– Допустим, документ понятен, – не останавливался профессор. – Но как ты установишь подлинность? Она ведь устанавливается из совокупности предшествующих изысканий. Документы открываются только тому, кто знает, что было 'до' и что было 'после'.
– Все так, все так, – Альберт согласно закивал, стараясь, чтобы на лице не было и тени неудовольствия от несвоевременных поучений. – Просто мне представилась возможность… Такого шанса больше не будет. Я рассчитывал на вашу помощь.
– Понятно. Суть не в истории – суть в поездке, – ядовито сказал профессор. – Скажи, а чем ты сейчас занимаешься? Давно о тебе не слышал.
– Иногда переводами подрабатываю… Но в основном генеалогией, – Альберт тоскливо отвернулся к окну, чтобы стало понятно, как скучно настоящее и как хочется уехать хоть куда-нибудь.
– Понятно. Выдаешь желаемое за действительное? – прищурился профессор, словно желая подтвердить собственную нехорошую догадку.
Теперь пришла очередь Альберта поджать губы, но профессор уже сменил гнев на милость.
– Итак, что у тебя есть? – начал он неожиданно бойко и деловито. – Какие сведения, кроме названия замка? Известные владельцы?
– У меня пока ничего нет. Буду смотреть в архивах и на месте.
– Не найдешь ты в замке ничего, кроме пары старых открыток… Исторические документы никогда не оставляют, а владельцев сменилось, полагаю, предостаточно. Но я посмотрю свои материалы по этой местности и подберу тебе что-нибудь интересное в дорогу. Ты когда улетаешь?
– Через два дня.
– Заранее зайди на сайты архивов и выпиши из электронных каталогов подходящие на твой взгляд документы. Отправишь мне список по почте, и я отмечу те из них, которые следует посмотреть в первую очередь, – времени у тебя в обрез. Но, по совести, твоему родственнику стоило нанять француза – специалиста по Средним векам. Глух и неверен путь использования родственных связей, – добавил профессор и рассмеялся сухим, хриплым смехом, больше похожим на кашель. – Хорошие отношения с дядей?
– Да не очень. Честно говоря, я удивлен, что он обо мне вспомнил, – ответил Альберт. – И общаться с ним тяжело, и тяжело понять, чего он хочет. К примеру, сегодня почти вся беседа была посвящена моему проживанию: в какой комнате я буду жить, какая там мебель и какие висят зеркала… Как будто это имеет какое-то значение.
– А жить будешь в замке?
– Да.
– Значит, имеет значение. А иначе зачем бы он об этом упоминал? И что конкретно он говорил? Ты ведь знаешь, обстановка средневековых замков меня всегда интересовала.
– Мне показалось, что он хотел меня напугать. Толковал о каком-то зеркале. Отсоветовал смотреть в него ночью…
– Зеркала – штука такая, что если сказали не смотреть, так лучше и не надо, – ухмыльнулся профессор с каким-то юношеским задором. – В свое время я собирал средневековые легенды. Хотел даже книгу написать, да так руки и не дошли.
– Вы никогда не рассказывали.
– А почему я должен был рассказывать? – пожал плечами профессор и встал, чтобы налить себе еще кофе. – Но если тебе интересно, про зеркала кое-что рассказать все-таки могу.
Альберт расслабил ноги, которые уже напружинил было для того, чтобы встать и направиться в прихожую. Он уже и не рассчитывал, что профессор проявит благосклонность. А ведь дядя так упирал в разговоре на зеркало, так пристально наблюдал за реакцией племянника на свои слова, что действительно сумел заинтриговать.
– Старинные зеркала вообще требуют к себе особого отношения. Они чем-то похожи на старые дома – так же полны призраков. Ведь зеркало имеет двойственную природу: половина его ауры принадлежит нашему миру, а вторая уходит прямо в потусторонний.
– То есть все старые зеркала, по мнению эзотериков, опасны? – уточнил Альберт.
– Считается, что узнать опасное зеркало довольно просто. Если перед ним гаснет пламя свечи, то это определенно указывает, что в нем томится чья-то душа. Кроме того, такое зеркало обычно бывает на ощупь ледяным, – тут профессор сладко улыбнулся.
Неприятный холодок пробежал по спине Альберта. Как бы такие разговоры не вышли боком, ведь в замке ему предстояло остаться один на один со своей мнительностью и богатым воображением.
