В планы Валеры отказ от курения тоже не входил. Когда скоба начала медленно, но целеустремленно вываливаться из стены, он вцепился в ноги приятеля чуть выше ботинок.
Оконная решетка издевательски маячила всего в метре над карнизом. Подтягиваться с восьмидесятикилограммовой гирей на ногах учили далеко не всех.
— Звездец, приехали… — простонал Сергей.
— Извини. Хорошо держишься?
— Как… тебе сказать.
Пальцы побелели. Даже кровь из-под содранного ногтя уже не сочилась. Обуревало настойчивое желание взбрыкнуть хорошенько и помочь другу раз и навсегда избавиться от пагубной привычки. Но тут снизу раздалось победное:
— Есть!..
— Чего?
Гиря на ногах стала легче. Сквозь тяжелое дыхание донеслось:
— Нашел, за что ухватиться… Держись крепче, я еще сорваться могу.
— Не советую. Курить брошу, но убью.
Железная хватка чуть выше колена. Синяки гарантированы. Но зато в следующий момент тяжесть исчезла совсем. Напарник повис рядом на карнизе.
— Как это ты?..
— Слегка пешочком. По стене.
Сергей догадался:
— У тебя ботинки на рифленой подошве?
— Ага.
— И ты, гад, полез вторым?
— Но ты же пластичнее.
— Я тебе потом морду набью. Набил бы сейчас, но нечем.
— Ладно, вылезать-то собираешься?
— Опять я?
— А кто?..
Из последних сил Сергей пошел на рывок и вцепился в оконную решетку. Упражнение не осталось безнаказанным: карниз постигла участь давешних скоб.
— Руку!..
Нижеследующий (вернее, аналогичный) способ выживания красочно обрисован в мемуарах одного известного барона — того угораздило провалиться в болото вместе с лошадью. В некотором смысле Валере было проще, он двигался пешком (лошадь уже одолела этот участок маршрута). Но как ему удалось придать себе ускорение за счет уже вываливающегося карниза, навеки останется тайной даже для него самого.
Сергей ухватил запястье напарника:
— Вот чучело неуклюжее!
— Сам-то! Сухожилие мне порвал.
— Отпустить?..
Через секунду на решетке висели оба. Решетка подалась под тяжестью в полтора центнера и… нет, не рухнула. Дуракам, как известно, везет, хотя бы на финише. Просто откинулась вниз и припечатала обоих по башке. Приматам, как известно, терять нечего. Вот были бы мозги — было бы сотрясение, да.
Цирк на Цветном бульваре отдыхает. И на Ленинских горах — тоже.
Сбивать замки не пришлось, поскольку они за давностью лет претерпели усушку и утруску, проще говоря — отсутствовали. Окно распахнулось без дополнительных усилий. Скрючившись в три погибели, друзья уселись на подоконнике. Валера потер запястье. Сухожилие — нет, не порвано, но синяк останется, факт.
— Так… ну, а дальше что?
Карниз — он же подоконник — опоясывал здание практически целиком. Поскольку передвигаться иначе в оконной нише высотой меньше метра было невозможно, налетчики, как два контуженых удава, поползли в обход здания.
В углу нашли вентиляционную трубу, один конец — на крышу, другой — почти у пола.
— Хлипкая, — с сомнением заметил Валера.
— Не. Клеймо «Best air» видишь? Умеют работать, я у них брал.
— Ага… А глаз прямо над спуском, это хорошо.
— Убьем?
— Не будь вульгарен. Лучше придержи.
— Чего придержать?
— Меня, тормоз.
— Грыжу я с тобой заработаю… За что тебя хватать-то?
— За яйца, блин! — прорычал напарник, свешиваясь головой вниз.
Сергей одной рукой обнял как родную ту самую хлипкую трубу, а второй взялся за карниз, в обхват груди друга.
— Не, так не пойдет, — заявил Валера. — Ты мне пространства для маневра не оставил. Подальше.
— Так?
— Еще дальше.
— Ну, и улетишь к едреням.
— Нормально все. Расслабься.
Теперь Сергей держался за карниз на уровне причиндалов напарника, почти в соответствии с его пожеланием. Весьма стрёмная сексуальная позиция, зато пространство для маневра появилось.
