КПП представлял собой старую кирпичную сторожку и пару деревянных пильных козлов, загораживающих дорогу к кампусу, перед которыми было расставлено несколько оранжевых пластиковых конусов. Машина притормозила у сторожки, из которой появился Старый Алкаш. Сторож наклонился и осмотрел находившихся в машине людей.
Старый Алкаш, так звали студенты почтенного привратника. Арктур никогда не задумывался над тем, как его зовут по настоящему. Уже с самого утра от старика за милю несло спиртным. Распухший нос и одутловатые щеки профессионального алкоголика изобиловали прожилками лопнувших капилляров.
Арктур почувствовал, как от привратника опахнуло алкоголем, и сморщил нос.
«Рановато начал», – сделал вывод парень.
– Доброе утро, мистер Менгск, – сказал Старый Алкаш, снимая фуражку при виде Ангуса. Лишь единицы людей на Корхале не знали отца Арктура в лицо. Его "показушная" политическая позиция и практически постоянная ругань с Конфедерацией, всегда были в центре внимания репортажей СНВ.
Ангус был известен во многих кругах Корхала, но в местах, на которые он тратил много денег, – а академия была таким местом – его чествовали, и прислуживали ему как особе королевской крови.
Старый Алкаш пошаркал к козлам и с кряхтением убрал их с дороги. Потом он собрал конусы и махнул машине. Водитель дал газу, и машина проехала вперед.
– Десять миллионов на «усиление мер безопасности», чтобы защитить сыновей и дочерей Корхала от нападений повстанцев, – сказал Ангус, качая головой, когда мимо пронеслось тупое ухмыляющееся лицо Старого Алкаша, и машина въехала на территорию академии. – Дорогая, ты помнишь тот благотворительный бал, который академия устроила, чтобы собрать деньги на улучшение этих самых мер безопасности?
– Да, помню, – сказала мать Арктура с ноткой отвращения. – Этот мерзкий директор Стигман вел себя как какой-нибудь скользкий торгаш, всеми силами выпрашивая эти деньги. Весьма неприятный был вечер.
Ангус кивнул.
– Я пожертвовал более полумиллиона в тот фонд, и теперь вижу, какую безопасность они на них купили: пара деревянных досок и несколько дорожных конусов, передвигаемые неподобающе одетым толстяком. Держу пари, большая часть тех средств ушла Стигману в карман.
Арктур запомнил на будущее эту деталь и уставился на громаду Стирлингской академии, возвышающейся над прекрасно ухоженным лесом и бескрайними просторами пышной зеленой травы. Лужайку украшали лучшие образцы фигурной стрижки, а молодежь уже практиковалась с рапирами под бдительным надзором Мастера Миямото.
– Если бы не уровень здешних преподавателей, я бы предпочел учить мальчика сам, – продолжил Ангус, и Арктур еле удержался, чтобы не рассмеяться от этой мысли.
Почти столетнее здание было построено из полированного серого гранита; от него просто веяло богатством. Величественная галерея с колоннами прикрывала вход, а треугольный фронтон был украшен изображениями героических личностей и знаками академического и военного отличия.
Резные статуи, стоящие в нишах по всей длине зданий, и замысловато вырезанные узоры заполняли пространство между высокими, узкими окнами. Несмотря на то, что здание было старым – одним из старейших на Корхале, – его карнизы и крыши были оборудованы сложными системами наблюдения и прослушивания; хотя, зачем профессорам было нужно следить за студентами, оставалось для Арктура загадкой.
Прохрустев по гравию, "Терра-кугуар" остановился у широкой каменной лестницы парадного входа в Академию. Одетый в ливрею швейцар спустился по ступенькам и открыл заднюю дверь машины.
– Тебе пора, дорогой, – сказала Кэтрин Арктуру.
Арктур кивнул и посмотрел на Дороти.
– Скоро увидимся малышка! – попрощался он с сестрой. – Я напишу тебе кучу писем, и мамочка прочитает их тебе.
– Я умею читать, глупый. – Дороти надула губки. – Сама прочитаю.
– Ну разве не умница! – засмеялся Арктур.
Дороти бросилась к нему на шею и крепко обняла.
