пророческой книгой, начиная с нашествия павианов и заканчивая Фрицем Гейгером. Вот только из «Града обреченного» мы постепенно начали превращаться в «Трудно быть богом», а это…
– Прошу к столу, – перебила меня Валя.
– Как ваша мама? – спросила Валя Господа, когда мы сели за стол. Он был накрыт на кухне.
– Прекрасно. Кстати, она у меня офицер. Капитан-подводник. Причем самый настоящий подводник – всю юность на подводах проездила. Лейтенанта она получила на военной кафедре в институте, а с возрастом ей дали капитана. Правда, я совершенно не понимаю, что это за штука такая диковинная: подводная лодка. То ли это лодка на конном ходу, то ли какая-то хрень на подводе. И если можно, давайте на «ты».
За переход на «ты» мы и выпили.
– Хорошее вино, – сказал я.
– Его мы купили в магазине, где тарится главный ростовский раввин, – не без гордости сообщила Людмила.
– Люда работает с человеком, который его хорошо знает, – объяснил ее осведомленность Господь.
– Как ты умудрился сварить пригоревший суп? – спросила Валя.
– Нет ничего проще. Поставил варить горох, а горох я варю в малом количестве воды. Он же, гад, всю воду в себя вобрал и пригорел. Так что суп получился с запахом костра. Ну ничего, мы с Людой ели, и до сих пор живы.
Дальше мы пили под обычные за столом разговоры. Когда вино закончилось, женщины выставили нас с Господом подышать воздухом в другой комнате, а сами принялись накрывать на стол к чаю.
– Это ничего, что я напросился, да еще и пришел не один? – спросил меня Господь, когда мы устроились на диване в гостиной.