– Но это все мистика, так сказать. На самом деле я хотел упомянуть лишь об одном зеркале, которое в старинных документах упоминалось как артефакт, – сказал профессор. – И об этом мало кто знает. А я вот встретил как-то упоминание, что одному алхимику удалось сделать зеркало, которое задерживает время.
– Речь идет, видимо, о девятом – десятом веках?
– О двенадцатом, – профессор посмотрел тяжело, словно мысленно снижал оценку на экзамене. – Первые настоящие зеркала появились в двенадцатом веке, их изготавливали венецианские мастера, и стоили они очень дорого. Но то зеркало было необычным, по легенде оно задерживало изображение и выдавало его с запозданием, точно свет далекой звезды, который идет до нас слишком долго.
– И что, действительно, кто-то его видел?
– Я не видел, но, может, повезет тебе, – улыбнулся профессор. – Я всего лишь хочу показать один из возможных вариантов происхождения страшилки, которой пугает тебя заказчик. А делает он это, видимо, для того, чтобы твое эссе по замку было живее, – и профессор встал, показывая, что разговор на сегодня окончен.
Альберт, настроившийся было на долгий рассказ, поспешно допил кофе. Уйти, оставив полную чашку, было бы невежливо.
– Такие истории делают нашу профессию интереснее и насыщеннее, – продолжал профессор, провожая гостя к дверям. – А когда ты упомянул про обстановку в твоей будущей комнате и пожелания заказчика, я как раз вспомнил, что по преданию в то зеркало ни в коем случае нельзя смотреть ночью. Но я советую тебе посмотреть. Вдруг это тот самый артефакт? – с серьезным лицом сказал профессор, но не сдержался и хрипло хихикнул.
– А вообще, наука всегда кажется волшебством для того, кто не знает истины. Покажи телевизор дикарю, и он тоже будет считать его волшебным ящиком, – подытожил он, отпирая дверь.
Бормоча слова благодарности, Альберт вышел на площадку перед лифтом, но профессор не спешил закрывать дверь и прислонился к дверному косяку, переминаясь в старых войлочных тапочках. Видно было, что старику тоже очень хочется и в Париж, и в замок, и что много бы он отдал, чтобы поменяться сейчас местами со своим бывшим учеником.
– Желаю удачи. Как приедешь, не забудь меня навестить. Да, раз уж ты будешь в архиве… закажи мне фотокопии «Амьенского манускрипта», издание Соважа. Те, что мне прислали, уж очень тёмные, – поспешно напутствовал профессор, и его слова в последний момент успели пролететь в щель между закрывающимися створками лифта.
2
Утром, задолго до полудня, Альберт сошел на перрон в Ле Мане. Париж, увиденный мельком по дороге от аэропорта до вокзала Монпарнас, сонно кутался в туман, зато Ле Ман встретил уже проснувшийся, по-воскресному добродушно позевывающий, щурящийся от косых утренних лучей. Сквозняк в тени ангара теплым феном вздувал волосы и обещал жаркий день. Бросив последний взгляд на серый космический нос скоростного поезда, словно намекающий о прибытии в другой мир, Альберт вышел за ворота вокзала и, отмежевавшись от равнодушного исходящего потока пассажиров, с воодушевлением огляделся.
Почему-то казалось, что совсем рядом море – настолько южные возникли ощущения. Даже забылось на какое-то время, что в этот город Альберт приехал по работе, а не на отдых. Что касается архива, который вскоре должен стать головной болью, то по случаю выходного дня тот не работал. Так что Альберт со спокойной душой сдал чемодан в камеру хранения и отправился прогуляться, туда, где впереди, над красными черепичными крышами, возвышался собор Святого Юлиана.
Поднимаясь узкими мощеными улочками, Альберт порядком взмок. Но вот жмущиеся друг к другу старинные домики расступились, показались гигантские ворота, а чтобы разглядеть колючие шпили, вонзающиеся в безоблачное июньское небо, приходилось задирать голову. С водостоков закричал на Альберта оскалом горгулий иной мир.
Не зная, как попасть внутрь, историк прильнул к огромной замочной скважине – такой большой, словно она открывалась подарочным 'ключом от города', и ледяной воздух из отверстия заставил прослезиться. Тогда Альберт на удачу толкнул тяжелую дверцу в правой створке, и она со скрипом поддалась.
