Как бы то ни было, все эти варианты иммунных генов вышли из Африки через то «бутылочное горлышко», от которого произошли остальные популяции людей. Неразумно считать, что все мы унаследовали по несколько вариантов каждого вариативного гена своих родителей: некоторые получили один вариант (по одинаковому от каждого родителя), но ни у кого не могло оказаться более двух. Люди, покинувшие Африку, имеют около 500 вариантов иммунных генов, общих с шимпанзе – из примерно 750 возможных. У оставшихся в Африке больше – ведь они не проходили через «бутылочное горлышко». Есть и многие другие гены, у которых сохранилось несколько древних версий (древних потому, что они одинаковы и у нас, и у шимпанзе, и, очевидно, у горилл и иных видов). 100 000 – это правдоподобное число людей, которое сумело бы их донести. Если вы желаете это оспорить и несколько снизить данное число, то можете возразить, что некоторые варианты африканских популяций смешались позже – например, в результате торговли рабами с жителями США и стран Средиземноморья или связей финикийских моряков со всем остальным миром. Тем не менее эти доказательства не подтверждают существования Адама и Евы, если только они не путешествовали со свитой из слуг, рабов и наложниц.
Но библейские истории об этом умалчивают[43].
Глава 11
Пейзаж из моллюсков
Волшебники внимательно наблюдали за происходящим.
– Их там уже пятеро село рядом с ним, – произнес Думминг. – И несколько детей. Кажется, дела у него идут вполне неплохо.
– Они очень заинтересовались его шляпой, – заметил декан.
– Остроконечные шляпы внушают уважение в любой культуре, – сказал Чудакулли.
– Тогда почему некоторые пытались его съесть? – спросил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
– По крайней мере, не похоже, что они настроены воинственно, – сказал Думминг. – Может быть, и нам пора пойти представиться?
Однако когда волшебники подошли к небольшой группе людей, собравшихся вокруг костра, на лицах последних возникло странное выражение… отсутствия выражения. Ни удивления, ни шока. Эти здоровяки обходились с ними так, будто они только что вернулись из бара: их любопытства хватало лишь на то, чтобы узнать, с каким вкусом те принесли чипсы, но не более того.
– Дружелюбные создания, да? – спросил Чудакулли. – Который у них тут главного?
Ринсвинд поднял взгляд, повернулся и выхватил свою шляпу из огромного кулака.
– Никто, – раздраженно ответил он. – Хватит отдирать блестки!
– Ты освоил их язык?
– Я не могу его освоить! У них вообще нет языка! Они просто тыкают пальцами и лупят дубинами. Это моя шляпа, спасибо тебе большое-пребольшое!
– Мы заметили, ты тут уже прошелся вокруг, – сказал Думминг. – Наверняка же что-нибудь разузнал?
– О, да, – ответил Ринсвинд. – Пойдем, я тебе покажу… Да отдай же мне шляпу!
Прижимая двумя руками к голове шляпу с оторванными блестками, он вывел волшебников к просторному пруду на другой стороне деревни. Здесь проходил рукав реки, а вода была кристально чистой.
– Видите те ракушки? – спросил Ринсвинд, указывая на приличного размера кучку неподалеку от берега.
– Пресноводные мидии, – определил Чудакулли. – Очень питательные штуки. А что?
– Большая кучка, да?
– И? – сказал Чудакулли. – Я и сам очень люблю мидии.
– Видите там холм возле берега? Который зарос травой? А за ним еще один, в кустах и деревьях? И… вообще видите, там везде намного выше, чем здесь? Если хотите знать почему, просто копните землю. В ней повсюду ракушки от мидий! Эти люди живут здесь уже много тысяч лет!
Малочисленный клан следовал за ними, наблюдая с выражением недоумевающего интереса на лице, что было для них обычным состоянием. Некоторые набросились на мидий.
– А моллюсков здесь много, – сказал декан. – На это животное у них явно нет табу.
– Да, и это странно, ведь они явно с ними родственники, – утомленно произнес Ринсвинд. – Сказать по правде, у них совсем никудышные каменные орудия, и они не умеют ни строить хижины, ни разводить костры.
