Я откинул одеяло и отправился в душ. Вчера вечером я уже был слишком уставшим и измотанным для любопытства, и только сейчас с удовольствием отметил хромировано-стеклянную обстановку душевой, чистые полотенца, приличную парфюмерию, бритву. Всё это произвело приятное впечатление, отчего настроение подскочило ещё выше. Но, как это иногда у меня бывало, разум, встревоженный каким-нибудь триумфальным событием или такими же мыслями, обязательно отрезвлялся приходящим из какой-то неопределённой бездны сознания чем-то противоположным, угнетающим, проблемным. Вот и сейчас, подумав об пятизвёздночности окружающей меня обстановки, я сразу подумал о цене, которую мне приходится за это платить. Решил вернуть себе настроение душем, вернее тем способом его приёма, который доставлял мне удовольствие – сел по-турецки в душевой кабине, и так просидел под падающими мне на голову струями воды минут двадцать, фыркая, плюясь и выталкивая челюстью заливающуюся в рот воду.
В шкафах отыскалась одежда с магазинными бирками. С удовольствием натянул на себя чистое, новое. Мозг уже заработал на всю. Стал размышлять - частью чего ж мне предстоит стать, если я определюсь с этим? Спускаясь в столовую, рассматривал людей, снующих туда-сюда, декорации, прислушивался к разговорам, вернее к их обрывкам, когда мимо меня проходили говорящие пары-тройки людей. В столовой от голода опять набрал двойную порцию еды, взял поднос, повернулся к залу, и решил присоединиться к троим мужчинам, сидящим за четырёхместным столом.
- Доброе утро, - сказал я, подсаживаясь (кругом было полно столиков, где никого не сидело).
Все ответили на моё приветствие и, видимо, не дождавшись от меня ни вопросов, ни предложений, продолжили свой разговор, как ни в чём не бывало. Говорил старичок в очках:
- Я проверял и проверял эту информацию. И продолжаю проверять. И продолжу. Я хочу установить этот исторический момент и зафиксировать его для назидания нам и для следующих поколений. Во что бы то ни стало! Я считаю это архиважным трекером в истории падения европейских нравов, именно с этого момента началось уничтожение всего доброго и разумного в геометрической прогрессии. Не от изоляции аквапофагов, как это указано в самом авторитетном историческом издании, кое является и основным учебным пособием – я говорю о Книге по истории Европы – которое прекратило напрочь все разногласия в исторических вопросах, а именно с этого момента, - говоривший человек отправил в рот полкотлеты, и продолжил с набитым ртом. – И его очень тщательно готовили, - он поднял вверх указательный палец. - Раскручивание понятия европейских ценностей явилось, само по себе, первой концепцией, будучи насаждаемой с целью формирования первого позитивного отношения к запланированным социальным реформам. Помните описанный Дейлом Карнеги принцип трёх «да»? Надо задать три вопроса, на первые два из которых вы гарантировано получите положительный ответ, тогда и на третий вопрос вы наверняка получите согласие. В истории падения европейских нравов мы наблюдаем реализацию именно этого принципа. Сначала нам сказали, что действуют в рамках европейских ценностей; мы сказали: «да»; позже нам предложили промолчать, когда часть политических клоунов признается в своих грехопадениях; мы сказали: «да»; и тогда нам шприцанули третье…
- Прошу прощения, Министр, но, как говорится, предмет вашей учёной беседы настолько интересен (это фраза из Мастера и Маргариты, я помню, мне тоже она засела), что я не смог не вмешаться, - перебил его с соседнего столика здоровенный мужчина со спецназовской внешностью.
Все за нашим столиком повернули лица в его сторону.
- Вы что-нибудь слышали о личном дневнике Президента Войны? – сказал он. - Уверен – слышали. Думаю, весь цирк начался именно тогда, после публикации записей этого чиновника. Почитайте его записи – очень интересно. У него чётко описан процесс деградации честности и самостоятельности европейского чиновника усилиями трансатлантической дипломатии. Там же сказано, цитирую: зерном, давшим, наконец, чудовищные долгожданные плоды, послужило выступление их президента, когда он засадил своему чиновничьему аппарату идею, что гениально и то, когда ради признания и славы, если у вас нет таланта исторгать эпохальные творения и мысли, делаются и говорятся такие вещи, от которых блевать хочется. Тогда-то и появилась, хоть её никто и не просил, школа для приёмных детей из однополых браков. А уж с появлением этого сами знаете, что началось.