В соборе было тихо и малолюдно. Альберт прошел между рядами скамеек, стараясь не нарушать священную тишину стуком каблуков, и встал перед алтарем, задрав голову. Свод со всех сторон подсвечивался необъятными витражами и был нереально высоким.
'И как в старину смогли такое построить? – невольно подумал Альберт. – Как во мраке средневековья нашлись люди, которые смогли рассчитать постройку такого чуда в невероятной пропорции камня, стекла и воздуха? А какими глазами смотрели на собор обычные люди того времени? Ведь даже я, человек, который видел множество больших городов, прекрасных дворцов, который смотрел на пирамиды, и то сейчас поражен. Так как же разглядывали все это великолепие простые средневековые ремесленники или какие-нибудь монахи, которые не видели, по большому счету, вообще ничего? И как им после этого величия не поверить в Бога всей душой?'
Спускался историк другой дорогой, мимо многочисленных маленьких кафе, закрывавших вынесенными столиками и без того тесные проходы между домами. Выйдя к набережной, Альберт с профессиональным интересом осмотрел красную кладку галло-римской стены третьего века, служившую фундаментом большинства старинных построек Ле Мана, с некоторым волнением провел рукой по влажно зеленеющему мху в пазах между камнями и постоял в раздумьях, чувствуя удовлетворение и усталость. Аппетит на новые ощущения притупился, а аппетит до еды, наоборот, разыгрался, и стало ясно, что пора присмотреть местечко для обеда. Тем более что воздух, с утра холодивший тяжелую из-за ночного перелета голову, после двенадцати сгустился и поплыл.
На противоположный берег переходить не хотелось: судя по виду, там расположилась современная скучная часть города. Сдержанной походкой Альберт дошел до приятного кафе у моста и вскоре вытянул гудящие ноги в сторону реки, слегка пьяный от солнца и усталости. Неспешность официантов подчеркивала выходной день. Посетители, в основном туристы, обедали медленно, вилки с нанизанными кусочками мяса или креветками то и дело замирали в руках, дожидаясь, пока хозяев покинет созерцательность. Историк тоже разомлел, даже кофе не помог, и обратно к вокзалу, чтобы продолжить свой путь до Шато-дю-Луар, он брел неспешно, отмахиваясь от наползающей дремы.
Ехать было минут сорок, но в упруго дрожащем вагоне Альберта все-таки сморила усталость, и не разбуди его проверкой билетов колоритный седовласый проводник, больше походивший на капитана круизного лайнера, можно было ненароком остановку и проехать.
Историк был единственным пассажиром, сошедшим на перроне маленькой станции Шато-де-Луар. Она была грустной, одинокой, и какой-то по-осеннему печальной, как и все маленькие железнодорожные станции. А малая стрелка на часах вокзала, состоявшего из одной комнаты, уже уперлась в римскую цифру шесть. И вот небольшой чемодан закинут в багажник такси, а сам Альберт наконец расположился на заднем сидении, чтобы преодолеть последний и самый короткий отрезок пути к замку Курсийон.
По левую сторону дороги, к стесанным склонам крутых холмов лепились невысокие дома. Они выглядели словно нарисованными на серой каменной стене отрога, изрезанной множеством ворот, калиток и дверей, так, будто местные жители соперничали с горными троллями в использовании пещер. А по правую руку, сквозь редкий кустарник проглядывали похожие на лесенки пути железной дороги, уходящей к Туру.
За пределами Шато-дю-Луар машина съехала с шоссе влево и, миновав деревушку, поднялась на холм. Судя по всему, впереди уже маячили замковые владения, а вдалеке из зелени деревьев поднимался знакомый по фотографии темно-серый шпиль башни.
Альберт отпустил такси у массивных черных ворот и остановился в нерешительности, потому что на воротах была цепь, а на цепи замок. Он тщательно осмотрел внушительные столбы, сложенные из камня, но никакого звонка или интеркома не обнаружил. От ворот вглубь вела усыпанная светлым щебнем аллея, а через решетку было видно и серое древнее крыло замка, и отходящее от него под прямым углом позднее белое крыло, но все это было довольно далеко, и привлечь к себе чье-либо внимание не представлялось возможности. Да и не видно было ни души.
