Но несколько дней у меня было.
– Ряженые появились, – раздался хриплый голос у меня за спиной.
Я вздрогнула. Сзади сидел такой же грязный, как и я, мужик, в синих когда-то штанах, подвязанных теперь простой веревкой. У его ног сидел второй. Несмотря на палящую жару, тот был в черной синтетической шубе, серых рваных брюках, которые обнажали грязные коленки. На ногах у второго не было ничего, кроме рваных сизых носков.
– У меня что – грязь другая? – стараясь говорить как можно тише, ответила я.
– Да ты не отвлекайся. Следи, следи. Ты сама, по своему почину ищешь, или нанял кто? – его тон был спокойный, не слышалось агрессии и угрозы в голосе.
– Да ничего я не ищу. Так просто сижу, подругу жду.
Я старалась не сводить свой единственный глаз с террасы Макдоналдса. До сих пор не появилась ни Настя, ни какая-либо группа парней, хотя бы отдаленно напоминающая бандитов.
– Нас тут так просто не проведешь. Подруга ведь туда должна придти, на ту сторону дороги… – не отвязывался он.
Я не видела толком, что это за человек, который так быстро меня просчитал. Он сидел сзади и слева. Эта сторона была у меня слепая.
– Я и не собираюсь вас провожать, сами дойдете, – огрызнулась я. – А место не куплено, хочу и сижу. Ведь вам я не мешаю…
К нам подошла женщина, одетая так же как я, в мужскую грязную рубашку и короткую, драную юбку. Клочья старой комбинации свешивались из-под верхнего платья, напоминая, что это женщина.
«Где она ее достала?» подумала я, разглядывая синие кружева, неровно прикрывающие загорелые и худые коленки. «Наверное, на помойке подобрала. Кто-то перебирал барахло и выбросил бабушкины тряпки».
– Это я для тепла надела, – заметила она мой удивленный глаз.
Я промолчала, не желая поддерживать разговор, отвлекающий меня от и так непростого наблюдения одним глазом.
– Пива принесла? – послышалось за спиной.
– Да, вот. А что же она не выпьет с нами пива? – услышала я невероятное приглашение.
– Нееее…, Архиповна, она с нами пива не выпьет, это точно… молодая она ешшщшо, – прошипел первый голос, прозвучавший вдруг неожиданно иронично, и я услышала звон отлетевшей пробки.
Я встала. По моим расчетам, уже полчаса как Настя должна была появиться. Или хоть как-то проявить себя. Я оглянулась на дома, стоящие напротив террасы у меня за спиной. Она сказала, что Макдоналдс у нее из окна видно. Значит, живет она именно в этом доме. А может, в соседнем… М-да… Так мне никого не найти. Не ходить же по квартирам, не прозванивать всех и спрашивать, не проживает ли у вас тут девушка Настя. А если она живет с мужем, с родителями…
Вертя головой по сторонам, как заведенная, я углубилась во дворы. Тут было пустынно. В песочницах не было ни одного карапуза, лавочки были свободны от бабулек и молодых мамочек. Белый пух лежал повсюду рваной полупрозрачной воздушной вуалью.
Вряд ли она живет в этой башне, почему-то подумала я и с сомнением посмотрела на единственный подъезд 12 этажного дома. Я медленно вошла во двор пятиэтажной хрущевки. Дом образовывал прямой угол, без проходов и арок, и стоял сразу на двух улицах. Его окна выходили и на Макдоналдс, и на Волоколамское шоссе. Внизу, с внешней стороны была аптека и ломбард.
– Во, даже ломбард, как у старухи процентщицы… Да тут просто пахнет преступлением, – вот черт, – одернула я себя, – что за глупость лезет мне в голову.
Я еще не теряла надежды встретить выходящую Настю, или узнать бандитов, пришедших к ней. Первый подъезд был открыт настежь. Ни домофона, ни кодового замка тут не было. Вернее, что-то похожее кнопилось на двери, но она плотно была прижата кирпичом, то ли из-за жары, то ли вся система уже не работала. Сделав шаг в подъезд, я обернулась. Со двора, на Волокаламку выезжала машина скорой помощи. Страх врезался адреналином в мои биохимические реакции, добавив им скорость. На минуту я замерла, не зная, что делать. Машина завернула за угол и исчезла в газующем потоке средств передвижения.
Что-то толкало меня вперед, ощущение, что я близка к цели, вело меня дальше.