– Но мы же видели…
– Да. Они добыли огонь. Дождались, пока молния попала в дерево или зажглась трава, – сказал Ринсвинд. – Потом они просто годами его поддерживают. Поверьте, им пришлось много поворчать и потыкать пальцами, чтобы этому научиться. И они не имеют ни малейшего понятия об искусстве. Ну, в смысле, картинок. Я нарисовал им корову на земле, и, по-моему, это поставило их в тупик. Мне кажется, они видели просто… линии. Линии – и всё.
– Может, из тебя просто плохой художник? – предположил Чудакулли.
– Осмотритесь вокруг, – сказал Ринсвинд. – Ни бус, ни румян, ни украшений. Не надо быть слишком развитым, чтобы смастерить ожерелье из медвежьих когтей. Даже люди, живущие в пещерах, умеют рисовать. Видели когда-нибудь те пещеры в Убергигле? Они все разрисованы буйволами и мамонтами.
– Должен заметить, ты весьма быстро нашел с ними взаимопонимание, Ринсвинд, – похвалил его Думминг.
– Ну, я понимаю людей достаточно хорошо, чтобы уловить намек, когда нужно убегать, – ответил Ринсвинд.
– Но тебе не всегда приходилось убегать, ведь так?
– Нет, конечно. Хотя знать, когда наступает подходящий для этого момент, очень важно. Кстати, это Уг, – сказал Ринсвинд, когда седовласый мужчина ткнул его толстым пальцем. – Равно как и все остальные Уги.
Этот Уг указал в сторону Раковинных куч.
– Кажется, он хочет, чтобы мы последовали за ним, – сказал Думминг.
– Может быть, – ответил Ринсвинд. – А может, он показывает, где у него в последний раз произошла успешная дефекация. Видишь, как они все на нас смотрят?
– Да.
– Видишь у них это странное выражение?
– Да.
– Интересно, о чем они думают?
– Да.
– Ни о чем. Уж поверь мне. Это выражение означает, что они ждут, когда их осенит следующая мысль.
За Раковинными кучами находилась ивовая чаща, в центре которой располагалось очень старое дерево – точнее, то, что от него осталось. Расколотое на две части и обгоревшее, оно уже давно умерло.
Члены клана держали дистанцию от волшебников, но седовласый Уг шел за ними, ненамного отставая.
Ринсвинд с треском раздавил что-то ногой. Он посмотрел вниз и, увидев пожелтевшую кость, едва не ощутил наступление подходящего момента. Затем он разглядел мелкие бугорки по всей поляне – многие из них заросли травой.
– А вот и дерево, которое подарило огонь, – произнес Чудакулли, тоже заметивший его. – Священная земля, джентльмены. Здесь же они хоронят своих умерших.
– Не совсем хоронят, – уточнил Ринсвинд. – Многих просто оставляют, думаю, вы сейчас в этом убедитесь. Кажется, они просто хотят показать, откуда у них взялся огонь.
Чудакулли потянулся за трубкой.
– Они действительно не умеют его добывать? – сказал он.
– Они даже не поняли моего вопроса, – ответил Ринсвинд. – Ну, я задал вопрос… А они не поняли, что я надеялся, что это был вопрос. Они явно не передовые мыслители. Должно быть, для них уже было большим открытием, что с животных нужно сдирать шкуру до того, как надевать на себя. Мне еще не приходилось встречать людей, которые были бы такими… бестолковыми. Я даже не знаю, как это выразить. Они не полные идиоты, но в их понимании проявление находчивости – это когда удается ответить на вопрос в течение десяти минут.
– Ну, тогда это должно их слегка оживить, – сказал Чудакулли и зажег свою трубку. – Полагаю, сейчас они сильно удивятся!
Уги посмотрели друг на друга. Посмотрели на аркканцлера, выпускающего дым. А потом напали на него.