- Я что-то такое слышал об том дневнике, - ответил тот, кого перебили, - но это ж публичная информация. Я не слишком сторонник доверять источникам, которые выкладывают в интерент.
- Публичной эта информация стала, благодаря действиям хакеров-азиатов.
- Тоже не факт.
- Чёрт побери, вы правы, Министр.
- Но, за попытку спасибо.
- Да, всегда, пожалуйста. Я так и думал, что влезу сейчас, откуда не вылезу.
А «Министр» с невозмутимым видом, но возбуждённо продолжил:
- Тот, кто составил этот учебник, мало подумал, скажу я вам! Падение нравов в Европе никак нельзя было печатать на одной странице с указанием на изоляцию аквапофагов, вообще не следовало увязывать эти явления вместе. Ведь, тогда получается, что культура аквапофагов оказывала сколько-нибудь влияние на нашу, что имело место наличие точек соприкосновения нас с ними. Но ведь именно отрицание этого факта красной нитью отмечается на протяжении всего учебника. А получается наоборот! Обозначение связи падения наших нравов с изоляцией аквапофагов напрямую указывает на аквапофагов, как на систему, которая это падение сдерживало. Падение нравов – это явление отрицательное, а сдерживание этого падения – явление положительное. Зададимся вопросом: какие усилия прилагали аквапофаги, чтобы сдерживать наше падение? Ни-ка-ки-е! Просто то, какие они есть, не давало нам стать такими, какими мы стали? Тогда зачем…
Я бы с удовольствием послушал, о чём ещё здесь будут говорить, хотя для меня немного диковато было слушать всё это, но мне стало скручивать живот (появилась нервозность), и я спросил только, в какой стороне ближайший туалет, и унёсся в указанном рукой направлении.
Сначала было экзотично побродить по коридорам, понаблюдать людей и полюбопытствовать по кабинетам, но через некоторое время у меня стали появляться признаки бешенства: то ли оттого, что нет-нет, да и напарывался на двери, куда не мог войти, то ли от того, как ко мне относились – как к какому-то домашнему питомцу, прогуливающемуся между них. При мне не смущались говорить, о чём им думалось, при моём приближении разговоры не затихали и не обрывались, а продолжались, как ни в чём не бывало, о чём бы до этого речь не шла (за исключением случая с двумя женщинами, которые, я засёк, сменили тему разговора, когда я к ним приблизился - обо мне говорили, наверно). Я стал думать, как мне спровоцировать хоть что-то, хоть какие-то действия в отношении меня, и решил подсесть к девушке, которая с глубоким вниманием сидела в наушниках за небольшим столом с двумя мониторами. Она своё панибратство продемонстрировала спокойным приподниманием брови, как будто из-за этого ей могло оказаться удобней скоситься на меня, подсевшего, и, как ни в чём не бывало, продолжила вслушиваться в наушники. Когда она их сняла, я спросил:
- Что слушаем?
- Директор одной из школ приёмных детей в Северном Штате сообщил в Министерство образования о необходимости отправки в психологический диспансер пятнадцати детей.
- И что это означает?
Женщина скрипнула зубами.
- Что вы видите на лице у этого ребёнка? – спросила она, указывая на фотографию в углу монитора (чёрт, вспомнил я, фотография моей дочки, она же была в кармане моего пиджака, срочно к себе в комнату, и проверить – на месте ли она; быстро закончить разговор, и к себе).
- Улыбку, - ответил я.
Она еле заметно выпрямилась – заметила, что я стал беспокойный после её вопроса, и, наверно, приписала это своему неосторожному вопросу.
- Завтра она и вот эти другие, - она провела пальцем под всеми остальными фотографиями детей в углу монитора, располагающимися рядом с первой, на которую она обратила моё внимание, - все эти пятнадцать детей навсегда лишаться обстановки, которая делает такое с их лицами.
Я хотел спросить у этой женщины, имеет ли эта девочка к ней самой какое-то личное отношение, очень хотел узнать, что привело эту девушку сюда, но можно ли было это делать? Посмотри, сказал я себе тогда, где ты, кто и что тебя окружает. А не являются ли здесь такие вопросы табу?