– Я буду скучать по тебе Арктур!
Парень захлопал глазами от удивления. Обычно Дороти с трудом выговаривала его имя, коверкая звуки и называя его то "Актур", то "Арктрур". Но сейчас она произнесла имя без ошибок.
Арктур освободился от объятий Дороти и передал сестру матери. Кэтрин тепло улыбнулась ему.
– Остался только один семестр, дорогой, – сказала она Арктуру. – И затем все дороги в мир будут для тебя открыты. Я обещаю. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Хорошо?
Арктур глубоко вздохнул и кивнул. Он без угрызений совести мог обмануть надежды отца, но когда чувствовал, что подвел мать, это задевало его за живое.
– Все в порядке, – ответил Арктур. – Я закончу обучение.
– Лучше бы так и было, – проворчал Ангус. – Потому что я не хочу тебя видеть раньше твоего выпускного. Понятно?
Арктур не потрудился ответить. Он вышел из машины, слегка злорадствуя, заметив каким испепеляющим взглядом мать наградила отца.
Но это было слабым утешением. Неприятный осадок все равно остался в его сердце.
Однако, как только он получит образование, то сможет отправиться куда угодно.
Куда-нибудь подальше от Ангуса Менгска. Так далеко, насколько это возможно.
Через три месяца, обязательство торчать здесь утратит силу.
Директор Стигман недвусмысленно дал понять Арктуру, что тот все еще студент только благодаря отцу. Который очень много делает для академии. Арктур то и дело слышал в свой адрес предупреждения: что он ступил на тонкий лед, балансирует на лезвии ножа, ходит по краю пропасти, и другие избитые фразы.
Занятия шли как обычно, если не считать дополнительного внимания уделяемого Арктуру со стороны персонала Академии. В том, что к этому приложил руку отец, парень не сомневался. И, из-за этого внимания, он лишился возможности исчезать вечерами в город, чтобы развеять невыносимую скуку.
Арктуру казалось, что вся академия следит за его персоной, и что даже бывшие дружки-единомышленники предупреждены об опасности общения с ним.
Таким образом, в последний семестр, большую часть свободного времени Арктур провел в библиотеке академии, читая и перечитывая медиа-книги какие только попадались под руку. О политике, о геологии, о психологии или войне. Многие книги он уже практически выучил наизусть, но каждое перечитывание позволяло глубже проникнуть в смысл и суть произведения.
Арктур, как и обещал, писал письма Дороти. Получаемые ответы служили ему поддержкой и одной из немногих маленьких радостей. В этих письмах мать сообщала ему, как обстоят дела в мире за стенами Академии. Арктур удивился откровенности, с которой она сообщала ему о бунтах в колониях и мирах Периферии. Их число неуклонно возрастало. Помимо этого она рассказывала о последних сплетнях в обществе, однако тем, связанных с его отцом старалась не задевать. Но Арктуру не требовалось писем из дома, что бы знать все о делах своего отца.
Передачи СНВ изобиловали репортажами об его пламенных выступлениях, осуждающих коррупцию Старых Семей и Совета Тарсониса. Одновременно с этим Ангус публично осуждал нарастающую волну беспорядков и волнений на Корхале. Но, несмотря на это, Арктур знал, что за смертью сотен солдат Конфедерации – от результатов взрывов и террористических нападений – стоит он, его отец. И это он подбрасывает уголь в топку.
Подходя к вопросу беспристрастно, Арктур действительно восхищался умением Ангуса демонстрировать непричастность к беспорядкам. Но в тоже время Ангус тонко намекал, что беспорядки – это неизбежные последствия притеснений Конфедерации. Что в свою очередь способствовало росту симпатий к делу Сопротивления.
Поскольку Арктур находился в Академии на положении изгоя, теперь ничто не мешало его однокурсникам, высказывать ему все, что они думают о Ангусе. Многие из них происходили из состоятельных семей, имеющих тесные связи с Конфедерацией, и не находили себе места из-за изобличающих выступлений Ангуса Менгска.
Хотя Арктур не хотел иметь ничего общего с политикой отца, у него хватало здравого смысла признать, что речи Ангуса наполнены глубоким смыслом. Тем не менее, травля, устроенная на него сокурсниками, лишь подогревала обиду на главу семьи Менгск.
