Мои соотечественники в общей массе законопослушны и любопытны. Здесь месяцами и годами не происходит никаких неожиданностей, преступлений, событий (не считая исчезновений – но молчок, эта тема под запретом!) и даже дорожных происшествий. Нет штатной полиции, лишь городские добровольные дружины, которые группами по три-пять человек с видимым удовольствием гуляют по выходным и разглядывают витрины магазинов. Отряд Брежатых «Стрепеты» считают скорее военным подразделением, потому что они практически не контактируют с обывателями: это стражи, лица, коим поручено сохранение государственных тайн. Брежатых ландракарцы видят только на парадах, да при передаче полномочий от почивших мэров к вновь назначенным.
Так как сегодня был будний день, а, значит, дружинники не гуляли по улицам, о параде не объявляли, и мэр этого городка был в полном здравии, получается, что мне ничто не могло помешать использовать любопытство местных жителей. Я пожалела, что поругалась с Михаэлем, потому что его фактура придала бы моей затее определенную солидность, а тембр голоса мог хорошо повлиять на женскую часть населения, внести нотку доверительности в общение.
Мне пришлось довольствоваться своим достаточно писклявым голосом, прежде чем я смогла привлечь внимание нескольких человек на городской площади, там, где мы с Михаэлем видели разлитие молочных рек этим утром. Я знала, что народ подтянется, потому что если стоят двое и о чём-то разговаривают, то третий непременно подойдет узнать, в чём дело. Чтобы меня было лучше слышно и видно, пришлось встать на каменную ограду, за которой кучно и колко росли кусты акации.
– Уважаемые граждане! В вашем городе проводиться первый в истории округа Кологрис суммированный учет населения по нескольким показателям, который позволит определить, какая улица вашего города самая удобная для проживания.
– У нас только две улицы – Набережная и Поселковая.
– Вот их мы и оценим по степени благополучия. Разделимся на две группы. Жители Набережной, пожалуйста, встаньте справа, а Поселковой – налево.
Народ поделился неравномерно, потому что мы находились именно на Поселковой улице: большинство, четверо из шести, шагнули в левую сторону.
– Вообще-то, я пообедать пришел в кафе, – начал оправдываться единственный представитель Набережной.
И правые, и левые повернули головы к мужчине в утепленной куртке, который остался стоять в центре. Тот развел руками:
– Я здесь проездом, но могу встать к Набережным, а то как-то несправедливо получается.
Я была уверена в успехе своего предприятия, поэтому начала опрос довольно бодро:
– Отвечайте на вопросы по очереди: сначала поселковые, потом набережники. Сколько школ на вашей улице?
– Одна.
– И у нас одна. В смысле одна школа на обе улицы.
– Хорошо. А медицинских учреждений сколько на каждой улице?
– Больница есть в соседнем городе – в десяти километрах, но доктор Вальсман лечит всех, если случай не тяжелый.
– Отлично! Полагаю, если на Поселковой улице есть кафетерий – отличный, кстати, там кофе, – то уж на Набережной обязательно должен быть ресторан, да не один.
– Один есть, но рестораном никак не назовешь. Марта готовит пироги и разносит их по конторам.
Делая вид, что записываю, я лихорадочно придумывала вопросы, которые могли бы вывести меня на нужный разговор. Похоже, в этом городке все наименования в моем предварительно составленном списке было представлены по одной штуке.
– Сколько дорожных происшествий случилось за последний месяц?
– А если шину у велосипеда спустило, считается?
– Нет, считаются только серьезные случаи.
– Тогда не было.
– Сколько человек упоминало Драконов во время разговоров в общественных местах?
Я подняла голову от блокнота, в котором чиркала хаос, и внимательно посмотрела в лица дюжины человек, что стояли передо мной. Я даже не заметила, когда подошли эти люди, такие молчаливые, со сжатыми губами, сумеречными взглядами. Только что все смеялись над моими глупыми и очевидными вопросами, а теперь ждут, что же я буду делать.
