Для того, чтобы преодолеть волоконное ограждение, - существовал даже не один способ. Если нить была алмазной, ее реально было пережечь лазером, - хватало киловатта выходной мощности в непрерывном луче, но даже теперь эта штука была не маленькой и не легкой. Так что ничего подобного у них не было. Аналогичными достоинствами, - как бы ни получше, не поудобнее, - обладали хорошие современные сварочные аппараты "плазменного" класса. Тоже не имелось в наличии. Кроме того, нить могла оказаться вовсе не алмазной, и тогда ее было бы ку-уда проблематичнее сжечь. Так что единственно реальным было применение лезвия из того же материала, - но вот тут-то и начиналось самое интересное. Дело в том что нити были практически невидимы, натянуты на ветки по неизвестной системе, всегда - изнутри - кнаруже, и никогда нельзя было предвидеть, что будет, если рассечь очередную нить, не ведая, куда она тянется и как переплетена с прочими. Такого рода клинок у них был. Один: самоделки тут были совершенно невозможны, а достать подобную вещь можно было только на той стороне, при случайной оказии. Впрочем, выбора не было, и приказ совершить попытку был отдан самому молодому - Хасанджани, и тот, по миллиметру щупая перед собой воздух лезвием, пересек-таки несколько нитей, пока, после третей или четвертой, не был с размаху накрыт бесшумно срезанной веткой ореха и не потерял ножа вместе с кистью, впрочем, времени на раскачку оставалось немного: можно сказать - его совсем не было, потому что откуда-то с севера уже накатывался мягкий вой двигателей.
"Камбалы", синхронно кренясь, падали на них парой, и не было, не оставалось ни малейших надежд, что это - не к ним, не за ними, а они тут - так просто… ножик вот уронили. И теперь выковыриваем из-под ветки другой веткой, только не получается ничего приличного, потому что ветка эта все время срезается в самый напряженный момент, и ножик по-прежнему остается на своем месте, - в набрякшей кисти руки, вовсе отдельной от человека, сомкнувшейся на рукоятке и очень похожей на восковую, только грязной и с траурной каймой под ногтями. Но они все равно продолжали попытки, явно потерявшие всякий смысл, потому что - нужно ж было хоть чем-то заниматься? Все они были достаточно опытны, чтобы даже не пытаться стрелять по бронированным, пляшущим в воздухе, летящим с боковым скольжением машинам, на которые даже головки-то с тепловым наведением не наводились, и нервы пока выдерживали, хотя в сложившихся обстоятельствах их выдержке цена была точно такой же грош, как и самой постыдной панике. Эти - не воспринимали их как воинов, как каких-то там своих врагов, поэтому им было совершенно все равно, как они себя ведут.
- Эй! - Заревела вдруг нечеловечески громкая речь с летающего железа. Говорили по-таджикски и на пуштунском. - Мы ищем человека по имени Юсуф Аббас. Всем остальным гарантируется достойное содержание в плену, пища и медицинская помощь…
Самый маленький и худой из них, старавшийся держаться незаметно, - Магома Хасан вдруг сообразил, что практически ничего не знает об этом человеке, - периодически надевавший смешные круглые очки, съежился еще больше. Нервы не выдержали у самого крупного и сильного из них, - иранца Кавы Систани, быкообразного, поросшего черным волосом бородача с выпуклыми глазами, похожими на чернослив. Очевидно, - этот нечеловеческий рев с небес оказался той самой соломинкой, которая ломает спину верблюду, и он вскинул кверху ручной пулемет, страшно рыча и бессчетно тратя патроны в бестолковой, бесконечной очереди. Одна из машин, - очевидно - от неожиданности, вильнула в сторону, а другая - зависла, на миг страшная синхронность движений была нарушена, чтобы тут же восстановиться заново, а потом с той, что удержала строй, на них, к ним скользнула, как по невидимому канату, крылатая бомба. "Пух-хх!" - сказала она прямо над их головами, метрах в четырех от земли, - и наполнила все вокруг, - воздух, кроны кустов, их лица, их глаза, их незащищенные комбинезонами ладони, прикрывшие лица, - мириадами зазубренных заноз, несколько похожих по виду на уменьшенные раза в три кленовые летучки. Это изделие относилось к разряду так называемого "ранящего оружия" и являлось порождением концепции, согласно которой надежное выведение из строя оказывалось с тактической точки зрения куда выгодней, чем банальное убийство.