В подъезде было грязно и темно.
– Ребята уже хотели ехать к тебе… – вспомнилось мне. Не ребята ли уже побывали здесь? Но почему тогда Настя не вышла к Ахмеду? А зачем ей было выходить? Раз он не пришел. У нее же окна на Макдоналдс выходят. Он не пришел – она не вышла. Логично. Эта машина… Возможно, что это были они. Может, они следили из окна – он не пришел, они все уехали. Долго же я теперь буду искать новую ниточку. А если… если Ахмед все же предупредил ее и, перезвонив, назначил встречу в другом месте? И сейчас они – невидимые и неузнаваемые мной, топают по моему следу, высматривая меня в каждой женщине… Вот черт, надо было пацаном переодеться… Слава богу, что хоть как-то вымазалась….
Внезапно я остановилась. Предо мной была распахнутая настежь дверь квартиры.
– Хэй, есть кто? – я постучала по открытой двери, заглядывая внутрь.
Тишина. Стараясь шагать как можно тише, я переступила порог квартиры.
– Хэй, – снова позвала я.
«Что за черт, я совсем из ума выжила. Зачем красться и орать „хэй“ одновременно.»
И тут я застыла. Женские ноги в золотых босоножках просто так лежали на полу в коридоре, уходя своим началом в комнату.
Они убили ее, – стукнуло новой адреналиновой волной.
Убили, но уехали, – смелее, – новая мысль толкнула меня на новый шаг.
Я вошла в комнату и увидела девушку целиком. Это была Настя. Я узнала бы ее в любом виде. Она лежала на полу, задрав голову кверху. Одна рука ее была подогнута под спину, вторая – лежала вверх ладошкой, высоко, если можно так выразиться о лежащем на полу человеке, поднята. Она дышала. Дыхание было редким и поверхностным. Я присела рядом и приподняла ей веко. Зрачки были узкие, реакция на свет – вялая. Кожа ее посинела. Разбросанные рядом одноразовые шприцы и следы уколов на руке, довершали картину и все объясняли.
Так, что это значит? Убили не они, – иначе не оставили бы дверь нараспашку. Значит, вызвали скорую и смотались. А дверь нараспашку, чтобы скорая вошла, а не уехала как с ложняка.
Адреналин нужен. Ей. А что нужно мне?
Я лихорадочно осмотрелась. Стол, книжный шкаф, разбросанные тут и там женские тряпки, шкаф. Я быстро открыла ее сумочку.
– Ну какое там! Захотела телефонную книгу. Они забрали, не дураки.
Тут не было ни мобильника, ни записной книжки, ни даже каких-либо документов.
Все пусто. Перед диваном стояла маленькая карточка девушки на фоне синего неба. Механически я выдернула фотографию из рамки и сунула в карман. Это была Настя, но мало ли. Вдруг будет кому показать.
Окно было настежь распахнуто. Шторы раздвинуты – терраса Макдоналдса была как на ладони. Тополиный пух комьями гонялся по пластиковому полу, кружась на сквозняках.
На кухне было очень чисто. Все помыто, расставлено по полочкам, посудные шкафчики блестели.
Кто бы мог подумать. Такая чистюля.
И тут я обернулась на телефонный звонок. Аппарат стоял тут же, на кухне. Он был простой, с автоответчиком, без определителя номера. Я взяла трубку и вскрыла ячейку автоответчика – она была пуста, кассету, разумеется, тоже унесли.
– Алло…
– Скорую помощь вы вызывали?
– Да…
– Почему дверь в подъезд закрыта?
– Не может быть! Я только что прошла.
– Скажите код, мы не можем войти.
– Я не знаю кода. Я спущусь и открою вам.
– Только быстро.
Я бросила телефонную трубку на рычаг и рванулась к двери. И тут же остановилась. На стене, на кухне, у этой аккуратной девушки были записаны столбики телефонных номеров. Их сопровождали буквы, у кого-то заглавные, у кого то маленькие. У кого-то номер был без всяких обозначений. Я посмотрела на девушку, на номера, и, не раздумывая, бросилась к лестнице.
Дверь была нараспашку, как и тогда, когда я вошла в нее.
Кто-то им уже открыл, – мелькнуло у меня в голове. Но врачи мне на лестнице не попались, странно. Я развернулась, чтобы подняться снова по лестнице, и тут сильный удар по затылку остановил мою возможность думать.