– Я Нумератор, государственный представитель, – отработанным движением руки я пустила солнечного зайчика в глаза своим респондентам. – Вы не разрешаете мне заходить в свои дома, чините препятствия исчислению пропавших. Поэтому здесь и сейчас я желаю знать, сколько за последнее время было исчезнувших на Поселковой улице, а сколько на Набережной.
Молчание толпы стало густым, вязким, смысловым. Я сопротивлялась нервному тику под глазом изо всех сил, как вдруг приглушенный вопрос долетел к моей стене из акаций:
– А за какое время надо считать?
– Сколько помните.
– Тогда на Набережной за пятнадцать лет пропало около восьми человек.
– Девять, если считать того полного мужика – он пропал раньше всех – лет семнадцать назад.
– А на Поселковой уже одиннадцать человек исчезли.
Я немного приободрилась:
– Кого пропало больше – мужчин или женщин?
– Наверно, мужчин.
– А одного из них, того, с густыми бровями, видели недавно в соседнем округе с молоденькой девушкой.
Толпа неохотно рассмеялась. Я спустилась с каменной ограды и посмотрела в глаза каждому из стоивших передо мной горожан:
– Почему вы не требуете от властей расследования? Почему молчите?
– Так власти же знают. Брежатые заходят во все дома и изымают метрики – такое правило. Да и вас вот шлют – Нумераторов.
Презрение, прозвучавшее в названии моей должности, было неприкрытым.
Ответить я не успела, потому что услышала дребезжащие звуки, похожие на какой-то странный, отдаленный хохот.
– Расходитесь, Хохотва спешит!
– Кто?!
– Стрепеты!
Я и забыла, что в просторечьи Брежатых называют Хохотвой. Всё дело тут в машинах, на которых они передвигаются. Эти двухместные штуковины не похожи по технологии ни на одно известное мне средство передвижения, то есть ни на автомобиль, ни на поезд. Кажется, что они парят, не касаясь шинами дорожного покрытия. И ещё издают при взлете звук похожий на дребезжащий хохот, а при передвижении – мерный, своеобразный свист. Поэтому и названий у отряда два: по взлету простонародное – «Хохотва» и официальное «Стрепеты» – от птицы, полет которой похож на движение машин. Стрепет точно встрепенется, когда поднимается, или, вернее сказать, сорвется с земли. Сорвавшись с земли, он летит очень быстро. Кажется, что птица дрожит и трепещет на месте, но в то же время быстро двигается вперёд. В полёте крылья издают издалека слышимый своеобразный свист. Даже маханье крыльями не заметно, так часто он ими машет. Вот так и Брежатые по двое на своих машинах ездят, словно летят невысоко над землей.
И вот теперь патруль этих молодцев стоит передо мной и требует документы. Я показала жетон. Они сличили меня с кучей снимков, и, видимо, нашли среди них один, похожий на мое бледное личико.
– Эти люди, что вас окружали – они представляли для вас угрозу?
– Нет.
– Мы должны задержать их за чинение препятствий государственному представителю?
– Нет, конечно, нет!
– Тогда почему вы залезли от них на заграждение?
– Просто я… я спрашивала о дороге к морю, и чтобы… лучше видеть направление, залезла на камни.
– Вы знакомы с кем-нибудь из этих людей?
Тут я чуть было не болтанула про Михаэля, но вовремя прикусила язык – не стоило впутывать его в историю, финал которой он мне предсказал час назад. Но всё-таки я проговорилась – о Марковиче. Конечно, нечаянно. Брежатые потребовали расходные документы: чеки, расписки о том, где я питалась и где ночевала. Но транспортных отчетов у меня не было, поэтому пришлось сказать, что я приехала в город на автомобиле.
– Покажите.
Я подвела их к внедорожнику с отчаянно бьющимся сердцем и молила, чтобы Михаэль сердился на меня как можно дольше: только бы его не оказалось рядом.
Брежатые обошли Марковича со всех сторон, оставляя вмятины протекторов своих ботинок на влажной земле.
– Это ваша личная машина?
– Ага.
– Вас предупредили в Агентстве, что Нумераторы находятся под наблюдением Брежатых во избежание инцидентов с местным населением?
