– Ты потерял себя, потерял свою душу, потерял лицо, потерял все, вместо того, чтобы найти. И теперь ты будешь идти от жизни к жизни, в вечном поиске Зеркала и собственного лица. Лишь, когда ты вновь обретешь лицо, и оно в мельчайших подробностях отразится в Зеркале, ты обретешь то, что обрел бы уже сейчас, если бы сумел сохранить хоть маленькую частицу себя. Да будет так!
Время сомкнулось над головой принца.
– Кроме этой легенды ни о Зеркале, ни о Пророке практически нет никакой информации. Известно лишь, что Пророк был непревзойденным мастером времен працивилизации. Он сотворил Зеркало, как ритуальный подарок богине.
– Какой богине?
– До нас не дошло ее имя. Как считает Колесник, отсутствие имени символизировало то, что она единственная богиня. Перемещаясь из века в век, Зеркало воскрешает связанных с ним персонажей, которые разыгрывают написанную Пророком пьесу. При этом у Зеркала есть весьма существенный побочный эффект. Оно настроено на одного единственного оператора. И если к нему прикасается кто-то другой, оно буквально выворачивает его наизнанку. Сначала мы решили, что это – очередная выдумка вроде Копья Судьбы, но позже в архивах были обнаружены свидетельства того, что зеркало существует. По крайней мере, из века в век люди погибали именно так, как должно убивать Зеркало.
– И оператор? – спросила Софья Сергеевна, предвкушая ответ.
– Похоже, им является наш друг. Более того, после активации связь с Зеркалом должна его к нему привести. Отсюда следует, что покушаться на нашего друга могли не только для того, чтобы сохранить в тайне местоположение Зеркала, но и для того, чтобы активизировать при помощи стресса его связь с Зеркалом, начав тем самым новый виток игры.
– Какие будут предложения?
– Думаю, стоит дать ему привести нас к Зеркалу, а там…
– Хорошо. Приступайте к организации утечки информации, а заодно и обработайте нашего парня.
В том, что в «Лабиринте» далеко не все так мило и безобидно, как ему казалось, Роман убедился на первом же собрании коллектива, которое состоялось 22 сентября.
Не успел он поздороваться с Жабой Петровной, в ее кабинет влетел Колесник.
– Все срочно ко мне, – приказал он.
– Что случилось? – спросил Роман.
– Общее собрание коллектива. Раньше сядем…
– Он всегда перед собранием, как в жопу клюнутый, – сообщила Роману Жанна Петровна, когда за Колесником закрылась дверь. – Пошли. И захвати для нас стулья.
Кроме известных уже персонажей в кабинете присутствовали еще двое: маленький, толстый, лысый тип 50 лет в застиранной рубашке, мятом костюме и дешевых туфлях отечественного производства; и дама средних лет, похожая злобным надзорно-педагогическим взглядом на проверяющую из районо. На ней был сарафан, ветровка и туфли на небольшом каблуке. Роману эти люди не были знакомы.
– Дамы и господа, а также товарищи и товарищи, – начал свою речь Колесник, когда все собрались. – Социалистическое Отечество вновь требует жертв. В частности от нас требуется предоставить 5 человек. Какие будут предложения?
Все, как это обычно и бывает, молча уставились на докладчика.
– Я предлагаю Гришку Масона, – сообщил Колесник, выдержав паузу.
– А его разве выписали? – спросил толстяк, которого Алексей мысленно прозвал инженером.
– Одно другому не мешает, – решила «проверяющая». Возражать никто не стал.
– Жанна Петровна, а вы что скажете? – спросил Колесник.
– Даже и не знаю. Кружок Ничепуренко. Разве что только.
– Жанна Петровна, – произнес Колесник таким тоном, словно она была сделавшей на ковре лужу собакой, – Вы до пяти считать умеете?
– Ну да, там больше 20 человек, – поддержала его «проверяющая».
– Тогда Эзольду Марченко и обоих ее хахалей. Нечего тут бордель разводить, – как-то слишком уж эмоционально сказала Жанна Петровна, а потом покраснела.
– И того четыре, – подытожил Колесник. – Последний голос за вами, – сказал он Раде.
– Мне некого предложить.
