— Мы скучали, котеночек, — упомянул Аштар, будто бы между делом. Но Амти знала, что они действительно скучали. В этом можно было не сомневаться, Амти ощущала их, как утраченную часть себя. Она неловко улыбнулась, сказала:
— Я по вам тоже.
— Аштар говорил за себя, — сказал Мелькарт. — Он просто в школе не учился, поэтому не особо грамотный.
Неселим толкнул его локтем в бок и покачал головой с самым безнадежным видом. На руках у него были перчатки, но Амти прекрасно знала, после Лестницы Вниз искажения в нем стало больше.
— Ну, и как продвигаются дела? — спросила Амти.
— Сейчас увидишь, — фыркнула Эли. — Зашибись. Ну, для Инкарни вроде нас. И очень плохо для остальных.
Адрамаут вздохнул, сказал:
— Ей стоило бы быть помягче.
— Не то слово, — отметил Мелькарт. Амти подалась к Адрамауту и обняла его, он опустил руку на ее голову, принялся задумчиво гладить.
— Ну-ну, малыш, если ты расплачешься, Мелькарт не забудет этого до конца жизни. Напряги силы. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы ты снова теряла сознание.
Но Амти не плакала, просто вцепилась в Адрамаута, а потом положила голову ему на колени. Ей было достаточно ощущать его лихорадочное тепло.
— Тшшш, Амти, мы все очень рады, что ты здесь. Кроме того, я повышаю тебя, больше ты не несмышленыш.
— Но все еще малыш? — спросила Амти.
— Да, определенно.
Она улыбнулась. Настала оглушительная тишина, кажется, Адрамаут и остальные не хотели мешать ей наслаждаться их обществом, за что Амти была очень благодарна. Она услышала чей-то лихорадочный вздох, приподнялась снова. Щеки Яуди горели, она открывала и закрывала рот, будто разучилась дышать, губы ее были перемазаны кровью Шайху.
— Ты в порядке? В порядке? В порядке? — спрашивал Шайху под оглушительный смех Мелькарта.
Наконец, Яуди смогла вдохнуть, закрыла глаза и некоторое время тяжело дышала.
— В порядке — не совсем то словосочетание, которое подходит.
— А какое подходит? — спросил Шайху.
— Не в порядке, — хмыкнула Яуди. — Но спасибо, что не оставили меня Псам.
— Прости за твою квартиру.
— Мне она не нравилась, — ответила Яуди. Потом помолчала и поправилась. — То есть нет, нормальная была. Но я не привязываюсь к вещам. Только мне теперь негде жить. И, наверное, я в розыске.
— Это не проблема, — широко улыбнулся Мелькарт, улыбка придала ему еще большее сходство с довольной собакой.
— Так, — сказал Шайху неожиданно жестко. — Проблема в том, что ты тут давай не…
Не что именно Шайху так сформулировать и не смог, но голос у него был уверенный.
— Перевожу, — объявил Аштар. — Он считает, что ты клеишься к его симпатичной девушке. Привет, Яуди, я Аштар! Спасибо, что пожертвовала своей жилплощадью для спасения бесполезной художницы шестнадцати лет.
— Не за что, — серьезно ответила Яуди. — Приятно познакомиться.
— Не переживайте, — сказал Адрамаут. — Вы ведь не Инкарни, так? Так что все, что вам нужно — поддельный паспорт. Это можно устроить. Поживете некоторое время у нас, но не здесь, разумеется…
— Она — Перфекти! — сказала Амти неожиданно громко и добавила уже тише. — Ну, я так думаю.
— Конечно, — сказала Яуди. — Я сдавала анализ крови и проходила психологические тесты. Я не Инкарни.
— Нет, — сказала Эли. — Амти имеет в виду не типа Перфекти, а настоящих Перфекти. Кстати, Амти, почему ты так решила?
— Ну, она добрая, и у нее ногти блестят, — сказала Амти, понимая, как глупо это звучит. Она благословила все сущее за неожиданный взрыв приветственных криков за окном.
Амти вскочила на ноги, бросилась к окну. Оно выходило на площадь перед замком, и Амти увидела толпу, собравшуюся приветствовать царицу. Новую царицу. Их Мескете. Площадь изменилась, теперь здесь не было разбито никакого сада, зато стояли клетки, в которых как дикие звери, сидели люди. Впрочем, Амти ли было не знать, что люди часто бывали куда опаснее и страшнее любого животного.