– Да, Куратор мне говорил.
– Так какого… Почему стекла у машины с затемнением!!!
– Да я даже внимание на это не обратила!
– Вы не знали, что у вашей машины тонированные стекла?!
– Я не знала, что это нарушение!!!
Вот так незаметно я начала орать на Брежатых, а они на меня.
Внедорожник они забрали, «изъяли из пользования».
В юности, у меня была ситуация, которую, говоря на языке программирования, можно было назвать «горячий пиксель». Горячий пиксель – это одно зернышко на экране, которое светится всегда, отвлекая на себя внимание. В реальной жизни тоже бывают интересы, которые уводят вас от всего остального, переключают на себя фокус от других дел и забот.
В студенчестве мы с Марьяной написали книгу, которая и «украла» наши младые годы. Мы почти не общались с сокурсниками, не заводили романы и не ходили на дискотеки. Мы писали.
В тот вымышленный сюжет, придуманный моей подругой, я поверила сразу и безоговорочно, хоть он и был мне рассказан шёпотом, в очереди прямо возле уличного лотка с яблоками. Меня как молнией в тот момент ударило, и я так громко воскликнула: «Вот это да!», что все хмурые дяди и тети оглянулись посмотреть на вопящую.
Почему я приняла этот вымысел как несомненную вероятность, почему мгновенно смогла раствориться в нем полностью, так же как и хозяйка сюжета? Неужели мы так резонировали, что образовали симбиоз абсолютно равноценных авторов, которые в последующие пять лет превратили один мысленный посыл в целую жизнь нескольких героев книги?
И мысль то была абсурдная – о том, что Робин Гуд не погиб в Шервудском Лесу, а его забрали в будущее. Это почти как Терминатор, только бредовее. В те годы по телевизору показывали английский сериал «Робин из Шервуда», где очень симпатичный главный герой погибал в конце, кажется, второго сезона. С этим трудно было смириться, а Марьяна предложила довольно смелую альтернативу, так сказать вариант развития событий. Однако из одной этой мысли появилась команда «засланцев» в 12 век, три вида представителей внеземного разума, Летопись и магическая Звезда, транс-временная Спираль и всё это на фоне Средневековой Англии. Тут сразу же хочется молить о снисхождении: это были восьмидесятые, нам было по семнадцать лет, мы не читали научную фантастику, не видели «Звездные войны» и ничего не слышали о метафизике. Потом, когда в этом веке начали появляться эзотерические книги и ченнеленги, как много мы находили совпадений и пересечений с тем, что узнавали и тем, что сами же написали пятнадцать лет назад!
Мы понятия не имели о литературном процессе. Возможно, надо было сначала продумать сюжет, а потом изложить его наименее кучеряво. Но мы постоянно получали какую-то информацию, применяли её на наших героев, формируя цепь событий, которые потом пытались связать сюжетом. Антенной, конечно же была Маля. Она ловила из пространства идеи, рассказывала мне, я адаптировала мысль к происходящему у героев. Потом мы искали нужные детали в библиотеке, и делили пополам: ты пишешь эту главу, а я ту. Почему эти главы потом совпадали по интонации и динамике слова, я не знаю: их словно писал один человек!
Самое трудное было в конце: соединить написанное в одно произведение: мы словно шили Франкенштейна. Но я нежно люблю нашу книгу, потому что это было настоящее горение души, мы просто погрузились в магию творчества и фантазии на пять лет, мы сотворили новый Мир. Были многомесячные перерывы, мы ссорились и мирились, каким-то чудом учились и работали, но понимали, что ведем себя как не очень нормальные девицы. Хотелось личной жизни, надо было как-то приспосабливаться к реальности, и мы провели ритуал освобождения от нашей книги. Мы осознанно, вслух попросили отрезать нас от этого канала (о том, что такое «высказанное вслух намерение» я узнала спустя два десятилетия). Что хотели, то и получили! Мы отрезали Творчество, интуицию, наших друзей-героев, созданную нами Вселенную. И началась взрослая жизнь.