– В таком случае пусть это будет Жека Китос, – предложила «проверяющая».
– Отлично, – обрадовался Колесник. – Вопросы есть? Нет? В таком случае предлагаю перейти к подготовке к спиритическому сеансу. Свои обязанности все знают? Приступайте. Роман пойдет со мной за духовной пищей.
– Куда идем? – спросил Роман, – когда они вышли на улицу.
– Вестимо куда. В магазин за водкой.
– Понятно. Духовная пища.
– А ты не ерничай. Знаешь, как по-латыни будет спирт?
– Как?
– Спиритус. Как душа или дух. Отсюда, кстати, неразрывность нашей русской духовности и употребления спирта. А знаешь почему?
– Откуда ж?
– Спирт – топливо для духа. Его использовали для окрыления сознания.
Роман улыбнулся, представив себе окрыленного сознанием алкаша.
– А ты не лыбься. Спирт надо принимать в малых дозах на подготовленное сознание. А если им залить тупую башку… – сказал Колесник уже на пороге магазина.
Немного подумав, он взял 2 бутылки водки и 3 вина «Российское».
– Помоги, – попросил он Романа, доставая из кармана брюк авоську.
Пока Роман складывал туда бутылки, в магазин вошли двое строгого вида мужчин.
– Вы почему это в рабочее время?.. – начал укоризненно один из них, но Колесник не дал ему договорить.
– Спокойно, товарищи, – сказал он, сунув им под нос удостоверение.
– Служим Советскому Союзу, – от неожиданности выдали они.
– Вольно, – скомандовал Колесник, и они с Романом вышли из магазина.
– Давай присядем. Разговор есть, – сказал Колесник, когда им попалась свободная лавочка.
– Что ты вынес из сегодняшнего собрания? – спросил он после того, как они уселись.
– Если честно, я ничего не понял, – признался Роман.
– А должен понимать следующее: Мы живем в стране с плановым укладом жизни. Так?
– Так.
– А раз так, то у нас все носит плановый характер, включая борьбу с врагами Отчизны и прочими несознательными элементами.
– А это как? – удивился Роман.
– А это так, что существует негласная разнарядка на выявление товарищей, которые нам совсем не товарищи. При этом чревато как недовыполнение, так и перевыполнение этого плана. С недовыполнением плана, думаю, все понятно. Перевыполнение чревато двумя вещами: с одной стороны, оно может стать поводом для увеличения плана; с другой, – чрезмерный разгул антисоветизма попахивает обвинением в халатности: дескать, с чего это вы развели тут анархию под носом? Как курирующие нас товарищи, которые нам более чем товарищи, решают проблему с перевыполнением плана, нас не касается. Зато когда у них бывает нехватка негодяев, они обращаются к нам за помощью. Как сегодня, – говоря это, Колесник с откровенно наигранным пафосом произносил слово «товарищи», явно издеваясь над всем тем, что стояло за этим понятием.
– И вы сдаете своих? – дошло до Романа, отчего ему стало противно.
– Ну, совсем своих мы, понятное дело, не сдаем, но регулярно указываем курирующим нас товарищам на тех заблудших псевдотоварищей, которые в своем эзотеризме заходят за грань советской идеологии, ставя тем самым под сомнения идеи Ленина, Маркса и Энгельса.
– И что с ними потом бывает?
– Ну, сейчас не 37-й год. Расстреливать никого не расстреливают. Чаще кладут в больницу. Иногда сажают. А в некоторых случаях ограничиваются парой-тройкой бесед. И тут ничего не поделаешь, так как служим мы с тобой в КГБ, а КГБ – это комитет гнобления ближнего. И здесь либо ты помогаешь Родине в этом гноблении, либо сгнобят тебя. Третьего не дано. Конечно, если ты готов принести себя и своих близких в жертву каким-нибудь одеялам, только скажи, и мы тебя тут же внесем в очередной паек для Минотавра. А если нет, научись корчить рожу так, чтобы никто не усомнился в твоей лояльности Родине и комитету, а, сдавая людей, старайся скармливать Родине наиболее бесполезных.
– Но я никого не знаю.