- А наш Министр имеет к этому какое-то отношение? – не нашёл я ничего лучшего, что спросить.
- О, вы уже знакомитесь? – улыбнулась она. – Нет, он занимается историей культуры и нравов Европы нашего века.
- Ладно, спасибо, - сказал я, - пойду дальше (мне кажется, именно этого от меня все и ждут, чтобы я подошёл, задал пару вопросов и свалил). И я бросился к себе в комнату.
В кармане я нащупал фотографию дочки, но уже заранее сказал себе, что если она там будет, я её не вытяну. Я не хотел испытать горе, которое навалит на меня. Поэтому некоторое время посидел на диване, придаваясь невесёлым мыслям, а потом отправился опять на исследования.
В один из моментов моих прогулок ко мне подошёл остролицый высокий мужчина и попросил проследовать за ним. Я даже обрадовался.
Мы уселись за его стол, и он включил компьютер.
На мониторе через минуту замелькали с дюжину фотографий разлагающихся заживо людей. Мой собеседник увеличил одну, затем другую.
- Это последствия употребления «крокодила», - жестами рук он изобразил кавычки. - Вы понимаете, о чём речь?
- Я так понимаю, что не понимаю.
Люди на фотографиях были несчастные и страшные. Меня чуть не вытошнило от изображений гниющих до костей человеческих конечностей. На некоторых фото анорексичного вида молодые люди лежали на кроватях; их тела от лысых голов до пяток покрывали такие язвы, которые, если бы я не видел, что люди живы, должны были бы, по моим соображениям, привести к смерти любое тело прежде своего появления на нём. При всём напряжении своей фантазии не мог представить живых людей такими! Страшно и противно было это видеть, и жутко об этом знать. Я не хотел: ни продолжать смотреть, ни узнавать, что это такое, ни спрашивать, как и кто к такому состоянию приходит. Господи, свисающие куски кожи с зияющих, гниющих ран. Гниющие заживо люди!
- Крокодил – наркотик нищих. Кстати, весьма популярный у аквапофагов, как говорят. Самый смертельный наркотик в мире. Нормальное его название – дезоморфин, а «крокодилом» его прозвали из-за того, что его употребление приводит к органическим повреждениям кожи, она начинает выглядеть, будто покрыта чешуёй. Его изготовляют в домашних условиях из бытовых растворителей, серы от спичек, моющих средств, бензина и прочей хрени, которая всегда есть под рукой в обычном хозяйстве. Физическое привыкание наступает после второй инъекции, психическое после первой. Если с героином человек проживает лет семь, то с «крокодилом» максимум год. Но даже четыре месяца приёма «крокодила» обрекают человека на неизлечимое состояние. Моментальные гниения кожи, поражение мозга и всех внутренних органов. Вот такой, вот, интересный наркотик.
- Так, а мне это зачем показали?
- Тебе об этом скажут после.
- Я сделал что-то плохое?
- Нет, просто некоторая процедура. Но не торопись. Завтра-послезавтра ты узнаешь, зачем тебе надо знать, что это такое за наркотик.
- Клёво. Ну, я пошёл?
- Да, давай! До встречи!
Весь день я так и прослонялся из угла в гол, вернее от человека к человеку. Бегал пить кофе в столовую. В какой-то момент меня стало клонить ко сну, и я ушёл к себе поспать. Потом до полуночи опять ходил, куда только мог зайти. Никто меня нигде не останавливал, никто никуда больше не звал. Посреди ночи я набрёл на помещение с бильярдом и телевизором. Здесь никого не было. Сыграл сам с собой партию. Уселся в диван и пощёлкал пультом по программам ТВ. Ну и конечно, я всё это время усиленно думал. Вернее, думать я так стал под вечер, когда кругом стала устанавливаться тишина, когда люди стали расходиться по своим «номерам» (некоторые продолжали работать), когда мой мозг до отказа заполнился абсолютно неожиданной для меня информацией.
«Перестаньте не сомневаться в том, что вы думаете в отношении аквапофагов!» - бум, бум, бум – пульсировало моё сознание на услышанную часть фразы между двумя мужчинами, вроде интеллигентными и неглупыми на мой взгляд.
