- Я не хочу сидеть с Миксом.
Микс, двенадцатилетний подросток, отодвигается, но Милка стоит, упёршись в ситуацию – сегодня её, вдруг, взбесило, что придётся сидеть рядом со старшим приёмным братом.
- Милка, зачем ты с утра всем настроение портишь? – спрашивает мать, не выпуская изо рта сигарету, щурясь от попадающего в глаза дыма, засыпая одной рукой из пачки в кипящую водой кастрюлю макароны, а второй, придавая им движение по кругу, сильно размешивая по часовой стрелке её содержимое.
Девочка продолжает стоять, скрестив руки на груди, надувая губки, и не присаживаясь на одну с братом скамейку.
Никто ни на кого не обращает внимания. Проходит полминуты, и Микс сам пересаживается на самое дальнее, противоположное от «конфликтного» места сидение. Милка продолжает стоять и не садиться. Дети уплетают кашу.
- Ну и-и-и?... – обращается Микс к систре.
- Я хочу мультки, - обращается та к матери.
Мать берёт пульт от телевизора. В это время по телевизору показывают новости, и диктор сообщает:
«Всемирная Организация по мониторингу за сейсмической активностью зафиксировала подземные колебания неестественного происхождения. На основании доклада данной организации, и ставшей доступной информации, источник которой в конспиративных целях не разглашается, Мировое Правительство вместе с правительством Соединенных Штатов Европы выступает с обвинением правительства аквапофагов в обуривании подземных пространств с целью создания подкопа под одним или несколькими из западных штатов Европы, что б они провалились. (Кстати, обратите внимание на ошибку в работе социальных медиа. Фраза «что б они провалились» на самом деле причиняет больше вред в силу сформировавшегося, как устойчивое, с негативным оттенком выражение, чем пользы, как описание последствия подземного бурения аквапофагов в отношении нескольких наших штатов, которым грозит уйти под землю в результате такого подкопа. Я понимаю, аквапофаги уже дуреют без еды, содержащей жизнь, и такие их действия не заслуживают снисхождения, но наш современный уровень и наши европейские ценности предполагают более профессиональный подход и в делах более щепетильных. Кому мы плохо делаем такими фразами? Им? В первую очередь себе.) Всё живое, что выживет в случае ухода названных территорий под землю, как сообщают нам источники, будут ожидать конвейеры, которые доставят это на территорию аквапофагов».
Мать стала щёлкать каналы в поисках мультиков. Когда из телеэкрана раздались «мультяшные» крики героев, которые представляли собой большую голову и такую же попу, тоненькие руки и ноги которых росли непонятно откуда, Милка уселась на своё место. Все дети уставились в телевизор.
«Придурок!» - кричал первый персонаж.
«Кто придурок?! Я придурок?» - отвечал ему второй.
«Ты - придурок!»
«Сам ты - придурок!»
«Я не придурок!»
«Нет – придурок!»
«Ты – придурок!»
«Ты!»
«Ты!»
«Ты – придурок!»
- Кушайте, - сказала им мать.
Дети подцепили по ложке каши, половина из них донесли их до своих ртов, половина зависли с ними на полпути, с интересом вслушиваясь в высокоинтеллектуальный диалог ярких непонятных персонажей, и не успевая вниманием за сменяющимися декорациями мультфильма.
Милка смотрела исподлобья.
- Милка, сейчас все пойдут ждать автобуса.
Один из мальчиков лет восьми, пока его брат смотрел в телеэкран, накидал тому несколько ложек каши из своей тарелки. Это увидела Милка и тут же рассказала матери.
- Как вы достали, - прошипела женщина, - ну-ка быстро все поели, почистили зубы, оделись и марш ждать автобус!
Когда она начинала так шипеть, это означало, что окрики и одёргивания закончились, дальше будут шлепки по спине, голове и по всему остальному, что попадёт ей под руку. Это уже могло означать повышение шума на кухне в два раза, что приведёт к тому, что явится отец. Тот ещё хмурее и злее – не всегда, но если его вывести, вообще неприятно становится.
Все стали кушать, даже Милка.