– Это пока. Когда-то мы все никого не знали. И ты не думай, тут бесполезных не держат, поэтому к тому моменту, когда ты перестанешь быть интересным в качестве подопытного, постарайся найти, чем ты можешь быть полезен.
– Спасибо. Я подумаю над вашими словами, – сказал Роман, у которого от этого разговора стало окончательно скверно на душе. Разумеется, он ни в чем таком не хотел участвовать, вот только Колесник был прав.
– Это, конечно, слабое утешение, но Родина и без твоей помощи будет пожирать людей, а так ты сможешь спасти от ее пасти хоть кого-то достойного. Ладно, пошли, а то водка стынет.
Когда они вернулись, стол был уже накрыт в помещении с надписью «Архив» на двери. Это была просторная комната, расположенная между кабинетами Жанны Петровны и Рады.
С первого же взгляда Роман понял, что «Архив» никогда не использовали в качестве архива, так как вместо стеллажей с папками там стоял старый, но еще живой сервант с посудой, а основную площадь помещения занимал раздвинутый стол, накрытый клеенкой. На столе присутствовали колбаса, сыр, соленья, бутерброды с икрой, бутерброды с печеночным паштетом, салат из помидоров, огурцов и репчатого лука, заправленный подсолнечным маслом, и хрустальная «лодка» со шпротами, которых туда выложили банки три.
– За чистоту междурядий наших рядов, – произнес Колесник первый тост, и пьянка началась.
В роли тамады выступал Колесник. Он выдавал один язвительный тост за другим, причем делал это по мере появления очередной «гениальной» идеи, а они в тот день чуть ли не стояли в очереди у входа в его сознание. Колесник частил, но, будучи крепкими спиритуалистами, его подчиненные достойно держали темп. Все кроме Романа.
К тому моменту, когда Колесник выдал: «Мы рождены, обратно не засунешь», – у него уже плыло перед глазами. Сказались плохое настроение и малый спиритический опыт. Его родители не были маниакальными сторонниками трезвости, и во время праздников позволяли выпить немного вина лет, наверно, с пяти. Сам же он успел напиться только однажды, на выпускном вечере в школе.
– Ты как, нормально? – участливо спросила сидевшая рядом Жанна Петровна.
– Пожалуй, не очень, – признался Роман. – Пойду подышу воздухом.
– Тебя сопроводить?
– Спасибо. Я сам.
Опьянение нарастало, и уже на полпути к остановке Роману приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отключиться прямо на тротуаре. К тому моменту, как кто-то взял его под руки и куда-то повел, он уже не осознавал, что происходит.
Роман медленно выныривал из небытия. В каждой клеточке его тела царило похмелье. Тошнило сильно, но без позывов к рвоте. В первые несколько секунд после пробуждения он был настолько дезориентирован, что не смог бы назвать и свое имя, но постепенно сознание начало включаться, и он с удивлением понял, что находится в незнакомой комнате, и что на нем надета чужая пижама.
Комната была, как комната. Белый потолок. На стенах обои в цветочек. На окне достаточно прозрачные шторы, чтобы в комнате, несмотря на них, было светло. Кроме разложенного дивана у окна, на котором и спал Роман, там был шифоньер, комод и тумбочка возле кровати. На полу лежал ковер, за границами которого виднелся пол: крашенное в абрикосовый цвет ДВП.
Роман совершенно не помнил, где он, и как сюда попал, так как последним его воспоминанием была дверь в «Лабиринт». «Увидел на миг ослепительный свет», – вспомнились слова песни.
Попытка сесть, поставив ноги на пол, принесла приступ головной боли и головокружения. Дождавшись, когда комната перестала крутиться перед глазами, Роман встал, но, сделав несколько неловких шагов, упал, ударившись плечом о шкаф. Через несколько секунд в комнату вошел мужчина средних лет. Это был высокий, спортивно сложенный человек с красивым, породистым лицом, одетый в спортивные брюки и футболку. Его густые черные волосы были коротко острижены.
– Ты как, живой? – участливо спросил он, увидев Романа, лежащим посреди комнаты.
– Не знаю, – ответил Роман, которому было стыдно за это падение.
– Помочь встать?
– Не знаю, – повторил Роман, чувствуя себя идиотом.