«Но, ведь, всё указывает на то, что их вообще тогда не существовало! Какой интернет? Интернет – это наше изобретение и пользование им весьма и весьма ограничено. Может азиаты до сих пор так ничего подобного и не придумали. Может и придумали, но уверяю вас – аквапофаги существуют максимум тысячу лет. Это – потомки ссыльных, отстранённых от демократических процессов и изгнанных из цивилизации. Тщательно продуманная процедура изгнания, вынужденно запущенная преждевременно, тем не менее, дала нам чистоту взглядов и благость…»
«Отец рассказывал мне, что у него были родственники среди аквапофагов» - ещё одна мысль, которая выдавливала мне мозг из черепной коробки, а всё потому, что мне мой дед когда-то говорил тоже что-то похожее, но я плохо помню своего деда, а может это и вообще было сновидение.
«Хотите послушать?» - предложила мне девушка, которая полулежала в кресле с наушниками, к которой я нагло подсел. Она сняла наушники и протянула их мне:
«Не называй меня так в телефон!»
«Я могу называть вас так, Министр спорта, потому что если нас кто и подслушивает, то они прекрасно знают вас и меня. Но они будут молчать, потому что они вам разрешают покупать этих детей, а мне продавать их. И потом, если вас что-то не устраивает, есть ещё сотни таких, как я».
«Ты б хотя бы делал вид, что время от времени заботишься о своей репутации».
«А вам уже пора подумать о спасении своей души, в вашем возрасте уже многие этим занимаются. А вы всё не насытитесь. У вас есть свои дети?»
«Ни тебе читать мне мораль. Завтра к вам приедет мой охранник, отдашь ему всех, кто у тебя на сайте в разделе «премиум».
«О, намечается вечеринка?»
«Манай, ты очень дерзкий, наглый и невоспитанный человек. Ты не боишься, что своими выходками ты поставишь кого-нибудь перед дилеммой – убить тебя или нет?»
«А ещё я самый удачливый! Вы же знаете, чей я человек? Вы же знаете, кому я поставляю товар? Сколько мне благодарных? Министр, я хорошо знаю своё место – поэтому у меня мало проблем, а вот те, которые пытаются ухватить бога за яйца, обречены на страдания. Я ещё не успел обновить страницу, но в «премиум» у меня ещё девочка восьми лет подготовлена и мальчик десяти. Хотите и их присовокупить к своему заказу?»
«Да».
Я снял наушники и отдал их девушке. Она прислонила один динамик к уху.
- Как вам? А? Каковы, а? Хоть сейчас езжай и наказывай.
- Так почему бы так не сделать?
- Делали – толку мало. На их место приходят другие, как правило, хуже, а провал предшественников делает следующих изощрённей. Но эти, я так понимаю, доживут до своего апокалипсиса.
- В смысле?
- Через полтора года накроем каждого.
Я подумал, что ещё такого ужасного успеют натворить за полтора года такие люди, которых я только что слышал в наушниках? Как можно спокойно наблюдать за всем этим? Я хотел об этом сказать, но спохватился, отметив для себя огульный местный иммунитет к данной теме. Все здесь спокойно наблюдали, записывали и планировали. Все были невозмутимые и уверенные, и эта девушка показалась мне самой эмоциональной, но и она сидит, и слушает, как происходит торговля детьми. Слушает – и сидит…
Я начал анализировать, что мне удалось узнать за день, но каждое мгновение вспоминал, зачем я оставил жену с сыном в горах, а сам нахожусь тут. И...
Задался вопросом: что я получу хорошего, если останусь тут и впрягусь в задуманное этой организацией (роли, правда, я пока своей среди этих людей не представлял). Во-первых: приятно осознавать себя, пусть даже ничего не получится, частью системы, которая серьёзнейшим образом восстала против сложившегося оголтелого и тлетворного устройства в нашем государстве. Поэтому, первое, что я получу, это причастность к возмездию для тех, кто похитил моего ребёнка и тысячи других таких детей. Что ещё хорошего я получу? Полтора года вероятной жизни, причём в окружении именно той информации, которая мне надо, и здесь я смогу думать и действовать в своём, нужном мне направлении. А можно ли то же самое сказать, окажись я там, на поверхности? Я не смог просуществовать и двух часов, оказавшись на территории своего штата. Третье: я смогу воспользоваться инструментами организации для добывания информации о местонахождении конкретно моей дочери. Может мне будет предан официальный статус, будут изменены мои имя и фамилия, и может я смогу пару раз посетить свою жену с сыном.