— Пора, — сказал Адрамаут. — Хочешь посмотреть на Мескете?
— Я не знаю, кто это такая, — сказала Яуди. — Но тоже хочу.
Адрамаут поцокал языком, а потом сказал:
— Шайху, держись к ней поближе на случай, если ей станет плохо.
— А если плохо станет мне? — спросила Амти.
— На этот случай у тебя есть я. Но помни, малыш, никто не должен знать, что ты прошла Лестницу Вниз до конца. Если только ты не хочешь обречь на смерть Мескете и сама управлять Двором.
Амти задумалась, не хочет ли, но управление Двором здесь явно было ни при чем. Она кивнула.
— Может мне какую-нибудь легенду придумать?
— Легенда заключается в том, что ты сидела на Лестнице Вниз до сегодняшнего похода туда Мескете, — сказал Мелькарт. — Потому что ты беспомощная и бесполезная.
— Заткнись, — сказал Аштар. — Тебе ведь и так нелегко, котеночек?
— Да нет, — ответила Амти. — Все в порядке.
— Уж я бы своего шанса не упустил!
— А вы всегда такие дружелюбные? — спросила Яуди у Адрамаута.
— Более или менее, — ответил он.
Яуди Адрамаут снабдил маской, закрывавшей лицо.
— Но это маска свиньи, — негодовал Шайху.
— Другой нет, Шайху.
— Все нормально, — сказала Яуди.
— Нет, это моя девушка!
— Нет, не твоя девушка, — сказала Яуди. Словом, атмосферу безумия и ажиотажа Шайху поддерживать умел, этого у него было не отнять ни Лестнице Вниз, ни житейским страданиям.
Амти шла между Аштаром и Эли. Эли держала ее за руку, а Аштар насвистывал какую-то модную мелодию.
— Теперь все непросто, — сказал Аштар, наконец. — Главное, чтобы Двор не превратился во второе Государство.
— В отличии от Шацара, Мескете не хочет уничтожать мир.
— Сознательно, — пожал плечами Аштар. — Нет. Я думаю, Мескете вообще не хочет, чтобы Двор менялся так. Но она здесь царица, она прошла коронацию и все впитывает ее суть.
Амти удивилась тому, как за месяц изменился дворец, будто он был отражением царя или царицы, будто дело было не в рукотворной постройке, а в самой сути замка, стоящего на сердце Тьмы.
Теперь из дворца исчез сладко-соблазнительный компонент отвратительной роскоши. Никакого запаха гнилых роз, никакого золота, никаких сменяющихся узоров на обоях и безумных картин.
Дворец стал больше похож на тюрьму или военную базу. Тяжелых железных дверей с решетками стало больше, коридоры были бетонные и ровные. Жутковатые в своей опустошенности, они подхватывали звук их шагов.
Дворец теперь казался массивным и давящим, утонченность и развращенность из него исчезли, будто и не было их никогда. Все изменилось.
Снаружи дворец, впрочем, выглядел точно так же, как и когда Амти впервые увидела его. Снаружи на месте чудовищных, украшенных органами плодовых деревьев были теперь клетки, откуда смотрели на мир чудовищно искаженные Инкарни. У одних были огромные зубастые пасти, у других длинные, уродливые когти. Некоторые, впрочем, наоборот были извращенно-красивы. Амти заметила обнаженную девушку, на которой переливались лунным светом буквы, следовавшие будто бы безо всякого смысла. В остальном она казалась совершенно нормальной, другим похожим на человека существом был тощий мужчина, забившийся в угол. Под его кожей будто бы непрестанно ползали черви, Амти видела их отвратительное движение, деформирующее кожу. Еще Амти заметила существо с огромными, светящимися глазами в остальном полностью состоявшее из клубившегося вокруг тумана.
В клетках, без сомнения, были заперты существа, лишенные всего человеческого. Но разве это выход? Амти не знала.
Когда они вышли, Мескете проходилась рядом с клетками, рукоять ее кнута выстукивала замысловатый ритм, проникая между прутьев. Люди на площади затаили дыхание, будто ожидали от нее каких-то слов.
Мескете была одета так же, как одевалась в Государстве, но теперь ее лицо было открыто, а глаза — скрыты линзами темных очков. На ее голове красовалась простая железная корона, так странно сочетавшаяся с ее военной одеждой.