Что позволяло Арктуру легче переживать горечь обид, так это предвкушение приятного времяпрепровождения в обществе Жюлианы Пастер.
В тот день, когда Арктур приехал в Академию, он получил от девушки письмо. В нем Жюлиана деликатно поинтересовалась о его здоровье и о возможности встречи в один из дней, когда ему будет разрешено выйти за пределы кампуса. С хирургической точностью Арктур вычислил скрытый смысл заложенный в письме девушки, – за ширмой банальностей чувствовался неприкрытый интерес к его персоне.
Очевидно чувство симпатии, возникшее между ними за то короткое время, что они провели в убежище, окрепло, несмотря на нынешнее "заточение" Арктура. Или, скорей всего, наоборот, благодаря ему.
Арктур написал девушке ответ. Содержание письма пестрело описаниями недостатков однокурсников, глупости преподавателей, и тягот практически тюремного заточения в стенах Академии.
Каждая фраза в письме была тщательно продумана, снабжена вкраплениями остроумия и эрудиции и с достаточной долей самокритики, чтобы не допустить толкования его слов, как бахвальства. Ничего такого, что выставило бы его воображалой. То, что самокритика совершенно надуманная, не казалось Арктуру враньем. В любом случае, получаемые в ответ бурные письма служили лишь подтверждением того, что его «писанина» имеет успех.
В течение всего срока переписки Арктур все больше убеждался, что окончательно очаровал Жюлиану. Он не мог не отметить контраста относительно их первой встречи в бункере. Словно только сейчас Жюлиана оценила его личные качества, и уже присматривается к нему как к потенциальному жениху.
Однако Арктур не забыл ее пьянящей красоты, и в его памяти девушка занимала особое место. Письма к ней стали для него отдушиной, возможностью поспорить или, иной раз, поделиться грандиозными планами на будущее. С другой стороны, желание поддерживать дружеские отношения начало потихоньку угасать. Но Арктур продолжал переписываться с Жюлианой, с надеждой, в конечном счете, затащить ее в постель.
Это станет финалом поставленной задачи. Которая когда-то казалась невыполнимой. Но теперь, как выяснилось, оказалась достаточно простой.
Недели и месяцы проходили как в тумане. Арктур слушал скучные лекции, без всяких усилий выполнял до неприличия простые задания. Конец всему этому забрезжил лишь тогда, когда за две недели до каникул, директор Стигман собрал выпускной курс в главном актовом зале центрального корпуса Академии.
Это была роскошная сводчатая комната со стенами, обшитыми кедровыми панелями, с обрамленными золотом портретами бывших известных студентов, с высокими потолками и дубовыми балками. Каждое утро Стигман устанавливал помост, чтобы становиться за своей кафедрой и обращаться ко всем старшим классам, объявляя результаты спортивных достижений академии и отзывы предполагаемой значимости.
Иногда актовый зал использовался для проведения безупречных балов для учителей или для приема сановников, рассказывающих студентам о преимуществах гражданской службы, или об иных подобных скучных вещах.
Одетые в одинаковую форму студенты тоскливо входили в зал, и Арктур на мгновение задумался о том, как и о чем их сегодня проинформируют. Приближаясь к двери, он услышал взволнованные голоса из актового зала, о том, что их ждет что-то непривычное и из ряда вон выходящее.
Он прошел под сводчатым входом в актовый зал и девизом академии «αἰὲν ἀριστεύειν», который означает «всегда быть лучшим» на одном из мертвых языков Старой Земли.
Перед помостом стояло много неудобных стульев, на которых сидели взволнованные студенты. Директор Стигман стоял за своей кафедрой, по-видимому, очень довольный собой, но внимание Арктура привлекли три громадные фигуры, стоящие по стойке «смирно» позади директора.
Они возвышались над Стигманом, чуть ли не на метр с лишним, словно аршин проглотили, и выглядели просто огромными из-за тяжелой брони из неостали.
Благодаря прочитанной в библиотеке технической литературе, Арктур узнал этот тип брони.
Это были боевые бронескафандры ДВК-300 – новейшая модель, приходящая на смену серии ДВК-200.