Двухлетний малыш стал тыкать морковкой в близсидящих, а мать с остервенением отбивать мясо. Через десять минут все дети поели и ушли чистить зубы, а женщина снова, и быстро, переключила телевизор на новости. Через пятнадцать минут у неё зазвонил телефон. Женщина кое-как вытерла полотенцем одну руку и, отвечая на звонок, спешно пошла в комнату, где сидели, уже одетые в школьную форму дети.
«Ало? Да. Уже подъезжаете? Сейчас выходим».
- Через пять минут - автобус, собирайтесь, – бросила она детям и стала сопровождать их к выходу.
Все спустились в прихожую, мать отворила детям дверь, выпустила их наружу, и стала смотреть, как они отходят от дому к проезжей части. Через две минуты подъехал школьный автобус, она проконтролировала, что те в него благополучно погрузились, и вернулась на кухню.
Ещё через пятнадцать минут показался глава семейства, сел за чашку, дожидающегося его кофе, и закурил, уставившись в телевизор. Всё происходило молча. Диктор по новостям вещал:
«Бывший узник, а ныне смотритель одного из кинотеатров, отбывший наказание за совершение действий сексуального характера в отношении девятилетнего человека, вытащил счастливый билет. Сегодня Агентство по надзору за лотереями, констатируя, что закон не запрещает такой категории граждан участвовать и получать выигрыши в лотереях, выдало на руки господину Трубе 3 миллиона 458 тысяч 353 евро. 1 из 2-ух купленных им билетов оказался маленьким кусочком бумажки, изменившим его жизнь. Господин Труба заявил, что на заработанные деньги он планирует восстановить практику спальных кинотеатров, где посетители смогут смотреть фильм, лёжа в удобных кроватях».
Глава семейства взял телефон и записал цифры из бегущей внизу экрана, дублирующей новость, строки.
Через десять минут ко второй, ожидающей своего потребителя чашке кофе, подсел и закурил подросток семнадцати лет. Но, не зная его возраста, никто никогда не дал бы ему меньше двадцати восьми. Приставленный помощником к сутенёру с двенадцати лет, приобщившийся к спиртному, наркотикам и сигаретам с тринадцати, начавший вести беспорядочную половую жизнь с четырнадцати, где его партнёрами и партнёршами выступали, как правило, отставные проституты и проститутки, к семнадцати годам этот подросток представлял собой сосредоточение падения нравов нашей Европы. А внешне просто парень, вернее – мужик. Таких, как может показаться, кругом десятки и сотни. Точно одно: ничего хорошего нельзя сказать о парне, который двадцать четыре часа в сутки проводит в одной и той же одежде. Его зовут Манай. Кто бы, когда бы и где бы с ним не встречался, всегда Манай выглядел одинаково: засаленные, не знающие, что такое стирка, джинсы, «майка-алкоголичка», которая когда-то была белая, а теперь серая и растянутая, почти полностью оголяющая волосатую грудь. Поверх этой майки, вторая, то ли зелёная, толи синяя, с длинными рукавами и с растянутым почти до плеч воротом. Металлическая цепочка с кулоном в виде половины черепа и большой католический серебряный крест на чёрном шнурке. Единственное из утреннего моциона, что он проделывал ежедневно над своей внешностью, это натирание массажным маслом торчащей из вороха вонючих маек видимой части волосатой груди, а также областей шеи и лица, и зализывание назад своих чёрных волос промасленными руками.
Такой он и появился на кухне, держа руки в карманах джинсов, и, не стесняясь окружающих, вытирая их там от масла об ткань. На его появление никто не обратил внимания, как и он сам ни на кого и ни на что, кроме своей чашки кофе, к которой жадно и устремился. После того, как он затянулся сигаретой и сделал глоток кофе, к нему, продолжая смотреть в телевизор, обратился «отец»:
- Только что себя рекламировал клиент, вот телефон, - сказал мужчина и, включив телефон и найдя сделанную несколько минут назад в нём запись, передал его Манаю.
- Миллионер, - добавил «отец», с каменным лицом продолжая смотреть «новости».
Манай записал телефон.
- А что, эти свалили уже? - спросил он женщину.
- Ни эти, а эта, ты наверно хотел спросить? – ответила ты.
- Чё за хрень?
- Ни чё! Когда ты последний раз смотрелся у доктора? Ты когда-нибудь так испортишь нам кого-нибудь из них! Задолбал!
- Ты чё? Охренела? – стал повышать голос Манай.
- Хватит орать, - взревел «отец», - ребёнок рядом.