В Плоском мире воображения напрочь лишены только представители племени н’туитифов, но они одарены прекрасными способностями к наблюдению и умозаключениям. Они ни разу ничего не изобрели и стали первым племенем в истории, которое одолжило огонь. Но, окруженные племенами, обладающими чрезвычайно развитым воображением, они умели хорошо прятаться. Когда для окружающих палка – это «дубина», «копье», «рычаг», «мировое господство», а для тебя палка – это только «палка», то ты естественным образом оказываешься в проигрышном положении.
А в данный момент палка кое для кого означала «шест».
Некто перемахнул через поляну и приземлился перед Угами.
Орангутаны, будучи слишком умными приматами, не выходят на боксерский ринг. Но если бы они это делали, их недостаточная маневренность ног была бы компенсирована способностью вырубать соперника, не поднимаясь с табурета.
Большинство Угов бросилось наутек. Они могли сразу же столкнуться лицом к лицу с Сундуком, но у того не было лица. Тот их боднул, и они пошатнулись и попытались понять, что это было. Но тут на них набросился библиотекарь.
Те, кто осознал, что наступил подходящий момент для спасения бегством, спаслись бегством. Те, кто не осознал, остались там, куда их поставили.
Изумленный аркканцлер все еще держал горящую спичку, когда к нему с громкими криками приблизился библиотекарь.
– Что он говорит? – спросил он.
– Что-то о том, что он сидел в библиотеке, а в следующее мгновение оказался в этой реке, – сказал Думминг.
– И все? По-моему, он еще что-то говорил.
– Остальное – ругательства, сэр.
– А разве приматы ругаются?
– Да, сэр. Постоянно.
Библиотекарь снова разразился речью, аккомпанируя себе ударами кулаков о землю.
– Опять ругается? – спросил Чудакулли.
– О, да, сэр. Он не на шутку огорчен. Гекс сказал ему, что во всей истории этой планеты нет и никогда не будет библиотек.
– Ай!
– Весьма, сэр.
– Я обжег палец! – Чудакулли пососал большой палец. – А где Гекс вообще?
– Я тоже об этом только что подумал, сэр. Все-таки хрустальный шар принадлежал городу, которого здесь больше нет…
Они повернулись к дереву.
Похоже, когда в него ударила молния, оно здорово обгорело, уже будучи мертвым и сухим. У него была лишь пара обрубленных ветвей, а само оно, все черное, казалось странным и зловещим на фоне зеленых ив.
Ринсвинд сидел на его верхушке.
– Какого черта ты там делаешь, приятель? – крикнул ему Чудакулли.
– Не убегать же мне по воде, сэр, – ответил сверху Ринсвинд. – И… кажется, я нашел Гекса. Это дерево разговаривает…
Глава 12
Крайние люди
Крайние люди, придуманные Ринсвиндом, – это явная пародия на ранних гоминид. Они здорово напоминают людей, на которых, как раньше думали антропологи, были похожи неандертальцы.
Сейчас нам кажется, что неандертальцы имели с ними еще больше сходств – они разве что не хоронили умерших. По крайней мере, под влиянием духа времени нам хочется думать, что за их надбровными дугами что-то происходило. В Словении была найдена кость с отверстиями, которую некоторые археологи приняли за флейту, изготовленную неандертальцами 43 000 лет назад. Впрочем, ее музыкальное прошлое остается предметом для споров. Франческо Д’Эррико и Филип Чейз подробно изучили эту кость и пришли к выводу, что отверстия были проделаны зубами животных, а не расположенными к музицированию неандертальцами…
Какой бы флейтой она ни была, не вызывает сомнения тот факт, что неандертальская культура за долгий период времени не претерпела значительных изменений. В отличие от культуры, предшествовавшей нашему появлению, которая изменилась очень резко и меняется до сих пор.
Так что же так рознит нас с неандертальцами?
Согласно гипотезе африканского происхождения человека, наши (и не только наши) предки произошли от коренной популяции, которая эволюционировала на территории Африки. Они мигрировали через Средний Восток, а оказавшиеся затем в Австралии, по всей видимости, ушли через Южную Африку, хотя могли обойти и через Дальний Восток и Малайзию. Это было вполне осуществимо, если они располагали лодками.