Боевые бронескафандры...
Которые носят солдаты десантных войск Конфедерации.
ГЛАВА 4
Директор Стигман не тратил даром времени и поспешил скорее начать. Как только все старшеклассники уселись, он уперся в кафедру обеими руками и наклонился вперед; Арктур знал, что директор считал эту позу авторитетной. На самом деле, подобная поза только подчеркивала невысокий рост Стигмана; но либо этого никто кроме Арктура не замечал, либо никто не спешил намекнуть об этом директору.
– Нам, несомненно, повезло, – начал Стигман, его гнусавый голос раздражал Арктура, – принимать у себя представителей бравых десантных войск Конфедерации, которые пришли пообщаться с вами сегодня. Их визит для нас – великая честь, и я уверен, что вы горячо их поприветствуете, как положено в Академии Стирлинга.
Последнее замечание, безусловно, было приказом, и юнцы с энтузиазмом начали бурно аплодировать, пока Стигман покидал кафедру. Под гром аплодисментов один из солдат вышел вперед и, прогрохотав тяжелой поступью по деревянному полу помоста, занял место директора.
Остановившись перед кафедрой, десантник снял шлем.
Тут-то и выяснилось, что он – на самом деле она.
И удивительно хорошенькая она!
Женщина-десантник положила шлем на кафедру и улыбнулась собравшимся юношам, которые, достаточно предсказуемо, теперь проявляли гораздо бОльший интерес к этой утренней беседе. За спинами бойцов поднялся занавес, открывая вид на большой экран с проекцией красно-голубого флага Конфедерации, энергично развевающегося на ветру, на фоне золотого заката. Видеоряд сопровождался энергичной музыкой, идущей из акустической системы актового зала.
– Доброе утро. Разрешите представиться – Ангелина Эмилиан, – начала девушка. – Я капитан 33-й десантно-штурмовой дивизии десантных войск Конфедерации, и сегодня я пришла сюда по просьбе вашего директора, чтобы провести с вами беседу по поводу карьеры в десантном корпусе армии Конфедерации.
Капитан Эмилиан подошла к краю помоста и уперлась руками в бедра.
– Знаю, о чем вы подумали.
По залу пробежал нервный смешок, намекающий на то, что Эмилиан лучше не знать, о чем в тот момент подумало большинство парней.
– Вы подумали: «Какого черта я захочу вступить в десантные войска?». Верно? Тем более, как выпускники этой школы, вы, вне всяких сомнений, ожидаете получить легкую и хорошо оплачиваемую работу. Кроме того, десант – это ведь опасно. Вас могут убить. Ведь наш корпус для неудачников, у которых нет других вариантов».
Арктур увидел, как округлились от удивления глаза директора Стигмана. Презентация капитана Эмилиан очевидно начиналась совсем не так, как он себе представлял, и только по этой причине отношение Арктура к симпатичному капитану немного потеплело.
– Ну, если вы так думаете, у меня есть для вас одна новость, мальчики. Вы глубоко ошибаетесь. – Капитан Эмилиан окинула пристальным взглядом актовый зал.
Уверенность и суровое поведение девушки привлекли всеобщее внимание.
– В основе десантных войск Конфедерации лежат три принципа, – сказала Эмилиан, ударяя кулаком в ладонь, чтобы выделить каждый. – Сила. Гордость. Дисциплина. Эти идеалы предоставили возможность Десантному Корпусу и Колониальному Флоту защищать интересы Конфедерации на окраинах галактики в течение вот уже более полутора столетий. И прямо сейчас вы думаете, что десантники – это всего лишь ресоциализированные черепные коробки. Но я здесь для того, чтобы уведомить вас, – это не так. Десантниками становятся люди из всех слоев населения, всех уровней общества, и всех их объединяет одно – преданное служение во благо сохранения нашего образа жизни.
Во время выступления Эмилиан на экране появлялись изображения смеющихся солдат, спускающихся на веревке по отвесным скалам на берегу моря, играющих в пэдбол[16] или катающихся на лыжах по заснеженным горным склонам. Арктуру казалось, что если они так превосходно проводят время, то просто удивительно, как им удается еще и служить.