Валера повис над камерой слежения, перерезал один единственный тонкий проводок. Выглядело как вполне естественный обрыв… После чего начал медленно выпрямляться, опираясь ладонью все о ту же трубу. Пока что фирма «Best air» держала марку.
Вот тут-то и сказались особенности свободного маневрирования.
— Ох, мать!..
Почти выпрямившись, уже схватившись одной рукой за карниз, Валера нечаянно поддал его головой и рефлекторно дернулся. А Сергей, следуя рекомендации, успел расслабиться, и как раз в этот момент выпустил напарника из объятий.
Не воздушные акробаты, да. Невозможно быть гениальным во всем.
Валера сорвался с карниза и повис на ослепшей камере. Камере это, естественно, не понравилось. Ее конструировали отнюдь не в качестве гимнастического снаряда.
Инстинкт самосохранения — великая штука: этот филин (или дятел?) успел перехватиться за «Best air» — что оказалось существенно надежнее, чем хвататься просто за air, best он и в Африке best — и в мгновение ока съехал вниз.
— Ффу… Ну, ты там где, тормоз?
— Левитатор хренов…
Короче, обошлось. Хотя — как это ни вульгарно — несчастная камера все-таки была убита без шансов на реабилитацию. Да и черт с ней. Что так, что эдак, сразу никто не заметит. Они здесь, в депо, больше на запись работают. Это ж не вокзал. Сюда далеко не каждый день всякие мудаки лазают по внешней стене. Что тут делать нормальному мудаку (клиника не в счет)? Кабина СИБТ — не кар и не флайер. Ее не угонишь, а если угонишь, то не продашь. В наше продвинутое время никого ведь не посещает гениальная идея угнать поезд метро… В общем, случай атипичный, как пневмония на всю голову.
— Вот. Только эта, на других срисуют.
— Лерка, блин, и на этой срисуют…
В зал, переговариваясь, вошли двое механиков. Диверсанты едва успели нырнуть под облюбованную кабину и затихарились между полозьями.
— А если она сейчас тронется?
— Типун тебе.
(Если она тронется, можно совершенно бесплатно получить много вольт. Но мы не ищем легких путей.)
К счастью, механики надолго не задержались. Покрутились вокруг соседней кабины и погнали ее в ремонтный отсек.
— Все, вперед.
Да уж, вперед. Пока единственная доступная таратайка не послала воздушный поцелуй. Шутки шутками, а где тогда прятаться, если еще кто заглянет?
Сергей вытащил из кармана лазерный резак. Задумчиво на него посмотрел. Потом на товарища. Потом — на лобовую панель кабины.
Напарник, в свою очередь, задумчиво посмотрел на лобовую панель. Потом на резак. Потом на товарища:
— Где у нее защита от взлома, знаешь?
— А где? — невинно поинтересовался Сергей.
— Дай сюда, умелец.
Валера отобрал у напарника инструмент и уставился на него, будто увидел впервые в жизни:
— Блин.
— Что такое?
— Им ведь можно было ступеньки в стене вырезать.
(Можно. Но мы не ищем легких путей.)
Черканул на лобовой панели какой-то замысловатый иероглиф[2]. Крышка транспортного блока распахнулась. Взломщик пояснил:
— Они все однотипные. На инерционках, карах, флайерах. Различия есть, но небольшие.
— Так вот чем ты занимался до «Галактики».
— И этим тоже. Перчатки дай.
…Через полчаса диверсанты с грехом пополам выбрались наверх по той же самой трубе. На сей раз труба угрожающе вибрировала. Терпение небезгранично даже у тех конструкций, которые best.
Сергей взглянул сквозь ближайшее окошко во двор:
— Блин!
— Что?
— Тут, оказывается, пожарная лестница есть.
…Но мы не ищем легких путей.
Строго по расписанию кабина СИБТ рейсом Москва — Санкт-Петербург выкатилась из депо. Но проследовала почему-то не к питерской платформе, где дожидалась толпа народа, а к безлюдной Москва — Академтаун — Старославянск, приняла на борт всего троих и отбыла — опять же строго по расписанию, только не туда, куда надо. Диспетчерская зафиксировала нарушение курса, но останавливать кабину на ходу опасно для пассажиров. СИБТ ломается крайне редко, но метко: людей приходится эвакуировать флайерами. Вот такие дела. Из-за чего случился программный сбой, теперь предстоит разбираться бастующим старославянским транспортникам. Так им и надо. Хватит бастовать потому что. Бездельничать мы все любим.