– Ну что, пришла в себя? – я услышала уже знакомый голос. – Архиповна, плесни ка еще водички на нее. Вот горемыка-то.
С трудом открыв глаз, я снова закрыла его. Яркое солнце ослепило меня, не давая мне возможности разглядеть, где я и что…
– Молчи пока. На вот, водички хлебни.
– Повезло тебе, дивчина, что Андреич за тобой пошел.
И тут я все вспомнила. Телефоны в кухне. Я резко вскочила. Голова кружилась.
– Зря ты так делаешь. На все надо иметь терпение. А ты, вот так просто, после удара такого, хочешь куда-то бежать.
– Там… там… телефоны. Мне очень надо.
Мы сидели прямо на траве, на газончике перед домом Насти. У ее подъезда стояла скорая. Я рванулась к подъезду, уже ничего не соображая. Поднявшись по лестнице, прислушиваясь к своей голове, чтобы не рухнуть в обморок, я оказалась опять перед настежь распахнутой дверью.
– Все, прекращаем. Целый час интубировали адреналин. Нажралась девка от души.
– И чего таким молодым не хватает? Отзвониться надо на подстанцию. Звони, пока я карточку заполню.
Это были женские голоса, даже отдаленно не напоминающие тех бандитов…
Я смело шагнула в квартиру и прошла на кухню.
– Постойте, вы куда? – женщина, сидящая в глубине комнаты, подняла голову от своих бумаг.
– Я тут живу с ней, – не раздумывая ответила я и, не останавливаясь больше для дальнейших объяснений, рванулась к стенке над телефоном. Меня ждало огромное разочарование. Огромный клок обоев повис, сорванный чьей-то рукой. Куска с телефонами не было и в помине. Лишь серая цементная стенка уныло смотрела на меня своими убогими трещинками.
– Это вы вызвали ей скорую? – послышались новые вопросы.
– Да нет, у меня записано – мужской голос.
– А тут разве разберешь – кто это…
Я молча вышла…
На траве перед домом никого не было. Уже ничего и никого не опасаясь, я пошла к метро. Архиповна и Андреич все так же сидели на каменной оградке. Сизые носки медленно потягивал пиво через полосатую трубочку, вставленную в узкое горлышко бутылки.
– Пришла… Не нашла ничего? – хитро посмотрел на меня Андреич.
– Нет… Было… Были телефоны на стенке записаны… А теперь их нет, – от горечи и досады я выкладывала подробности своих поисков этим чужим, грязным, и вонючим людям.
– Не расстраивайся…
– Если бы я не вышла, а срисовала бы эти телефоны, то у меня была бы ниточка, а теперь все оборвано, ничего больше нет, – я никак не могла остановиться, меня просто прорвало.
– Помедлила бы – сама бы погибла. Да и вряд ли бы помогла бы тебе та ниточка. Гордыни в тебе было много, когда днем сюда пришла. Не могло у тебя получиться все хорошо. Не любит разум гордыню.
– Как же жить тогда? Униженной и оскорбленной что ль? – второй раз за сегодняшний день Достоевский всплывал в моих ассоциациях. – Да вы тут ни о чем не думаете, вам-то что…
– Унижение? А кто тебя унизил? Оскорбил? А кто тебя оскорбил? Те, кто глаз тебе выбил? Если бы тебя гадюка укусила – ты бы тоже считала себя униженной и оскорбленной?
– А, – отмахнулась я от него. – Философствуете, а сами сидите – жрать нечего.
Он замолчал. Архиповна тоже не стала спорить.
– А ты иди, что сидишь, иди… – пробормотала она, косясь на голодного худого кота, что бродил тут вокруг них, пытаясь разжиться едой.
Брошенный кот, которого, видать, никто не купил… брошенные люди… тоже никому не нужные…
Чтобы я сейчас отдала за то, чтобы быть вот так же брошенной, чтобы меня никто не искал, чтобы можно было вот так сидеть тут, на отрытом месте, и быть всем безразличной, никому не нужной, и не прятаться ни от кого… – просто сидеть вот так на солнце, пусть оборванной, нищей, но независимой и живой.
– Хорошие мысли, – услышала я откуда-то снизу. Обладатель Рваных сизых носков, все так же неподвижно сидевший прямо на асфальте, обрел голос. Старик приподнял голову и посмотрел в мой правый глаз. Я вздрогнула.
– А почему меня врачи не подобрали? – вдруг вспомнила я.