- А какого хрена она несёт? – возмутился Манай.
- Я говорю, хватит - ребёнок рядом. Ему нечего слушать вашу ругань и то, о чём вы тут трёте. Не при детях! Когда Господин Ушлый появится?
- Вот он появится, посмотрит на неё, и скажет, что она испорченная, - вставила опять женщина.
- И ты молчи, - сказал ей «муж», и уставился вопросительно на Мамая.
- Послезавтра вечером.
- Скажи ему, что мы слышали по новостям, что для нас повысили выплаты, и мы хотели бы это ощутить.
- Давайте сначала эту скинем, потом поднимем с ним этот вопрос. А то обозлиться, и не захочет у нас покупать.
- Он не захочет, - опять попыталась встрять в разговор женщина, - только потому, что унюхает на ней твою сперму.
- Жена!
- Да она бесится, что я её не подпускаю к ней!
- Вы, оба, заткнитесь! А ты не говори с ней в таком формате!
- А кто она такая мне? Мать? Инвестор?
- Чёрт, да хватит же! Давай нам жрать, а то он не заткнётся, - обратился «муж» к «жене».
- Мне там цианиду не забудь подсыпать, - уже поспокойней и шутливо сказал Манай женщине.
- О, как-нибудь, не беспокойся!
Манай ухмыльнулся.
- Так что там за клиент, - обратился он «отцу».
- Миллионер.
- Это хорошо. О, а вот и Ушастый!
В кухне появился подросток лет двенадцати.
- Не переспал?
- Переспишь тут, когда на весь дом: Мама, мама, мама, мама!
- Ещё один выблюдок! – вставила женщина.
- Слушай, ну хватит, - сказал ей муж.
- А что? Разве я не права? Родился вследствие блуда? Да. Ущербен и уродлив? Да. Постоянно в ссоре с собой и с окружающими? Да. Дурная наследственность на лицо. О чём у него не спросишь, всё только врёт, с намерением и без. Учиться бы его отправил, Манай!
- Я вчера подглядывал, как она мылась, а она это видела, - сказал Ушастый. Внешность которого, действительно, привлекала к себе огромными ушами и лысым черепком. Во всём остальном, даже в манере одеваться, он пытался походить на своего кумира и работодателя – Маная.
- Ну, не придурок? – спросила женщина.
- Я в ней не нуждаюсь, она нуждается во мне.
«Отец» одной рукой прикрыл глаза малышу с морковкой, которой тот ковырялся в ухе, а другой очень сильно дал подзатыльник Ушастому.
- А это правда? - обратился он к жене.
- Я его не видела.
- И долго ты его не видела?
- Ну, минут двадцать пять, пока не кончила, - вставил Ушастый.
- Всё, давайте есть, - сказал «отец».
Женщина стала подавать тарелки с едой.
После завтрака Манай открыл буфет и извлёк бутылку виски.
- Кому плеснуть?
- Давай, - сказал «отец».
- И мне, - сказал Ушастый.
- Так как ты маленький, - сказал Манай, наливая себе и «отцу», и, уже наклоняя бутылку над подставленным Ушастым бокалом, добавил, - то тебе, чтобы только понюхать, - и налил на донышко.
- Книжку, лучше, ему купи, - сказала женщина, унося из кухни ребёнка.
«Отец» с подростками остались на кухне одни. Ещё с час они выпивали виски и курили. Потом все направились на выход, а на улице разошлись кто куда. Через пятнадцать минут вернулся Манай со своим вечным спутником Ушастым.
- Что, опять? – спросила у него женщина.
- Не шуми, мама, - иронично акцентировал он последнее слово, - мне надо удостовериться, что с ней и с ним всё в порядке, потому что послезавтра за ними приедут.
- Знаю я твои проверки! – бросила она и зашлёпала босыми ногами от него.
- Иди пока в свою комнату, - сказал Манай Ушастому.
Дождавшись, когда пятки Ушастого перестали видеться сквозь дырки перил лестницы, ведущий на второй этаж дома, Манай отправился к двери, которая ведёт в подвальное помещение. Миновав дверь, спустился по трёхметровой лестнице. Здесь он стал открывать ключом другую дверь, которая оказалась толще обычного – звуконепроницаемая. Через метр коридора, ещё одна – такая же. За третьей дверью оказался коридор с несколькими дверьми. Он направился к крайней. Открыл её другим ключом и заглянул аккуратно. В дальнем углу сидела, сжавшись, девочка лет одиннадцати. Убедившись, что ему ничто не угрожает, Манай ступил в помещение и закрыл за собой дверь.