Ничего не видя, корчась на земле, чувствуя, как при каждом их движении колючки впиваются все глубже в их истерзанные тела, они зато могли слышать, как вышедшие из машин люди увесисто, по-хозяйски расхаживают вокруг, обсуждая что-то на своем тягучем языке.
- Паучка - включил?
- А ты штаны - надел? Не забыл?
- Да ладно тебе, я же так, для проформы…
- Йоська! Йосик, - ты тут? Отзовись, дурашка!
Некоторое время они наблюдали, как вдруг оживший "паучок" сделался видимым и начал деловито собирать давеча сплетенные тенета, двигаясь строго в обратном порядке. Пару раз автомат останавливался, ища разорванные концы, но неизменно находил, и его деловитая суета продолжалась. Дождавшись конца работы, люди в тяжелых боевых доспехах, бывших на самом деле не такими уж тяжелыми, двинулись по последней стоянке фидаинов. Они по двое подхватывали лежащих под руки, рывком вздергивали в вертикальное состояние и держали его в таком виде, пока третий, похоже, бывший среди них за командира или начальника экспедиции, сравнивал изуродованную личность стоящего с фотокарточкой. Он отрицательно мотал увенчаной шлемом головой, и тогда они роняли поднятого обратно, на прежнее место. Так продолжалось до тех пор, пока они не подняли того самого молчаливого, незаметного очкарика. Очевидно, - его старомодные, круглые, как у ученого улема, очечки, были все-таки из небьющегося стекла, потому что он, в отличие от своих товарищей, тоже посмотрел в лицо того, что был с карточкой, и глаза его были круглыми от ужаса.
- Ну слава богу! - Облегченно вздохнув, сказал опознающий. - Нашелся, наконец! Должен тебе сказать, Йося, что с тобой прямо-таки жаждет увидеться Союз Композиторов СССР. Понятное дело, - Второй Союз, который отличается от первого тем, что эти композиторы не только сочиняют всякую там музыку, но еще и вполне способны ее ЗАКАЗАТЬ. Не знаю точно, с чем связано это их противоестественное желание, но могу предположить, что они собираются задать тебе один вопрос. То же, что хочу спросить и я: ну чего, чего тебе не хватало, падла!?
- А вы… А вы… Вам не понять! А я не могу видеть, как на моих глазах готовится порабощение в еще неслыханных масштабах! Я хотел, чтобы мир мог по крайней мере защититься от вас, проклятые убийцы!
- Дурачок! - Старший ласково потрепал его по утыканной осколками щеке громадной лапой в защитной перчатке. - Это ж надо было только додуматься, - жиду - искать союзников среди сарацинов!!! Впрочем, - ты и тут все продумал. Ты не ожидал только, что у нас найдутся те, кто угадает эти твои думки. Эге! - сказали они себе, - в простой отряд, где одни только правоверные, он сроду не побежит. А в какой? А исключительно только в такой, где в инструкторах какой-нибудь сэр либо мистер, потому как во всех других случаях ему не светит точно. А значит, - он, - это ты, в смысле, - пойдешь непременно в ту шайку, где о наличии инструктора известно и нам. Остальное просто: берется шайка, - и далее со всеми вытекающими. А то, что сэр-мистер сложит свою голову в первой же… акции (ну не называть же такое - боем, на самом деле?), это, понятное дело, самая обыкновенная удача… Пошли, Иосик, а то и папа твой там весь извелся, бедный, и вообще мно-ого народу прямо-таки жаждут тебя видеть, заждались уже… А вы, парни, прощайте, если что не так, не скучайте тут…
- Добить бы, командир, а?
- Зачем? Мы что, - убийцы? - Валериан Кальвин назидательно поднял палец. - Надо учиться сдерживать порывы своего животного начала.
- Нет, - покачал головой Михаил, - что другое, - пожалуйста, а тут я - пас.
- Да что вы так. Опасности тут почти что никакой нет, можно сказать, - она вообще номинальная, зато адреналину-у! - Егерь Геша махнул рукой от безнадежности попыток словесного выражения. - Тут, понимаете, дело настолько глубокое, что организм не поддается никаким резонам и боится, невзирая ни на какие реальные обстоятельства. Почти что совсем исключительное дело, это ценить надо, никакой парашют, никакие горные лыжи и в подметки не годятся… Может, - попробуете все-таки?