– Бомж пьяный, кому он нужен? Проспиться…
– Аааа, ясно. А вы почему меня спасли?
– Бомжи не рыцари, деточка, – снова заговорил Андреич. – Бомжи философы новой волны… они вне системы, – почему-то говорил он о себе в третьем лице. – Поэтому свободны. И среди них появился один, осознавший это и создавший из отстоя цивилизации святое воинство.
– Пожалуй, я пойду, – встала я.
– Иди, конечно. Я же и говорю, молодая ешшщо. Была бы спокойной, сразу бы заметила, что один сидит на террасе и наблюдает за окном в доме напротив.
– То есть как? – я повернулась к старику своим правым глазом и внимательно уставилась на него.
– А так… Подруга твоя прислала вместо себя парня. Он и сидел, но за окошком ее наблюдал. Может, она ему знак какой сделать должна была, что ты пришла.
– Значит, когда я вошла в квартиру и показалась в окошке, они и вернулись?
– Думаю, что нет. Думаю… они вернулись за тем, за чем побежала туда ты…
– А зачем же они стукнули меня?
– А что с тобой в квартире разговаривать что ль? Один из них увидел тебя в окне и сообщил второму, что в квартире кто-то появился, а тот в это время, видать, уже бежал за этими телефонами, которые, ты говоришь, то есть, то нет.
Мне стало смешно. Я села рядом с этими бродягами и стала хохотать.
– Это у нее от шока.
– Гордыня уходит.
– С тупостью.
Затылок ломило, но я не могла остановиться. Началась икота. Архиповна протянула мне воду.
– На уж, глотни, а то так и будешь в истерике биться.
Я прижала свои пересохшие губы к грязному горлышку бутылки, из которой пили уже все эти ребята. Хотя нет, они пили пиво.
– А вы-то откуда все знаете? – наконец оторвалась от бутылки я и смогла задать назревший вопрос.
– Ты задаешь вопрос и отвечаешь.
– Нет, я не отвечаю, я хочу услышать ответ ваш.
– Нет, деточка. У тебя уже готов ответ, как и у многих, кто так любит задавать вопросы.
– А сама как думаешь?
– Вы смотрели за посетителями?
– Мы смотрим и видим. Знаешь, в моем детстве учитель по истории всегда шутил, когда ученик отвечал невпопад. «Какого цвета яблоко? Круглое». Вот так и у тебя. Ты задаешь вопрос, и у тебя уже готов ответ, который не соотносится ни с реальностью, ни с действительностью, ни с объектом, за которым ты наблюдаешь.
Настроение менялись внезапно. Я заплакала. До меня вдруг дошло, что бандиты могли узнать меня, что я могла оказаться в китайской западне, когда охотник сам становится добычей.
– Я могла потерять шапочку, – всхлипывала я. – Я могла потерять шапочку… Волосы… Они сразу узнали бы меня по волосам….
Архиповна снова протянула мне бутылку акваминерале. Захлебываясь теперь уже от рыданий и слез, я сделала несколько глотков.
– Ничего, это все пройдет.
– Куда пройдет? Вы только посмотрите на меня! Я сдернула шапочку. Светло-русые волосы рассыпались по плечам.
– Да что ты мне показываешь! Я тебя еще с двумя глазами запомнил.
Я снова вздрогнула.
– У меня больше ничего нет! Нет красоты! Нет глаза! Нет надежды! Нет места в жизни, на которое я рассчитывала! И самой жизни тоже нет, потому что я боюсь ходить по улицам, боюсь, что меня убьют.
– Вон как за телефонами побежала в подъезд, где тебя только чуть не убили!
Я остолбенело смотрела на седого бомжа.
– А ведь правда! Почему я даже забыла о страхе.
– Потому что месть движет тобой сейчас.
– Да нет же! Нет во мне злобы и мести. Я просто хочу сама жить. А как мне жить? В норе сидеть?
– А к матери уехать?
– А вдруг он и там меня найдет?
– Кто?
– Я не знаю. Если бы я знала.
На мгновение я удивилась, что они что-то обо мне не знают. За несколько минут разговора я привыкла, что для них не существует вопросов. Состояние истерики усиливало иррациональность происходящего. Жаловаться бомжам на жизнь! Я поняла, что мне точно пора уходить.
– Да, иди, иди. Хватит с тебя на сегодня. А то ты с нами с ума сойдешь.