Когда Мескете заговорила, шипы под ее скулами зашевелились вслед словам. Интересно, подумала Амти, облик каждого Инкарни в предельно искаженном состоянии определен какой-то изначальной программой его тьмы или они получали его случайно? А каким было бы ее собственное искажение?
Люди на площади не издавали ни звука, в этой тишине слышались почтение и страх, которые Амти привыкла сама проявлять к Царице. Мескете сказала:
— Сыновья и Дочери Тьмы, — и голос ее оказался неожиданно громким, звучным, резким. — Я приветствую вас здесь.
И все склонились перед ней. Когда это сделал Адрамаут, а за ним остальные, Амти дернула Яуди вниз и упала на колени сама.
— Сегодня я вернула с Лестницы Вниз мою соратницу Амти, Инкарни Страсти, Тварь Страха.
Амти почувствовала, что краснеет. Ее представляли народу, и народ поприветствовал ее, когда она встала.
— Возрадуйтесь, у нас не только сильная Царица, но и сильный народ, — сказала Мескете. — Инкарни намного более живучие существа, чем привыкли полагать в Государстве. Мы сумели выжить в собственном мире, где существует только закон силы. Война унесла многие тысячи Инкарни, и хотя в Государстве говорят: не сломаемся, не простим, не забудем, это мы, Инкарни, не сломались, не забыли и не простили. В бесплодных землях нашей Матери Тьмы, у края мира, мы сумели выжить.
Эту часть речи явно придумывал Адрамаут, Амти слышала его слова в ее голосе. Некоторое время Мескете говорила о силе, которую представлял собой Двор. А потом сказала то, что, Амти понимала, было словами, идущими из ее собственного сердца.
— Но мы погибнем, если продолжим дозволять нашему народу терять все человеческое. Мы погибнем, если позволим им убивать себя и нас. Вы скажете, к этому мы и стремимся, но если бы человеческое в вас исчезло окончательно, как в тех, кто сидит сейчас здесь, разве стали бы вы заботиться о себе? О продолжении собственной жизни и поиске удовольствий? Падение в бездну принесет только отчаяние. Мы остаемся сами собой лишь пока удерживаемся на грани. Там, где вы преступите эту грань, вы потеряете себя! У народа Двора было два дня, чтобы пообщаться с теми, кто заперт в этих клетках и увидеть, насколько они разумны, если разумны вообще. Это то, чем мы все готовы стать — в любой момент. Это то, что всегда ждет, когда вы окончательно отпустите себя.
Люди слушали молча, кто-то смотрел на клетки, кто-то на Мескете, а кто-то — в пол. Мескете говорила, голос ее был жестким, громким, это был голос генерала, а не царицы. И Амти поняла — Мескете тоже не хотела править. Ее делом давным-давно стала война. Кроме того, они с Адрамаутом ведь мечтали быть рядом с дочерью, но сейчас еще опаснее было бы забрать Маарни во Двор.
Еще опаснее было само знание о ее существовании.
Амти снова встала на колени, но ей было отлично видно народ, они вышли из Дворца, оттого стояли позади Мескете, как и многие другие придворные. Амти заметила рядом Хамази, и та улыбнулась ей, но как-то очень несмело.
Мескете говорила, и чем больше речь шла о человечности, тем большую силу обретал ее голос. Будто она высказывала, наконец, самое сокровенное, чем научилась, будучи Инкарни.
В конце концов, Мескете сказала:
— Инкарни Жестокости, встаньте!
Амти увидела, как поднимаются люди, в том числе и Аштар. У многих было оружие, некоторые были измазаны в крови, часть из них имела звериные черты. Они были осколками чего-то большего, и Амти впервые подумала о том, что Инкарни Жестокости имеют между собой что-то общее.
— Инкарни Разрушения, встаньте!
Поднялись с колен Неселим и Хамази. В целом Инкарни Разрушения казались более спокойными, чем остальные, у многих был болезненный вид.
— Инкарни Безумия, встаньте!
Амти заметила, что поднялся Мелькарт. Инкарни Безумия, разумеется, были абсолютно сумасшедшими, у одних глаза были почти бессмысленные, другие совершали повторяющиеся движения, иногда почти незаметные, а иногда подобные припадкам. Кто-то улыбался, и Амти никогда не видела улыбок страшнее, даже Инкарни Жестокости не умели скалить зубы так.