Двери закрылись, кабина тронулась. Ласково-торжественный голос изрек:
— Дамы и господа! Вас приветствует General SIBT Company. Наш транспорт проследует в Старославянск безостановочно. Приятного путешествия.
— Как — безостановочно? — всполошился маэстро. — Нам выходить в Академтауне!
— Карен, вам когда-нибудь случалось прыгать с транспорта на ходу?
— Ну… было как-то раз. В детстве.
— Придется вспомнить детство.
— … Мы ведь не планируем знакомиться со старославянскими копами.
Маэстро вытаращил глаза:
— С копами?.. Вы ее… угнали?!..
— Карен, вы хотите попасть на Алекто?
— Вы сдурели? Завтра по всей трасе будут наши описания!
— Завтра нас здесь не будет.
— … А послезавтра на это событие положат болт.
— … Взлом транспортного блока недоказуем.
— … А поездка шальной кабиной ненаказуема.
И вообще. Проблемы мы решаем по мере поступления. Или проблемы решают нас, как повезет. Чего орать-то, чего истерики закатывать? Тебя везут — ехай. Ясен пень, всю меру безответственности мы берем на себя.
Заработал бортовой матюгальник:
— Аварийная служба призывает вас хранить спокойствие!
— Маэстро, это — вам, — зевнул Сергей.
— Принимаются меры по вашей эвакуации!
— А вот это уже нам… Лерыч! Можешь сделать так, чтобы верхний люк заклинило навсегда?
— Ага.
…Природа не рефлексирует. Индифферентна к морали и лишена комплексов. Если вам довелось встретить комплексующего по какому-либо поводу кобеля или кота, можете не сомневаться: тем же самым подавленным идиотизмом страдает хозяин. Эти создания не в счет, их родовые древа слишком тесно переплелись ветвями с человеческим. Истинная природа существует в режиме нон-рефлекшн. У обезьян комплексов не бывает, внутренних конфликтов — тоже. А финики, лежащие за сверхпрочным стеклом, только подстегивают креатив.
Через час громкоговоритель рявкнул:
— Есть кто живой? Ответьте!
Задремавший было Лерыч встрепенулся:
— Сереж, ответишь?
— Ага, — Сергей подошел к селектору:
— Все живы. В чем проблема? Как — неисправна? Хрен ли вы ее на трассу пускаете, если она неисправна? Конечно. Он нам двери открыл, кредитки наши принял. В Старославянск, куда же еще. Чего-чего? Не понял? Деньги вернут? А потерянное время кто вернет? А моральный ущерб кто вернет? Мы бы сейчас на перекладных уже в Старославянске были. Да чем неисправна-то? Если не сойдем, через пять минут взорвемся, что ли? И вы пускаете на трассу кабины в таком состоянии?.. Не взорвемся? Тогда какого дьявола, я спрашиваю? Беспредел, едрена вошь…
Во время переговоров со спасателями маэстро нервно всхлипывал, а Валера зевал и искал спички для век. После такой напряженной деятельности вздремнуть не дают, гады.
Флайер ушел со связи и взял курс домой.
Кабина СИБТ мчалась про просторам российской средней полосы. Пассажиры спали. В разной степени безмятежно.
Земную академию проскочили ну… можно сказать, безболезненно. Поклонники Карена Арамова выстелили ему ковровую дорожку. Хотя у ковровых дорожек тоже есть свои минусы. Уже глубоко за полночь маэстро, изрядно лишенный пуговиц, растормошил строителей, мирно дрыхнущих в холле:
— Все, друзья. Пропуска есть, рвем когти из этой дурки.
Ребята продрали взор и полезли в рюкзаки за меховой одеждой.
…Мгновенный переход с одной планеты на другую экстремален по сути своей. Предбанника у портала нет, извольте готовить шубу летом, а неглиже — зимой. Если вам в коридоре солидного учреждения встретится почти (или — совсем) голый человек, не спешите делать вывод, что в этих стенах успешно орудует гоп-стоп, или, круче того, в рамках фэншуй администрация наняла стриптизера. Этот неодетый господин — респектабельный сотрудник, который всего-навсего хочет провести обеденный перерыв на шельфе Гламурного моря планеты Ухоногая Креветка. Вполне естественное человеческое желание. Завидуйте, если у вас нет пропуска на Ухоногую Креветку.