- Да, может, и попробовал бы, вот только штаны мои отстирывать тут некому. Не-е, - я - человек предельно цивилизованный, и вы даже себе не представляете, насколько НЕ первобытный…
- А вы?
- Сто поколений моих тевтонских предков, - с пафосом начал Майкл, но не подыскал так вдруг достаточно напыщенных слов для продолжения и сбился с высокого штиля, - ну, в общем, вы понимаете…
- Простите - не вполне.
- Да я отдал бы за такую возможность всю свою коллекцию стеклянных шариков! Объясните только, что я должен делать.
- Правильно, шлем скрепите с кирасой… не так, дайте я защелкну… И теперь правила самые простые: когда кабан вылетит на вас, вы должны будете вонзить в него рогатину. Совсем хорошо, если сумеете ее во что-нибудь упереть: кабан, конечно, не медведь, и по старым правилам такое с ним не проходило, - низко, но эту рогатину, в отличие от всех прежних, можно воткнуть в любую кость и вообще во что угодно. Если не удалось упереть, - просто держитесь за свой конец изо всех сил, чтобы рогатина все время была между вами и хрюшкой, жаждущей более близкого общения. Не волнуйтесь, - надолго никакого вепря тут не хватит. И, наконец, самое серьезное: если не получилось уж совсем ничего, - лежите на спине и не давайте себя перевернуть. Продержаться надо секунд десять-пятнадцать, пока не подоспеют напарники. В таком случае вы будете считаться убитым и свинью вам придется трескать уже в качестве покойника, на языческой тризне, справляемой безутешными друзьями по вам… Очень, очень сильно проникнуто местным колоритом. А главное, - ни в коем случае не бегите, повернувшись к нему спиной.
Зверя не выгнали на него, как это предполагалось по плану, до этого просто не дошло: он направлялся к указанному ему "нумеру", поганому, жутковатому местечку в лабиринте гнутых тропинок среди дремучего кустарника, на подтопленной, чавкающей под ногами почве, рядом с громадным, невесть - как попавшим сюда валуном, когда это случилось. Обширная, почти открытая полянка, солнышко, мягкая привлекательная травка, - и неподвижная тень на другой ее стороне. Зверь был настолько неподвижен, что англичанин едва не проглядел его. И еще, - он почему-то не ожидал, что вепрь окажется таким черным. Как безлунная ночь, как тень в глубоком колодце. Увидав и узнав, - замер так же неподвижно, как зверь. Спину обдало ледяным ознобом, но он, чуть удивляясь самому себе, потянул из-под мышки рогатину с полуметровым, адской остроты лезвием вместо наконечника. Оглянулся вполглаза, - рядом никого не было, а дубок лет сорока с сухой вершинкой находился метрах в семи за его спиной и чуть сбоку. К нему-то он и начал осторожно пятиться, чтобы иметь за спиной некую опору, без которой чувствовал себя все равно, как голый, несмотря на все несокрушимые латы по передней поверхности тела.
Вот, только что, он был там, ярдах в тридцати, - и вот он уже здесь, в двух шагах, и загодя опущенное острие вдруг оказывается не так наклоненным и не так направленным, еще бы, вепрь действует и движется максимально неловким для противника манером, выработанным как бы ни сотней тысяч поколений его, кабаньих, предков, так что человек в самый последний миг не посмел упасть на колено и неловко наклонился вперед, вгоняя острие под гибельно-острым углом. Неважно, - оно с неестественной легкость прошло сквозь левую лопатку, пообок от хребта, и вонзилось по самую перекладину. Майкла снесло, словно бампером грузовика, развернуло к зверю боком и чуть не оторвало правую руку, под мышкой которой он тщетно пытался зажать сбесившееся древко, и все это время лезвие проворачивалось в теле зверя и не соскользнуло, не вырвалось только потому, что перекладина, упершись в тушу, не давала провернуться слишком сильно. Кабан, - умудрялся и крутиться вокруг болтающегося, как соломенная кукла, человека, и крутить его, чуть не подбрасывая в воздух, вокруг себя, все одновременно, а потом разом подался назад, оседая на окорока вдруг отказавших задних ног. Потом Островитянин не мог вспомнить, каким образом, почуяв исчезающе-краткий миг передышки, умудрился подняться на колено, прижать древко к земле ногой, и, - самое непостижимое, - выхватить из-за спины "Наглого Арендатора". По поводу этого клинка за время этой охоты прочими участниками экспедиции было высказано множество шуток, которые им, идиотам, видимо казались страшно смешными, но сейчас, схваченный за рукоятку сразу двумя руками, меч свистнул - и просек зверю хребет чуть позади головы, едва не отрубив ее напрочь.