В принципе, история иммунных генов, о которой мы говорили в десятой главе, могла бы сообщить нам больше, но таких исследований пока никто не проводил: либо у австралийских «аборигенов» такое же многообразие генов, что у остальных из нас, вылетевших из «бутылочного горлышка», либо они обладают собственным немногочисленным и характерным набором. Как бы то ни было, нам еще предстоит узнать нечто интересное, но до тех пор, пока кто-нибудь не соберет данные, мы не будем даже иметь представления, что конкретно это будет. В науке часто имеют место беспроигрышные ситуации. Но попробуйте объяснить это счетоводам, которые контролируют финансирование исследований.
Говоря об этих «миграциях», мы не имеем в виду исход евреев из Египта. Это не тот случай, когда группа людей путешествовала сорок лет, подчиняя себе других гоминид, встречавшихся на пути. На самом деле они, скорее, постепенно основывали небольшие поселения, оттягиваясь все дальше и дальше от родной земли и даже не осознавая, что совершают миграцию. Это происходило как-нибудь вроде: «Эй, Алан, почему бы вам с Мэрилин не заняться охотой и собирательством в паре долин отсюда, на берегу прекрасного Евфрата?» А пару столетий спустя уже и на дальнем берегу реки вырастало несколько поселений. Это не просто предположение: археологи действительно обнаружили несколько таких поселений.
Если люди основывали новое поселение в миле от предыдущего каждые десять лет, им понадобилось бы всего 50 000 лет, или 1000 дедов, чтобы рассеяться из Африки аж до крайнего севера. Но они определенно справились быстрее. Едва ли там и впрямь кто-то куда-то переселялся, скорее дети просто обустраивались в сотнях ярдов от родителей, чтобы им было где растить своих детей.
Распространяясь по миру, мы стали разнообразнее. Сейчас мы удивительно разнообразны и в физическом, и в культурном отношении. Но, с точки зрения эльфийского наблюдателя, мы все, пожалуй, одинаковы – от китайцев и эскимосов до майя и валлийцев. Наши сходства гораздо заметнее, чем различия[44]. В Африке мы тоже были разными, от высоких и гибких масаи и зулусов до низкорослых![45] кунг и крепких йоруба. Эти народы действительно разнятся с давних времен: и от нас, и друг от друга, почти так же, как волки от шакалов. Люди, вылетевшие из «бутылочного горлышка», начали различаться между собой относительно недавно, как и различные породы собак от единственного вида волка (или, возможно, шакала).
Данный тип быстрой дифференциации является типичной историей эволюции под названием «адаптивная радиация». «Радиация» – это «распространение», а «адаптивная» значит, что организмы при распространении меняются, адаптируясь к новой окружающей среде – и в особенности к последствиям своей собственной «адаптивной радиации». Именно это произошло с дарвиновыми вьюрками, когда небольшая группа вьюрков одного вида прилетела на Галапагосские острова и за несколько миллионов лет разделилась на тринадцать отдельных видов, плюс четырнадцатый на острове Кокос. (Интересно, какой была бы легенда о Четырнадцатом вьюрке.) Еще один широко известный пример – огромное множество рыб-цихлид, достигнувших разнообразия в озере Виктория за последние полмиллиона лет или около того. Там они заняли экологическую нишу сомов, планктонных фильтраторов и детритофагов. Они эволюционировали в виды с большими зубами, дробящими раковины моллюсков, виды, которые приспособлены к чистке чешуи или плавников других рыб. Да, в буквальном смысле: когда ловилась рыба этих видов, в желудке у нее не находили только глаза[46]. Размеры этих цихлид варьировались от пары сантиметров до полуметра. Представители исходного вида речных рыб, Haplochromis burtoni, от которого пошли все циклиды, составлял 10–12 сантиметров в длину.
Любопытно, что генетическое разнообразие этих рыб невелико в сравнении с морфологическим и поведенческим: оно сопоставимо с генетическим разнообразием людей, покинувших Африку, но не меньше, чем у тех, кто там остался. По крайней мере, если верить некоторым справедливым способам оценивания генетического разнообразия.