— Есть одна мысль. Перейди в приват.
Они стихли. Ну вот, даст бог — сейчас наваждение рассеется, и я увижу свою палату, примотанного к койке Громозеку в смирительной рубашке, да и себя примерно в таком же образе.
Я, может, и уснул бы от неимоверной навалившейся на меня усталости, если бы меня не трясло от перевозбуждения, а сердце не прыгало так от страха или побочных эффектов неведомого препарата.
— Бедный мой! — вдруг проговорил женский голос прямо над моей подушкой. — Агни, Агни…
Меня сдернули с постели. С одной стороны я был пленен мутантом-Громозекой и всеми его четырьмя руками, с другой — той самой санитаркой, которая как-то успела материализоваться в нашей палате и оказалась физически сильной девушкой, крепко ухватившей меня под локоть.
Они куда-то меня тащили, я упирался, как мог, не переставая удивляться разнообразию собственных галлюцинаций и их логичности. Наконец мы прибыли в небольшую комнату, уставленную какими-то приборами непонятного предназначения. Мутант и санитарка с силой усадили меня в глубокое кресло, сделанное так, будто его специально подгоняли под мою анатомию.
— Маркер в четырнадцатом, — бросил четырехрукий, словно невзначай. — Курс 4-30, отклонения 2 градуса. Контролируй!
Я не понял ни слова, но руки мои в какой-то миг дернулись к матовой темной панели, и от этого движения она ответно замерцала, словно включаясь.
— Контролируй, я сказал! — рявкнул Шива. — Ее жизнь под твою ответственность.
Сознание вспыхнуло, на мгновение померкло, а потом я ощутил, что с немыслимой скоростью надеваю на голову такой же обруч, как у многорукого, и тот подключается к моему сознанию, вскидываю ладони над сенсорами… Панель полыхала. В воздухе над нами развернулось призрачное видение — космос, тысячи каких-то струн, звездные образования, и я знал, что это такое, и одновременно не знал…
— Да! — закричала санитар… Савитри. — Да!
— Ты гений! — признался ей многору… Шива.
Я их… вспомнил. Оставив в покое панель, я повернулся вместе с креслом в их сторону:
— Вы? Ребята, я ничего не… А Ума?
Я вспомнил ее последние слова, и меня обдало холодом. Из-за этого я, как подброшенный, вскочил на ноги:
— Я же не вернул ее!
Кроме этого, в память мне не приходило больше ничего. Просто знал, что тут я — дома. Но что здесь и как — ничего не вспоминалось. Мысли мешались, события двоились. Но это меня уже не пугало сумасшествием. Я точно знал: за всем этим кроется что-то иное.
— Твое тело все вспомнило, Агни, — Савитри подошла ко мне привычно скользящей походкой, обняла и со вздохом облегчения прижалась щекой к моей груди. — Я уже почти отчаялась.
Я гладил ее по черноволосой голове и смотрел на заулыбавшегося Шиву:
— Но мне все равно все еще хочется набить тебе морду, — предупредил я его.
— За что? — удивилась Савитри, заглядывая мне в глаза.
— Ленка там из-за него чуть не…
— Это не Ленка, Агни, — сказал Шива. — Это Ума. Не дошло до тебя еще? Ты разыскал ее, Агни. В пятой своей жизни ты ее разыскал.
— Я промахнулся тогда? — снова скользнуло какое-то воспоминание: я подхожу к голограмме и разглядываю черную дыру в пространстве, а потом пробел, вспышка и пустота…
— Более чем. Мы с Савитри с ног сбились. Потратили на розыск четыре дня. Вообрази себе — четыре дня! При учете (если, конечно, ты это помнишь), сколько у нас текущих незавершенных дел, а все это время селекционеры подкидывали нам головоломку за головоломкой.
— А, наши дражайшие «старшие братья»! — снова что-то такое мелькнуло в голове, выдавая сразу результат и явно опуская за ненадобностью промежуточные звенья логической цепочки.
— Да, они самые! Савитри, между прочим, загнала три Гаруты в этой беспрерывной и беспримерной гонке.
— О, да! — засмеялась она. — Загнала их насмерть, если так можно высказаться о Гаруте.
Я вспомнил распростертые в небесах крылья последнего орлана. Значит, до него было еще два, и их я не помню.
— Нам уже намекали сверху, что мы ставим миссию под угрозу. Буквально позавчера. Но я послал их подальше. Если не вытянуть оттуда Уму и тебя, то какой вообще смысл в «Прометеусе» и всей этой возне? Гори оно синим пламенем, когда прошлому приходится приносить такие жертвы!
— Да, да, у меня тоже не раз возникала ассоциация с защитниками диких животных, которые попали к этим самым животным прямо в джунгли, — добавила Савитри, не отпуская моей руки. — Шива действительно наорал на них, представляешь? Наверное, в правительстве объявлено чрезвычайное положение.
Шива снисходительно махнул настоящей своей правой рукой:
— Не преувеличивай. Все не так плохо. И, как выясняется, все это обязано было произойти — иначе не было бы никого из нас и ничего, что мы имеем вокруг нас. Вот такой, Агни, парадокс организовался, пока вы с Умой прогуливались по старому недоброму прошлому. И вот тут-то как раз все шатко. Именно в этом отрезке таится наибольшая опасность для нашей цивилизации.
Я решительно ничего не понял из его слов.
— Ладно, — догадался он о моем замешательстве. — Все своим чередом. Сначала восстановим в памяти то, что ты уже и так знаешь, а потом подгрузим то, что выяснилось в твое отсутствие.
— Согласен.
И в знак окончательного примирения мы пожали друг другу руки. Две. Правые. Собственные. Манипуляторы сложились у него за спиной в замок и перебирали сплетенными пальцами в режиме ожидания. Я вспомнил, до чего сам не любил этот гаджет и с каким трудом мне удавалось с ним справляться при необходимости. А Шива его обожал и за многие годы работы привык, как к родным рукам. Недаром он забыл их снять перед встречей со мной.
— Но что случилось, когда ты был Степкой? Как ты погиб? И почему?
— Это уже другая история, как я сказал. Она связана с ятта.
«Побочный эффект создания сур», — молнией мелькнула в голове подсказка-определение для этих тварей.
— Ты хочешь сказать, что эти выкидыши творения могут представлять для нас какую-то опасность?
— Более чем, Агни. Еще неделю назад мы об этом даже не догадывались, уж слишком привыкли к тому, что ятта — это синоним дебилизма в крайней его стадии. А в их среде выявился Стяжатель.
— Это как?
— Это аккумулятор их общей энергии. Мы зовем его Стяжателем. Ты там называл его, насколько мне известно, Колдуном и даже пользовался портретиком, в точности отображавшим его внешность. И он не только далек от дебильности… Я сказал бы, что на шкале измерения возможностей интеллекта он занимает строго противоположную ей позицию.
— Порази меня молния, если я понимаю хоть что-то из того, что ты говоришь! — и я не преувеличил; в ответ на это Савитри только вздохнула, а Шива удрученно кивнул:
— Да, да, я знаю… По возвращении вчера мне тоже было несладко, но с тобой не сравнить: у меня не было за плечами четырех насильственных смертей. Поверь, приятель, я очень тебе сочувствую и готов помочь во всем. И Савитри, разумеется, тоже. Давай проделаем все, вернувшись к самому началу, если не возражаешь…
Беседа с профессором Аури
Последний тест меня доконал. После тридцати позиций с математическими вычислениями, каждое из которых для чего-то подытоживалось демонстрацией верного ответа, на ум ничего больше, кроме ручного огнетушителя ярко-красного цвета, не приходило. А что еще я мог вообразить в ответ на финальное предложение сходу назвать первый попавшийся инструмент и его окраску? Хоть огнетушитель с трудом можно отнести к инструментам, мне в мысли пришел именно он. И после тридцати бесцельных операций по сложению, вычитанию, умножению и делению мне, честно говоря, этим огнетушителем хотелось кого-нибудь… Впрочем, я спокоен, я спокоен!
Кому мы, пять несчастных технарей, ожидающих распределения, так не угодили, что нас уже который по счету день в течение десяти-двенадцати часов гоняют по совершенно невозможным вопросам, мало связанным с нашей профессией?! Предлагаемые тесты пригодились бы, как мне кажется, психологам или соцработникам…
Только нам, пятерым, выпала эта горькая участь. Я узнавал: остальные «молодые специалисты» вуза давно уже заполнили анкеты и разъехались, получив первую в своей жизни работу. Надо сказать, среди них были такие зубры, что мне, середнячку, и не снилось…
Впрочем, и наша пятерка весьма разнообразна по своим способностям, иначе я начал бы опасаться, не является ли это тестирование последним шансом устроиться хоть где-то. Вон тот, не помню его настоящего имени, только прозвище — Глашатай, — не просто зубр, а зубр в кубе: эрудит, с макушки до пяток нафаршированный энциклопедическими знаниями. А Энгер, мой приятель, наоборот — еще слабее меня во всех дисциплинах профиля. Галианна же при всей ее прилежности и остроумии слишком эмоциональна и вполне может от волнения запороть решение, особенно когда решать нужно на время. И, наконец, Рашель — такой же середнячок, как я, с мужским складом личности, даже одевается так, что с первого взгляда можно перепутать с парнем. Но с чувством юмора у нее большие проблемы. Оно есть. Но лучше бы не было вообще.
Словом, мы, все пятеро, абсолютно несхожи. Так по какому принципу?..
Наконец нас попросили покинуть аудиторию. Испытывая муки голода, мы ринулись в нашу столовую.
— Ой, не знаю, что я там наотвечала! — всю дорогу переживала Галианна. — Интересно, я верно выбрала синюю флейту в последнем вопросе?
Только-только усевшись за стол, мы переглянулись.
— Я представил красный молоток, — признался Глашатай.
— Я тоже, — кивнул мой приятель, и Галианна, закрыв рот ладонью, охнула:
— Значит, я ошиблась! Вот так и знала! Кажется, я, ко всему прочему, еще и сбилась при счете…
Рашель дернула бровью и свысока воззрилась на нее:
— Сбилась при счете? Там же были элементарные вычисления, и никто не устанавливал таймер!
— Я переволновалась! — Галианна сделала страшные глаза, как будто хотела загипнотизировать Рашель, чтобы заставить ее замолкнуть.
— Тебе, деточка, надо бы принимать успокоительное.
— Ну, раз ты такая умная, то что выбрала ты? — коварно сощурившись и поджав губы, спросила Галианна.
— Я вовсе не утверждаю, что я «такая умная». А выбрала я… — она по очереди окинула всех нас лукавым взглядом, — красный молоток — а-ха-ха-ха-ха! Красный молоток!
Рашель громко хохотала, небрежно шлепая руками по плечу то меня, то Глашатая, поскольку мы имели несчастье сесть по обе стороны от нее. И ей было совершенно безразлично, как нам пришлась ее очередная шуточка. Да, да, это была шутка от Рашель. Если еще кто-то не понял. Я же говорю: с чувством юмора у нее проблемы — он весь именно такой.
Оглушенные Рашелью, Энгер, Глашатай и Галианна забыли спросить мой итоговый ответ, и я порадовался, что не пришлось позориться. Теперь было совершенно очевидно, что верный ответ — красный молоток.
— Я умру, пока дождусь результатов! — повторяла Галианна даже за едой. — Вдруг меня отбракуют?
— Чтобы переживать по этому поводу, надо хотя бы знать, куда отбракуют, — выдвинул дельную мысль Энгер, и я с ним мысленно согласился, а он почувствовал волну: — Согласен, Агни?
— Угу, — я кивнул.
У нас с ним было отличное взаимопонимание с самого детства, а когда в старших классах мы начали пользоваться сенсорными обручами, то иногда и вовсе без слов читали мысли друг у друга.
— Вот-вот! — подхватила Рашель. — Может, это еще мы отбракуем их предложение! С чего это они взяли, что мы бросимся на него, как собаки на кость?
Галианна мечтательно вздохнула и закатила глаза к потолку столовой:
— А я хотела бы работать в министерстве, в их техотделе!.. У моей подруги там брат, он надышаться не может на свое местечко! Так, говорит, шикарно, и платят хорошо.
А мне было все равно. Я любил возиться с техникой, мне легко давалась химия. Дома меня в шутку даже называли заклинателем железок и стихий. Куда распределят, туда распределят. Откажут из-за неверно пройденного последнего теста — ни на миг не огорчусь. Я не гений, но устроиться где-нибудь на стажировку смогу без трудностей. А потом уже сам смогу выбирать, куда обратить свой взор — на министерство ли или еще куда. Смущало меня что-то нынешнее «распределение вслепую».
— Вы это… поменьше болтайте, — пробурчал вдруг Глашатай, как будто нарочно говоря неразборчиво, себе в воротник.
— А что такое? — прошептала впечатлительная Галианна.
— Есть у меня мысль, что подслушивают нас с вами все двадцать четыре часа. Не знаю, как именно.
— Сейчас всё возможно, — пожал плечами Энгер, неуклюже стараясь казаться по-прежнему беззаботным и после опасений Глашатая. — Ну так а что же теперь — молчать все время, что ли? Может, они хотят выяснить, какие мы вне аудитории? Не только профессиональные качества узнать, но и какие мы личности…
— Настоящий триллер! — хохотнула Рашель, а Галианна впервые за все те годы, что я их знаю, выразила с ней согласие и подхватила мысль:
— Может, они на последнем этапе запрут нас в темной комнате и будут ждать, пока мы не подеремся? Проверяют на психологическую стойкость?
— И кого отбракуют, по этой версии? — криво усмехнулся эрудит-Глашатай, основывавшийся на оголенной логике.
— Ну… проигравшего, например, — замялась Галианна. — Или, наоборот, того, кто первым полезет в драку. Тест на стрессоустойчивость.
— Первый вариант исключен, иначе они априори не отбирали бы в кандидаты женщин, — махнул рукою он.
Тут уже нахмурилась Рашель:
— Это еще с какой стати?
Глашатай и ухом не повел:
— С такой, что в этом случае женщина заведомо проиграла: мужчина всегда физически сильнее.
— Че-е-его?! А ну, давай, давай-ка проверим! — поднялась с места Рашель, подворачивая рукава туники.
Я знал, что девушка она очень тренированная, и обнажившиеся мускулы на ее руках были тому подтверждением. Тощий и сутуловатый Глашатай против нее выглядел сущим хлюпиком. Да что там кривить душой, таким он и был. Физически. Да и в спортзале я его не видел ни разу, не знаю, как он сдал нормативы…
— Еще чего! — презрительно бросил он в ответ на вызов Рашель. — Я еще не развил мысль, а ты лезешь в бутылку.
— Ну-ну, развивай свою мысль, — разрешила она и нависла над ним, притопывая ногой.
— С вашего позволения, я пересяду, — он подвинул ее и спокойно пересел на свободный стул возле Энгера. — Второй вариант также исключен: ни один нормальный мужчина не полезет в драку с женщиной. Даже если женщина полезет в нее первой. Таким образом, женщина проиграет и во втором случае: она первой полезет в драку и проявит «стрессонеустойчивость», если им важен именно этот пункт. Здесь очевидно что-то иное.
Внезапно на всю столовую прозвучал голос нашего декана:
— Дипломникам Галианне и Агни срочно явиться в экзаменационный сектор. Повторяю…
— Всё, — побелела Галианна и сжала кулачки на коленях. — Отбраковали!..
Я тоже так подумал, но особенного сожаления не испытал и без всякого трепета поднялся из-за стола.
— Оптимистка ты наша! — снисходительно похлопав сокурсницу по плечу, сказал Глашатай. — Иди уже. Может, не все так плохо.
Энгер знаком показал мне держаться и мысленно, взглядом, прибавил заверения в солидарности. Но было видно, что эти трое считают нас выбывшими из игры и в душе довольны.
— Я боюсь, — шепнула мне Галианна в лифте. — Жутко боюсь!
— Ну перестань, не убьют же нас, — я засмеялся и пожал ее ледяную руку.
— Я сама себя… уважать перестану, — сквозь стиснутые зубы парировала она, никак не желая принимать утешения.
— Да брось, Галия. Над нами ставят какой-то эксперимент, как над лабораторными крысами, и никто не удосужился сказать, ради какого куска сыра мы все это делаем…
— Да, странно… Наверное, во мне слишком много честолюбия…
— Эмоций в тебе слишком много.
— Ну да. И эмоций… А ты всегда такой спокойный…
— Просто нет повода волноваться.
— Откуда ты это знаешь?
— Гм… Чувствую… и логически понимаю.
— А я логически понимаю, но внутри все переворачивается.