Недолго думая, историк взял левее и пошел вниз с холма вдоль каменной изгороди, полускрытой кустарником, пытаясь найти другой проход на территорию. Местами заросли редели, открывая обвалившуюся кладку, и несложно было бы пробраться внутрь, но не хотелось пачкаться, тем более что к приличным замкам подходов должно быть несколько.
Нагретая за день почва и распаренная зелень отдавали в свежеющий вечерний воздух пряные дачные запахи, трава стрекотала кузнечиками, и видны были поверх утонувших в овраге деревьев разбросанные вдали фермы. Тут Альберт заметил маленькую, по пояс, калитку. Она была такой ветхой, что чуть ли не просвечивала, и казалось, можно легко пройти сквозь нее, оставив на брюках лишь древесную труху. Осторожно приоткрыв ее, Альберт прихлопнул на лбу комара и наконец вступил в замковые владения.
'Не нарваться бы на собаку', – подумал он, продвигаясь в сырой тени дубов мимо сложенных замшелых поленниц в человеческий рост по утоптанной дорожке, окаймленной лопухами. Она и вывела на усыпанную гравием площадку перед замком. Это был внутренний двор, перекрытый с двух сторон старым и новым крылом.
Единственная башня возвышалась справа, сужаясь кверху, и напоминала меченый мхом гриб с толстой ножкой и маленькой шляпкой конусообразной черной крыши. От нее шло массивное старое крыло, с выходящими во двор многочисленными воротами, возможно, бывших конюшен, а со второго этажа смотрели цветные витражи. Корпус поздней постройки, уже не такой толстостенный, с вытянутыми арочными окнами и застекленными дверьми, стоял на месте старой северной стены и довольно сильно контрастировал с соседним зданием. Общими были лишь массивные фонари на черных цепях, которые со скрипом покачивались от порывов теплого ветра.
Альберт остановился и стал вглядываться в темные окна, пытаясь уловить в них жизнь. Однако тишину нарушил скрип двери, своей пронзительностью напомнивший крик чайки, и на крылечко старого корпуса вышла женщина средних лет с блеклым лицом. Она остановилась, вытирая руки о передник, внимательные бесцветные глаза изучающе оглядели гостя с ног до головы и выжидающе застыли. Историк же ухватил чемодан за ручку и поспешил к ней, шурша колесиками по гравию.
– Добрый вечер. Надеюсь, вас предупредили о моем приезде? – произнес он по-французски, а затем в ответ на озадаченное молчание с нарочитой веселостью добавил: – Ворота были закрыты. Как же к вам ходят гости? Или я не заметил звонка?
Женщина выслушала его равнодушно, не делая даже попыток улыбнуться.
– Мы ждали вас утром, – недовольно сказала она, заходя обратно в помещение, и, заметив, что Альберт собирается следовать за ней, поспешно добавила: – Подождите здесь. Схожу за ключами от комнаты.
Конечно, в глубине души Альберту казалось, что прием будет более радушным. Уж как минимум представлялось, что его встретят с улыбкой и тут же, не дав отдышаться, усадят за накрытый стол где-нибудь на террасе, и на столе этом будет стоять графин красного вина, а в корзиночке рядом хрустящий французский хлеб, и тут же принесут снятый с углей большой кусок мяса. И кто-нибудь непременно усядется напротив, нахваливая замок и подливая вино. Но сейчас стало понятно, что служанка воспринимает гостя, собирающегося расписывать историю Курсийона, как обычного наемного работника, а может, и вовсе не осведомлена о цели его приезда. Альберт и сам вдруг понял, что оснований для особого приема нет. Воодушевление его куда-то улетучилось, а усталость, наоборот, дала о себе знать.
Тем временем женщина вышла, позвякивая ключами в такт неспешным шагам, и направилась вдоль старого крыла, бросив по дороге, что ее зовут Ивет. Поднявшись по ступеням к массивной деревянной двери в башню, она повозилась с замком и вошла внутрь. В толстой стене башни крутой спиралью закручивался вверх узкий лестничный проход. Стены были белого тесаного камня, и свет падал на лестницу из незастекленных бойниц по левую руку. Подниматься приходилось чуть ли не боком, а к третьему этажу еще и пригибать голову. Альберт припомнил, что в замковых башнях лестницы всегда закручиваются по часовой стрелке, и это связано исключительно с тем, что правше так легче оборонять лестницу.