- Привет, сестричка! – сказал он.
Девочка ничего не ответила.
Он прошёл и сел на её кровать. Посидел, смотря на неё некоторое время.
- Иди сюда, и сделай это сразу, - его глаза стали источать ещё больше бешенства, которое и так уже возникло у него, когда он не получил ответное приветствие.
Девочка знала, что может последовать за этим взглядом, послушно поднялась на ноги и подошла к нему.
- Послезавтра кончаться все твои страдания – ты отправляешься в хорошую семью, где ты будешь делать всё, что тебе скажут, в том числе и то, чему ты научилась со мной. Но только за это там с тобой будут хорошо обращаться, и у тебя всё будет, а не как тут. Поняла?
- Да, - тихо ответила девочка.
- Присядь, - указал он рукой на место рядом с собой.
Девочка села.
- Ближе, - скомандовал он.
Она повиновалась.
- Ещё ближе.
Девочка пересела ещё ближе, и их бёдра соприкоснулись.
- Ведь тебе тут не нравится, да? – спросил он.
- Да.
- Ты же хочешь от нас уехать, да?
- Да.
Он положил руку на её голую ногу.
- Ты же не захочешь больше к нам вернуться, да?
- Да.
Он стал смещать свою руку выше по ноге.
- Ты должна знать, что если ты будешь плохо вести себя в этой хорошей семье, - его рука уже была у неё под юбкой, - тебя обратно не вернут, а отправят на утилизацию, как батарейку. Ты знаешь, что делают с батарейками или ты хочешь красивые одежды?
Вопрос породил растерянность у девочки, её растерянность – показную агрессию у Маная. Такую схему он когда-то заучил, и не трудился над её совершенствованием. Теперь его показанная злость служила для него, и для девочки, некоим оправданием его «плохих» действий. Он даже иногда говорил, что теперь он вынужден сделать ей плохо, ведь она сама виновата.
Он провёл с ней пятнадцать, одних из самых пошлых минут своей никчёмной жизни. Пятнадцать минут, которые атомной бомбой разорвались бы у неё в психике, если бы не колоссальный иммунитет, выработанный за одиннадцать лет её маленькой, страшной жизни. Без намёка на понимание этого, существо в виде Маная спокойно проворачивало ключ в замке темницы девочки, запирая её, потом тоже самое это существо проделало с другими двумя дверьми, которые вывели его в прихожую часть дома. Здесь он кликнул Ушастого, дождался, когда тот спустился, и вместе с ним скрылся опять в том направление, в котором они удалялись уже некоторое время назад, когда расходились с «отцом».
Женщина осталась в доме с маленьким ребёнком. Она усадила его в гостиной на ковёр, вывалила перед ним ящик с игрушками и занялась хозяйством: уборка, стирка.
Через пару часов у неё зазвонил телефон.
«Здравствуйте, - заговорила с ней женщина, - вас беспокоят из Ювенальной юстиции. Департамент по надзору за Благополучными семьями. Неделю назад от вас было получено сообщение об исчезновении у вас двоих детей. Вы же заявили в полицию?»
«Да, конечно. Полицейские были у нас, мы давали показания. Если правильно владею терминами – идёт следствие. И мы всё сделали правильно, и скорей всего успех операции очевиден. У нас работают профессиональные полицейские. Я даже слышала, что скорей всего послезавтра уже будут результаты».
«Не скажу, что знание этого делает меня сколько-нибудь счастливой, но я желаю вам удачи, а что касается моего обращения, то ситуация следующая. На данный момент - не знаю, известно ли вам - но у нас наблюдается дефицит с Благополучными семьями - не хватает квалифицированных кадров. У вас в анкете написано, что вы рассматриваете возможность оперативного реагирования в случае таких проблем. Нам необходимо на неопределённое время приютить двух деток. Примите, пожалуйста, этих детей: или до окончания вашего следствия, или больше, если у вас будет возможность. Наше министерство очень высоко ценит такие семьи, как ваши. Как думаете – справитесь?»