Но в нашем случае все совсем наоборот и гораздо не так.
Система Веги. Планета с загадочным названием Цветущая Флоренция. Какая, блин Флоренция, да еще и цветущая? Зубы — и те смерзаются. Кто так назвал, прикололся, что ли?
Не, не прикололся. Тоска загрызла. И колонистов, видимо, тоже: на всем пути от портала до академического комплекса, по обе стороны улицы, во дворах и на площадях — ледяные скульптуры. В этом заповеднике собрана вся тропическая и субтропическая флора материнской планеты: пальмы, магнолии, кипарисы, лотосы, орхидеи. Живые пальмы и орхидеи почему-то отказываются тут расти, выращиваем, какие можем.
— Я за пропусками. Хотите — прогуляйтесь пару часов. Только за город не суйтесь, там аборигены.
— Ну и что?
— Без сопровождающих нельзя. Поведете себя неправильно — вот вам и межрасовый конфликт. И крупный скандал в академии, соответственно.
Вспоминается древняя американская история про терновый куст. Делай что хочешь, только не бросай в терновый куст, ага… А еще существует неистребимое русское правило: если где-то висит «кирпич», то крайне необходимо, жизненно важно… и так далее.
Арамов удалился. Строители остались в холодном дворе академкомплекса, на обледеневшей скамейке под раскидистыми ветвями инжира. Точнее, возле скамейки. Поскольку если присядешь, то примерзнешь напрочь, так и будешь здесь торчать до конца времен в скульптурном ансамбле с инжиром.
Сергей потер распухшую переносицу. Поморщился.
— Официально признанная раса.
— Договор о сотрудничестве.
— Туристов пускают.
— Интересно же…
— А тут — одни кабаки.
— И виртуальные салоны.
Друзья бросили прощальный взгляд на инжир, покинули двор академии и самозабвенно поперлись под «кирпич».
Уже на выходе в бесприютную заснеженную долину Валера остановился и озабоченно спросил:
— Они трансгалакт знают?
— Они же телепаты.
— Думаешь?
— А как еще?
Действительно. Меня вот тоже всегда удивляло: как можно общаться без телепатии? Хотя бы с этими, хомо саспенс. Несут полную семантическую околесицу, понимают друг друга каждый по своему, потом не ведают что творят. А туда же — контакты с другими расами. Как договариваться-то? Теорему Пифагора рисовать? Кто такой Пифагор, вы сами-то знаете? Или, скажем, это: ручки, ножки, огуречек. А у аборигенов мозг расположен в брюшной полости, и перемещаются они методом качения. Нарисованный огуречек, сочлененный с кружочком… Смею вас заверить, они истолкуют это изображение точь-в-точь по Фрейду. Перевожу на трансгалакт: до такой степени непристойная порнуха, что вас там же на месте и переедут, и перекатят, и сочленят, а в итоге пустят на пищу для мозга. Лучше напишите любимое трехбуквенное слово. Оно будет воспринято адекватно, как произведение в стиле экспрессионизма.
Языковый барьер проблемы не сделал: у туземцев оказался лингвоблок. Вполне современный, не рухлядь какая-нибудь. На фоне первобытных шалашей (жерди, переплетенные лапником чего-то среднего между елкой и сосной) прибор смотрелся несколько странно. И не только он. Обогреватель, стоящий зачем-то посреди дороги — весьма рационально, может, он для туземцев какая-нибудь культовая штука? Молчаливый визор, тоже на улице. Фонари, подвешенные на ветвях все тех же недоёлок — полусосен. Возле одной из хижин — снегокат, ни много, ни мало… Цивилизация рулит.
Аборигены — ростом чуть выше метра, две руки, две ноги, прямо (относительно прямо) ходящие. Очень пушные. Трогательное детство человечества.
Окружили гостей:
— Мех? Камень?
Сергей вполголоса выразил недоумение:
— Какой камень?
— Драгоценный. Они ими торгуют. И мехами, — неуверенно отозвался Валера. — Кажется.
По деревьям развешены элементы местной культуры: обглоданные черепа и кости крупных животных. Черепа — рядом с фонарями. Ветреной ночью, когда фонарь то и дело выхватывает из темноты мертвенный оскал давно опочившего зверя — зрелище, должно быть, офигенное. В эстетическом чутье здешним декораторам не откажешь.