— Инкарни Осквернения, встаньте!
Адрамаут поднялся, а вместе с ним и многие другие. Они были похожи друг на друга меньше всех, Амти не могла найти ничего общего, никакой характерной черты, которая объединяла бы если не всех, то многих. Она вспомнила, что Шацар — Инкарни Осквернения. Шацар и Адрамаут, да что у них вообще могло быть общего? Разве что, было какое-то ощущение неправильности, исходившее ото всех Инкарни Осквернения. Ощущение отклонения и дефекта.
— Инкарни Страсти, встаньте!
У Амти дух захватило. Она впервые была причастна к другим Инкарни, была полноценной частью своего народа. Амти снова дернула Яуди, теперь вверх, давая понять, что Инкарни закончились, и она слишком долго выбирала к кому примкнуть. Ноги едва не подкосились от волнения, и Амти поняла, что скучала не только по своей семье, но и по Двору.
Скучала по оглушительному единству. По ощущению родства со своим народом. Интересно, Шацар тоже скучает по этому? Вместе с Амти поднялись Шайху и Эли, и еще множество других людей, их тоже было сложно объединить, но в каждом, Амти чувствовала, было что-то разрушающее и яркое, как огонь. Она заулыбалась, почувствовав себя частью целого.
Теперь все стояли, и Мескете сказала:
— Я не буду вводить никаких запретов. Этот мир был создан до закона и не будет его знать. Однако, всякий, кто потеряет все человеческое и станет опасен для Двора, окажется здесь.
Мескете щелкнула кнутом по земле, и существа в клетках одновременно отозвались криком. И Амти подумала, они же живые, они же чувствуют боль, они же мучаются. Она и сама не поняла, какую интонацию несла эта мысль, крики заглушили все. Крики, визги, шипение: симфония, дирижером которой была невыносимая боль. Амти закрыла уши, но смотрела во все глаза. Существа в клетках дергались и корчились, но существа снаружи, в основном, улыбались.
И Амти поняла, что нельзя было превратить Двор в Государство, нет. Амти поняла, что нет никакого режима Мескете, что у зла тысяча имен, и Мескете — лишь одно из них, отличавшееся от того, что представляла собой Царица, однако сходное в главном.
Нет, здесь было ничего не изменить, здесь не насадить было никакого порядка, думала Амти, силясь мысленно перекричать вопли, раздававшиеся, казалось, у нее в голове.
Мескете была частью Двора со всей его чудовищной жестокостью, и только внешне он стал другим.
Когда все закончилось, Мескете прошла во Дворец, и они двинулись за ней. Ее нагнал Адрамаут, он мягко улыбнулся, спросил:
— Может стоило быть помягче, любимая?
Мескете посмотрела на него, как на идиота, а потом быстро, будто бы смущенно поцеловала. На Амти и Яуди она будто бы не обращала внимания. Вроде как их присутствие не было для нее сюрпризом.
Амти подумала, что так она играет на публику, однако, когда они вошли в ее покои, Мескете не просияла чудесной приветственной улыбкой. Впрочем, этого не стоило и ожидать.
Мескете положила руку Амти на плечо, чуть сжала, так что это показалось почти болезненным.
— Я рада, что ты здесь, — сказала она. Голос ее, впрочем, особенной радости не выражал. Однако, Амти поняла, что Мескете действительно впервые расслабилась за это время. Она принялась разоружаться.
Когда на кровати Мескете оказались три ножа и два пистолета, а так же глушитель, она вздохнула с облегчением и улеглась, уставившись в потолок. С такой же радостью Амти снимала лифчик, когда оказывалась одна.
Некоторое время все, включая Яуди, молчали. Наконец, Мескете сказала:
— Я была очень, очень, очень плоха.
— Нет, милая, ты была очень, очень, очень похожа на диктатора.
Мескете нащупала нож и кинула им в Адрамаута. Нож впился в стену рядом с ним, бросок был очень точным и лезвие прошло совсем близко. Адрамаут только улыбнулся, он доверял ей.
— Так это ваш хваленый мир суицидальных мегаломаньяков? — спросила Яуди. Когда Мескете посмотрела на нее, Яуди показала пальцем на Амти, и Амти вот уже второй раз за сегодня поймала означающий взгляд. Нет, даже Взгляд. Она вздохнула, и неожиданно положение спас Мелькарт.