– Тогда, может, помочь тебе вернуться в постель?
– Мне бы в туалет, – признался Роман, превозмогая стеснительность.
– Тогда пойдем. Я помогу.
– Я лучше так, – ответил Роман, становясь на четвереньки.
– А что, тоже выход, – оценил незнакомец, который, судя по всему, был хозяином квартиры. К счастью для Романа он не засмеялся, а то тот бы от стыда провалился сквозь землю.
– Иди сюда, – пригласил незнакомец на кухню, когда Роман выбрался из туалета.
– Выпей, – сказал он, поставив на стол перед Романом чашку с мутно-коричневой жидкостью, когда тот забрался на табурет.
– Что это?
– Крепкий чай с молоком и сахаром. То, что тебе нужно.
Пить хотелось страшно, но Роман испугался, что не добежит до сортира, пригуби он это пойло.
– Пей. Такой чай не то, что с удовольствием станешь пить на трезвую голову. Но после перепоя каждый глоток воспринимается, как капля дождя, упавшая на иссушенную почву пустыни.
Это сравнение придало Роману смелости, и он осторожно пригубил чай, который действительно показался напитком богов. К тому моменту, как он допил чай, в голове прояснилось. Не то, чтобы он полностью пришел в себя, но мозги уже начали работать, а тело обрело прямохождение.
– Ну как, ожил? – спросил хозяин квартиры.
– Вроде того.
– Еще будешь?
– Может, позже.
– В таком случае пришло время серьезно поговорить.
– Я не помню, как я и что… – поспешил заверить Роман.
– Об этом тоже, но я начну о другом, – перебил его хозяин квартиры. – Мое имя Игнат Валерьевич. Кто ты, я знаю, так как о тебе рассказывала Рада.
– Так вы?.. – обрадовался Роман, решив, что перед ним ее отец.
– Ее друг и коллега в одном важном деле, профанация которого превратила его для непосвященных в посмешище, – вновь перебил он Романа. – Я говорю о религии.
– Вы сектант? – насторожился Роман, который наслушался о сектантах немало ужасных вещей.
– Ответ на этот вопрос зависит от того, что понимать под словом «секта». Что ты скажешь, если я скажу, что Советский Союз является огромной тоталитарной сектой. Причем именно религиозной?
– Даже не знаю, – растерялся Роман.
– А ты сам подумай: Непогрешимым авторитетом для членов этой секты является святая троица: Маркс, Энгельс и Ленин. Причем Ленин канонизирован чуть ли не как бог. Руководящим всеми сторонами жизни сектантов сводом законов является святое писание в виде сочинений Ленина и классиков марксизма. При этом сочинения Ленина играют роль Нового Завета, более правильного и непогрешимого, чем Завет Ветхий, состоящий из трудов Маркса. От лица непогрешимых авторитетов, руководствуясь непогрешимым Писанием, основной массой сектантов руководит организация, состоящая из номинально наиболее достойных и наиболее верующих в непогрешимость канонизированный сектой догмат, а именно КПСС, которая, в свою очередь, официально является непогрешимым и непререкаемым авторитетом для всех участников секты. Глава партии является наместником и непогрешимым представителем этих авторитетов на Земле, как тот же папа римский в католическом мире.
После этого он, не дав опомниться Роману, резко сменил тему:
– Так вот, все религии можно разделить на 3 группы. Первая и самая распространенная религия – это религия рабов. Она наиболее незатейливая и инфантильная. Ее задача – штамповать покорных воле жрецов рабов. Кстати, глупости являются неотъемлемой необходимой частью как религии для рабов, так и службы в армии, так как глупости – это первый шаг на пути к мерзостям, которые и солдаты и рабы должны быть готовы творить по приказу господина, так как приучение к глупостям заставляет нас не замечать всю нелепость нашего поведения, ведь, обучаясь постоянно делать глупости, мы обучаемся их с легкостью оправдывать, и они уже перестают нам казаться глупостями, превращаясь в традиции, святыни, дань чему-то там и так далее. Поэтому, когда перед нами встает выбор: сделать гадость или лишиться всего, мы легко ее делаем и даже гордимся этим, находя для нее оправдание, так как именно это мы умеем делать лучше всего.