Запалено дыша, словно промчавшись во весь опор не менее трех километров, неверными руками, почти машинально, отер лезвие ритуальным шелком, потому что - не мог иначе, потому что движение это оказалось вдруг необходимым ему, сел на землю, поскольку ноги стали совершенно ватными и отказывались держать тело.
- А! - сказали ему малое время спустя примчавшиеся на шум схватки. - Ты того, - высоковато ткнул. И рубил потом зря: он себе главну жилу в спине перехватил, - это когда крутился, значит, - так что все равно б кончился вот-вот. А ткнул того, - высоковато. Лучше б прям в лоб уцелил, - оно все равно вошла б. Пика-то. Это ж такие пики, что аж прям, можно сказать, не охота с ними, а прямое баловство.
- И не говорите, - вежливо поддакнул англичанин, хотя и поспевший снять шлем с забралом, но до сих пор так и не сумевший успокоить дыхание, - одно сущее издевательство и обман трудящихся. Вот со штуцером двенадцатого калибра, с помоста, метров со ста, по слону, когда рядом егерь тамошний, для подстраховки, - это да, это охота. Не поверишь, - слона на зад сажает. Или на бок валит, - это смотря как умудришься попасть…
- Охотился? - С явной завистью спросил Геша, принявший Майклов треп за чистую монету.
- Нет. - Правдивый Островитянин с серьезным видом помотал головой. - Но у меня масса героических друзей, которые с горящими глазами рассказывали о своих подвигах.
- А-а-а, - протянул Геша с некоторым, как Майклу показалось, разочарованием, и спросил, - на нумер-то - пойдешь? Или хватит с тебя для первого раза? Без привычки-то?
Всех мыслей и чувств, посетивших англичанина за краткий миг между вопросом - и собственным его утвердительным кивком, пожалуй, и не передать. Казалось ему, что это вовсе даже и не он кивает, и что-то внутри металось и выло в смертельном ужасе от этого едва заметного кивка, но кивнул все-таки.
- Ну пошли тогда, штоль. А то братва вот-вот зачать должна. Загон-то. Ты, главное, другой раз пику-то, - ниже держи. На коленку пади, - и держи, как кнехты в кино, видел, - "Александр Невский"? Во! Он понизу гребет, так ты ему между глаз… А того лучше, - в сторону отскочи - и меть под лопатку. Так оно всего вернее. Ты, главное…
Большей нелепости, более нелепой беды, да какой там, - беды, нелепой почти катастрофы нельзя было даже представить. Хотя, с другой стороны, если решить вдруг, что сам черт тебе не брат, и на тебя распространяется особое благоволение Всевышнего, что-то подобное следует считать, скорее, закономерным. Вот только что жизнь была прекрасна, настроение - самое радужное, а в голове роились планы на ближайшее будущее, один другого амбициознее, а спустя секунду… Нет, говорили же, что высшее мастерство в этом мире, - это умение вовремя остановиться, не искушать Провидение и, тем более, не гневить его, - да только очень, очень немногие умели следовать этой мудрости. Так что ему оставалось утешать себя, что он угодил в весьма почтенную компанию, включавшую в себя Александра, Дария, Наполеона, Гитлера и многих, многих других. Целые сонмища других теней, рангом поменьше, имена которых не были столь на слуху, но тоже очень, очень почтенных господ, военоначальников, политиков и бизнесменов, авантюристов и путешественников, шпионов и первооткрывателей Которые Были На Вершине, Но Не Смогли Вовремя Остановиться. И потянуло ж его, чер-рт и тр-рижды чер-р-рт, в эти чер-р-ртовы Столбы! Не хватило для полноты счастья еще одного чуда природы, еще одной местной достопримечательности. На то, чтобы угодить правой ногой между камнями на предательской осыпи и получить сложный перелом голени вместе с радикально изменившимся настроением в качестве бесплатного приложения потребовалось секунд десять-пятнадцать от силы. От полноты ощущений в глазах замигали призрачные звездочки, а во рту стало сладко, как после сахарозаменителя.