Мы не возвращались к нашей книге почти двадцать лет, потом решили отнести её в издательство. За эти годы я совсем забыла сюжет, открывала его для себя заново, и удивительно – мне нравилось читать, то, что мы когда-то написали. Я запечатала отредактированную рукопись в стандартный продуктовый пакет, а потом увидела на нём символичную надпись: «Мы может не самый лучший магазин, НО МЫ ОЧЕНЬ СТАРАЛИСЬ».
После неудачи в редакции, мы с Миркой решили выложить книгу на сайте в интернете, где бесплатно публиковали свои рукописи никому не известные авторы. Помню на мою радость «Представляешь, нас прочитало триста человек», Маля написала: «Ура! Даешь трехтысячного читателя!».
Кажется, именно тогда я поняла, что это и есть моё личное выражение полноты бытия и ощущения счастья.
Когда вернулся Михаэль, я сделала максимально раскаивающееся выражение лица. Он посмотрел на меня, на отпечатки шин внедорожника, на следы протекторов обуви, и засмеялся от всей души.
– Нарвалась-таки! Понравилось разговаривать с мужиками в форме?! Молчишь теперь, вот и молчи. Будешь знать, как не слушать старших и опытных!
– Поверь, мне очень жаль твою машину.
– А как мне-то жаль!
– Ну, прости, Михаэль.
– Ладно, не бери в голову, – напарник хитро улыбнулся, – давно хотел автомобиль поменять, да просто так Марковича ведь не выбросишь. Ты, можно сказать, услугу мне оказала.
Кажется, это происшествие улучшило настроение Михаэля, потому что всю дорогу до моря – мы поехали туда на автобусе – он рассказывал мне какие-то забавные истории. Что-то о том, как однажды заправил машину, отъехал немного от автомата и в зеркало заднего вида случайно увидел, что за машиной тянется шланг, потому что он забыл вытащить его из бака. И про какую-то свадьбу, на которой невеста бросила букет подружкам, а рядом стоявший подвыпивший гость машинально отбил его ногой как футбольный мяч, отчего букет разлетелся на мелкие цветочки. Я улыбалась в нужные моменты, а сама в это время обдумывала то, что сказали мне напоследок Брежатые:
– Для Нумераторов есть всего два предупреждения. Первое от нас. Второе от Дэмпфера. Третьего лучше не получать.
И размышлений моих хватило до самого моря.
В отличие от вчерашнего непогодистого дня было по-летнему тепло. Есть вещи, которые совсем не ожидаешь. Кто мог подумать, что когда мы вскарабкаемся по красноватым камням на вершину обрыва, то найдем там гладкую каменную скамью, прогретую солнцем. Мы с Михаэлем сели на горячую плиту, утомленно откинулись на широкую спинку и обозрели окрестности до самого горизонта: волны чуть слышно шуршали где-то внизу, поверхность моря дрожала серебряными разводами на темно-синем, солнце разливало свой жар от края до края – все было как надо. И при этом я чувствовала бесконечную свою отдельность от совершенной реальности. Она есть и есть я, но не вместе. Михаэль по-своему воспринял мою молчаливость:
– Что, первый раз на море? Масштабно, да?
– По книжкам как-то впечатлительней представляла… или задушевней. Но воды много.
– Это ты отходишь от стресса. Скорее всего, испугалась Брежатых, переволновалась и истратила дневной запас эмоций. Поэтому и не можешь радоваться солнцу, морю и чудесной еде. И ещё тебе за машину стыдно.
Говоря это, Михаэль разложил на обрывке оберточной бумаги сыр, хлеб, оливки и яблоки. Багет он наломал неровными кусками, чтобы можно было макать его в запашистый мягкий сыр, который тягуче поплыл по бумаге, стоило только нажать пальцем на запечённую корочку. Сначала я попробовала всё по-отдельности: белый мякиш, оливку с шершавой косточкой внутри, кусок яблока с того боку, что закатнее, напоследок слизнула сыр с безымянного пальца. Потом взяла из рук Михаэля бутерброд, который он ловко намазал складным ножиком, и, надкусив ломкую корочку, возразила: