– Ты чего не ешь, а? – спросил он, указывая на люля-кебабы: – невкусно?
– Я... не голодна.
– Понятно. – Микки еще раз окинул ее взглядом и почувствовал, что хочет ее. Всю. И сейчас.
– Слушай, может мы могли бы пройти в гостиницу? – предложил он.
– Почему нет? – она пожала плечами: – все равно ты уже заплатил. Это твой час. Только вот в гостиницу не надо, это дорого. Пойдем ко мне, здесь недалеко.
– Давай к тебе. – согласился Микки, вставая.
– Извини. – сказала Зара: – можно я заберу это с собой? – она кивнула на недоеденные кебабы и бургер: – все равно выкинут, а ты уже заплатил...
– Забирай.
Они шли и шли. Фонари попадались все реже, а трещины на асфальте все чаще. Пакеты с мусором, нарочито брошенные посреди улицы, надписи яркими красками поперек старых кирпичных стен, разбитые стекла и устойчивый запах мочи в подъезде. Тусклая лампочка едва освещала номер на двери, облезшая краска чешуей сползала с деревянного косяка.
– Холодно, – сказал Микки, протиснувшись в дверь вслед за Зарой. Пустая маленькая квартирка, голые стены, кушетка, небольшая тумбочка и бумажная перегородка с нарисованными на ней журавлями.
– У нас отопление выключили. – извиняющимся тоном сказала Зара: – но я печь поставила, вот тут, в углу. Просто дров нет. Извини, я сейчас. – она исчезла за перегородкой. Микки осмотрелся и сел на старый табурет. Что он здесь делает? По всему выходило, что дела у Томоко шли из рук вон плохо. Микки не любил проблемы. По крайней мере он не любил проблемы у тех девушек, с которыми он проводил время. У него и своих проблем хватает, подумал он, может быть уйти отсюда к черту? Но всплывшая в памяти фигурка Зары и то, что он уже заплатил деньги удержало его. Да, он, Микки Ханникенен – добрый человек, но если его, Микки разводят на деньги, то он может сказать – без шансов, приятель. И сейчас он уйдет отсюда и ноги его здесь больше не будет, но не раньше, чем эта красотка даст ему все, за что он уже заплатил. Верно.
– Извини, я заставила тебя ждать. – сказала Зара, появившись из-за перегородки. Она подошла к нему и положила руки на плечи. Микки прижал ее к себе. Черт, подумал он, она меня с ума сводит, вот ради этого и стоит жить, стоит бороться, стоит все это... Какой-то шорох за перегородкой заставил его обернуться.
– Что это? – спросил он, насторожившись. В голове пронеслись тревожные мысли, в этом районе нет ничего невозможного, там может быть здоровенный громила с обрезком трубы в кулаке, и пока девушка-приманка отвлекает внимание, он огреет его по голове, ограбит и бросит где-нибудь в гетто, или это ревнивый муж с пистолетом в руке, а то и сутенер или...
– Это... ничего, не обращай внимания. – сказала Зара, обнимая его. Микки оттолкнул ее, Зара отлетела на кушетку, а он был уже на ногах. Он подскочил к перегородке и рывком отдернул ее, готовый дорого продать свою жизнь. И замер. За перегородкой, на маленьком матрасе, постеленном прямо на полу, сидела маленькая девочка, закутанная в одеяло. Девочка ела люля-кебабы, сжимая их в кулачках, на ее щеках застыли две белые полоски от высохших слез.
– Что за ... – начал было Микки. И заткнулся. Девочка подняла на него глаза и вздрогнула, словно ожидая удара.
– Извини. – сказала Зара за спиной: – обычно она ведет себя тихо. Просто ты купил очень вкусные кебабы. Вообще-то ей молоко нужно, без молока она кашляет, но я потом схожу, куплю, ты же дал мне денег. Не обращай внимания, просто закрой перегородку, она не будет нам мешать.
– Это твоя дочь? – спросил Микки охрипшим голосом.
– Да. – сказала Зара. Микки закрыл перегородку, подошел к кушетке и сел на нее, уронив голову на руки. Зара обняла его.
– Постой. – сказал Микки: – я не могу... так.
– Я...я могу вернуть тебе деньги. – с трудом сказала Зара: – только...
– Нет, не надо. – сказал Микки, вставая: – я скоро приду.
Через пять минут он уже шел по улице твердым шагом.
Через двадцать он остановил такси.
Через час он вошел в дверь "Золотого Льва", самого престижного ночного клуба в городе. Сперва он подошел к Моне-младшему, продувному еврею, который зарабатывал на всем, на что только можно было делать ставки или заключать пари.
– Послушай, Моня. – сказал он, наклоняясь к нему: – какие ставки я могу сделать... – тут он понизил голос и никто из рядом стоящих не услышал, что он сказал.
Потом он отдал Моне остаток денег и золотые часы. И направился к дверям в чилл-аут походкой человека, наконец обретшего смысл в этой жизни.
Двое громил в пиджаках и галстуках, которые смотрелись на них, как седло со стременами на дойной корове, заступили ему дорогу.
– Эй, ты куда? – спросил один из них, тот что слева.
– К Уоллесу.
– Мистер Уоллес занят. Иди, погуляй. – сказал тот, что справа. Тра-ля-ля и Тру-ля-ля. Близнецы-переростки, не отягощенные интеллектом и сомнениями.
– Да какого черта... – сказал Микки себе под нос и ввинтил свой кулак в челюсть Тра-ля-ля. Тотчас присел и над головой у него пронесся хук Тру-ля-ля. Сильно. Мощно. Глупо. Микки отправил второго близнеца в нокаут. Потом была золотая дверь. Вернее – позолоченная. Ее Микки открыл одним пинком.
– Уоллес! – крикнул он: – Уоллес!
– Кто назвал мое имя? – раздался голос и сквозь расступившуюся толпу полуобнаженных девушек, и молодых развязных парней в смокингах, вышел сам чемпион.
– А... это ты. – сказал Уоллес, разглядывая Микки: – никак тебя сюда волоком доставили, а?
– Уоллес... – сказал Микки подходя к нему. Тотчас появилась охрана, они набросились на него со всех сторон и сразу. Ему скрутили руки и повалили на пол.
– Уоллес! – крикнул Микки, пока его тащили вниз по лестнице. Гости вышли вслед за охраной, они лелеяли в руках свои бокалы с мартини и улыбались, предвкушая зрелище.
– Уоллес! Ты что, боишься меня? Поговорим как мужчина с мужчиной!
– Стойте! – сказал чемпион, подняв руку: – этот задохлик хочет поговорить со мной. Отпустите его.
– Но, сэр...
– Я сказал отпустите. Это мой гость. – Микки отпустили. Чемпион подошел ближе.
– Что тебе нужно, Микки? Ты проиграл честно.
– Я знаю. – с трудом сглотнул Микки: – я знаю, Уоллес. Просто мне нужны деньги, а я сейчас на мели...
– Интересно. – пророкотал Уоллес: – с чего это ты решил, что я занимаюсь благотворительностью?
– Благотворительностью? Это я занимался благотворительностью, когда сдал бой тебе, ты старый орангутанг! – выкрикнул Микки. В толпе приглашенных зашептались. Уоллес побагровел.
– Ты не сдавал бой! Я просто побил тебя.
– Да что ты говоришь? Тогда может повторишь свой подвиг? – Микки стянул с плеч грязный пиджак и бросил его под ноги, повертел головой разминаясь.
– Ну? Если ты действительно сильнее меня – так сделай это еще один раз. Побей меня. Иначе все поймут, что бой был подставным!
– Я не собираюсь драться с тобой здесь. – сказал Уоллес: – присылай своего агента, Ханникенен и мы поговорим об этом. Я не дерусь бесплатно.
– Хорошо. Все слышали это? – крикнул Рико, поворачиваясь к толпе: – он все делает за деньги. Продажный боксер! – он выкрикнул это еще раз, а когда обернулся, то первое, что он увидел был кулак Уоллеса. Чемпион не выдержал.
– Хороший удар. – сказал Микки, тряся головой: – правда подлый. Так что, потанцуем? – он поднял кулаки и двинулся к центру воображаемого ринга прямо посреди шикарного танцпола "Золотого Льва".
Через два часа он лежал на столе в операционной "скорой помощи" и молоденькая медсестра зашивала ему порванную губу, он же прижимал к груди пакет с молоком, а карманы оттягивали деньги, полученные от Мони-младшего. За соседним столом сидел пожилой доктор и заполнял его медицинскую карточку.
– Мда, молодой человек... – сказал он: – сотрясение мозга, треснули два ребра, губа порвана, бровь рассечена...
– Видели бы вы того парня. – прохрипел Микки, криво улыбнувшись порванной губой. Медсестра шикнула на него.
– Видел. Уоллеса привезли к нам на десять минут раньше. Он в реанимации. И что вы не поделили, а?
– Я поставил на этот бой. – объяснил Микки: – тридцать к одному. Доктор, пошлите кого-нибудь купить дров и отослать пакет молока, по одному адресу, а? Очень нужно.
– Деньги... слава... популярность... – покачал седой головой доктор: – и вы готовы калечиться из-за этого?
– Нет, не из-за этого. – сказал Микки, который наконец обрел свою мотивацию: – драться нужно только за что-то действительно стоящее...
– И за что же вы дрались сегодня? – иронически поднял бровь доктор.
– За молоко, доктор. – серьезно ответил Микки: – за молоко.
Горы
Было уже за полночь, когда Иванов сквозь сизый сигаретный дым увидел свою гору. Он не поперхнулся, не остолбенел, у него не перехватило дыхание, и сердце билось все также ровно. Просто пришло осознание, что это – ТА САМАЯ гора.
"Гора" сидела очень ровно на высоком стуле за барной стойкой. Сапоги на небольшой шпильке опушенные мехом, высоко закатанные джинсы, полоска голой поясницы, обтягивающая кофточка. Стройная шея, черное каре. Волос блестел как атлас.
"Гора" оказалась японкой, совсем худенькой с маленькой грудью. Она пила коктейль и болтала с барменом. Часто обнажались в улыбке влажные белые зубы.
Неторопливо допив скотч, Иванов встал.
Стэн стоял, зажмурившись и высунув язык, – пушистые хлопья снега падали на его щеки, нос, а некоторые угождали прямо в дышащий паром рот.
–- Стэн!!
Кто-то со свистом и гиканьем вылетел из-за угла.
"Егор!" – Стэн радостно распахнул глаза. Рот, однако, так и остался открытым, а челюсть свесилась еще больше, когда он увидел, ЧТО тащит за собой на веревке Егор.
Нет, не санки, а СУПЕР-ПУПЕР САНИ! Самые классные сани, которые Стэну приходилось видеть за все свои десять лет! Егор стоял подбоченясь, позволяя другу как следует рассмотреть сокровище.
–- Разрази меня гром! – это любимая фраза Стэна из книжки про пиратов, приберегаемая специально для подобных случаев.
–- А то! – Егор медленно обошел сани, стряхивая с них снег: –- Дядька сделал. Мы на них свободно вдвоем поместимся.
–- Да тут даже вчетвером не тесно будет! Мировой у тебя дядька, Егорка!
Стэн аж прыгал от радости, и Егор, скинув свою напускную важность, счастливо расхохотался.Тут на него налетел Стэн и повалил друга в сугроб. Захлебываясь от смеха, они катались по снегу, тузя друг друга в толстые пуховые куртки.
Эллис. Ее звали Эллис, на американский манер. "Я буду звать тебя Фудзи" – решил про себя Иванов: – "Моя Фудзи".
Фудзи повела себя странно: легко пошла на контакт, а потом вдруг потеряла к нему интерес. И сердце действительно екнуло, когда она долго не появлялась из туалета.
–-Нет, для таких саней нужна действительно Гора! А что там в Вишневом саду – так, кочки для девчонок.
–- Тогда, может, на реку?
–- Нет вдвоем там скучно... А если на гору, которая за церковью?
–- Марии Магдалены? Блин, далековато...
–- Фигня! – Егор уже вскочил: – До вечера времени – хренова куча!
–- Точно – хренова куча! – Стэну ужасно понравилось сильное словцо: – Ну просто охрененная кучища! Ай да!
Схватив сани, они побежали.
Когда подошли к подножью, снег уже перестал падать. Вокруг звенела ослепительная тишина. Гора казалась волшебной, и уже не было сомнений, что только на ней можно опробовать супер-сани.
Но она вернулась. Положила руку на его ладонь и посмотрела прямо в глаза. В следующее мгновение уже он целовал эти глаза, эти ресницы, эти брови в номере наверху. Словно хрустальную положил ее на кровать и, раздевая, застыл. Лихорадочное нетерпение, предвкушение... и страх переворачивали его душу.
На вершине стояли, затаив дыхание, склон уходил далеко вниз, и туда в бесконечность уходили их следы. Сердца тяжело бились в грудных клетках и, непонятно почему, в горле стоял ком.
–- Обычно люди лезут на горы, чтобы достичь вершины, а мы – чтобы спуститься...- сказал Егор и улыбнулся. Его охватило возбуждение.
Мальчишки сели на сани, покрепче ухватились друг за друга и стали отталкиваться ногами. Сани двигались к краю неохотно, а потом будто ухнули в яму.
–- Ааааааааааа!!! – они кричали, но не слышали себя. Звук не успевал и оставался позади. А на них несся бесконечно белый склон. Они врезались, влетали в ставший плотным и колючим воздух, обдирая об него лицо. И кричали, кричали... Казалось вместе с криком вылетают их сердца, а души трепещут в животах, как мотыльки.
Слезы, брызнувшие из глаз, не текли вниз, их размазывало по вискам, они убегали за уши.
Через много жизней сани, скрипнув, остановились. Друзья упали на снег и молча лежали, уставившись в серое небо.
Она притянула его, и вихрь плоти засосал их. В ушах гудело, он чувствовал, что кричал, но не слышал себя. Словно в тумане видел вздымающиеся над собой груди.
Слезы стекали из уголков глаз к вискам, и крик все еще звенел в комнате. Фудзи уснула мгновенно. Иванов долго пялил невидящий взгляд в потолок. Покачиваясь, встал, пошел в туалет. Помочился, а потом стоял над унитазом, держа в руках мягкий, опавший член.
–- Эй, Егор, а сани?
–- Оставь их. Они больше не понадобятся.
Он никогда не катался на санях с тех пор. Зачем?
Иванов вернулся в спальню. Нащупав в темноте одеяло, лег рядом с посапывающей Фудзи. Подумал, что будет лежать без сна до рассвета, и тут же провалился в черное глухое забытье.
Эпилог.
Мальчишки возвращались в сумерках. Без саней.
–- Стэн?
–- Да?
–- Интересно, а что чувствовала гора?
Принц и Принцесса
Он следил за ней тысячью глаз. Ночью и днем. Круглосуточно. Когда он спал, за ней продолжали следить бесстрастные зрачки его глаз, записывающих на пленку каждое ее движение, каждый вздох, каждый шорох в тиши ее спальни. Он был повсюду, но она не ощущала его. Нет, иногда она...
Таня оглянулась назад и нахмурилась.
– Эй, ну ты чего? – спросила у нее Лапочка, остановившись и топнув ножкой: – мы же опоздаем!
– Да, так... – рассеяно ответила Таня, проводя взглядом по фейерверку уличной рекламы: – ничего. Показалось...
– И что тебе все время кажется что-то? Ты, наверное, припадочная? У меня тетка с отцовской стороны, Галей звать, так та тоже бывало остановится посреди улицы и стоит, смотрит, как трава на газоне растет. Так потом она своего мужа сто раз ножом в живот ударила, вот, – сказала Лапочка с какой-то непонятной гордостью. То ли за тетку, то ли за количество ударов.
– Не может быть, – покачала головой Таня, позволяя Лапочке увлечь себя за ней.
– Что не может быть?
– Сто раз. Сказки...
– Ну может и не сто, – погрустнела Лапочка: – только он все равно помер. Да туда ему и дорога, он ее давно доводил. Водку пил, деньги из дома таскал. Один раз на Иванова накричал. Чуть не подрался с ним.
– Стой, не тащи ты меня так, у меня каблуки отлетят! Чего ты несешься, как лошадь?
– Если из-за тебя, Танька, мы сейчас опоздаем, то я с тобой не знаю что сделаю! – прокричала Лапочка.
– Дался тебе этот концерт!
– Вот и дался! Там же Рики Монтано выступает. Вот возьмет и заметит, какая я, Лапочка замечательная девушка. И увезет меня в свой замок на берегу... эээ, какого-нибудь моря.
– Ага, он спит и видит...
– Сарказм – это бессилие юмора, дорогая моя. Его импотенция... – с важным видом сказала Лапочка. Они не выдержали и прыснули. Постовой на углу улицы только головой покрутил им вслед, а подружки вбежали в холл концертного зала, умирая от хохота.
Скопление народа не смущало его. Он знал, где она находится, что она говорит и с какой частотой бьется ее сердце. Если было бы нужно, то он с закрытыми глазами мог бы нарисовать контуры ее рта, или рассказать ее ночные страхи или мечты.