— Мелочи? — бронзовое лицо Джонсона обрело меланхоличное выражение. — В сущности все в жизни — мелочи. Кроме конечной цели, которую мы сами себе выдумываем. У вас есть такая цель, Тим?
— Конечная цель — достойно встретить смерть. А она, простите, придумана не нами.
— Мило. Очень мило… Но не будем терзать себя безысходными мыслями. Пока я есть, смерти нет, когда приходит смерть, нет меня. Не помните, кто это сказал?
— Кто-то из бессмертных, но грош цена их бодряческим сентенциям.
— Вы экзистенциалист?
— Я против всяких «измов». За одним-единственным исключением.
— И это…
— Буддизм.
— Ах, да! Как это я сразу не сообразил. Четыре благородные истины вполне укладываются в ваше миросозерцание. Книги, путешествия, ночевки в монастырях, дружба с далай-ламой…
— Вы и впрямь знаете все мои книги?
— Наивный вы человек! Индустрия кино ворочает миллиардами долларов. Мы очень осмотрительно подходим к каждому кандидату на самую проходную роль. Тем более, когда встает вопрос о сценаристе. Да, я собрал на вас пухлое досье, хоть это и вызвало у вас определенные подозрения. И я совершенно обдуманно заговорил с вами по-английски, чтобы понять, насколько быстро вы адаптируетесь в нашей среде.
— Едва ли я смогу написать сценарий по-английски.
— И не надо! — Джонсон в шутливом испуге замахал руками. — Не делайте этого, ради Бога. Как будто мы не найдем подходящего переводчика… Ту же Нину де Буа, что столь блестяще перевела «Абсолют». Помните Нину?
— Еще бы! — оживился Ратмир. — Очаровательная женщина.
— Чуть не забыл! — Джонсон распахнул чемоданчик и вынул коробку, блиставшую черной с золотом этикеткой старого скотча. — Вам от нее привет и подарок… Вы действительно любите виски?
— Спасибо, — Борцов был тронут и обрадован: чем оживленнее развивалась беседа, тем меньше оставалось поводов для сомнений. Они совершенно истаяли, когда Джонсон упомянул Нину Буа. — Люблю, а этот в особенности… В тропиках можно пить только виски. Кондиционер, виски и холодная кока-кола — с ними комфортно даже в аду. — Он незаметно увлекся и принялся непринужденно болтать о былых похождениях.
Джонсон слушал внимательно, не упуская даже самой ничтожной подробности.
— Не забудьте вставить панегирик кока-коле в ваш сценарий. Мы сдерем с них за скрытую рекламу, — вклинился он в короткую паузу. — И долго вы пробыли во Вьетнаме?
— В общей сложности порядочно.
— Меня тоже малость поджарило на этом огне. Жаль, что мы оказались по разные стороны баррикад.
— Вы воевали?
— В принципе да, хотя ни разу не выстрелил во вьетконговца.
— Моим орудием была авторучка.
— Рейд по тропе Хо Ши Мина, Долина Кувшинов в Лаосе, вертолетная атака в плавнях Меконга… Надо там быть, чтоб понять, чего оно стоит.
— Вы и репортажи читали?
— Бюро вырезок и книжные дилеры присылают нам всю печатную продукцию, где упомянуто ваше имя… Читать, конечно, не обязательно. Достаточно беглого просмотра. Но я, признаюсь, читал. И книги, и очерки в центральных газетах, где вы воспевали стойкость и мужество вьетов, противостоящих агрессии американского империализма.
— А также сайгонского марионеточного режима, а затем и китайского гегемонизма, — тон в тон добавил Борцов.
— И не раскаиваетесь теперь, когда многое выглядит в ином свете?
— Многое, но не все. Ни тогда, ни теперь я не воспринимал мир в черно-белых тонах и не запятнал себя ложью. Умолчание — это другая статья — было. И официальная риторика, пусть в гомеопатических дозах, тоже была. Куда от нее денешься? «Мы жили тогда на планете иной»… Так, кажется, у Георгия Иванова. В чем же раскаиваться? Жил, но не умер?.. Во Вьетнаме для этого было самое подходящее место. Бегая в туалет, надевали каски. А кассетное бомбометание? От улиц в Виньлине остались только полосы пепла. Как и все там, я жил глубоко под землей. Да, это была не моя война. И я не взял автомат, хотя мне предлагали. И нырял в болотную жижу, когда ваш вертолет, расчесывая тростник лопастями, палил сразу из двух пулеметов. В чем я должен раскаиваться? Из первых рук я знал о стратегическом плане вьетнамского руководства: сначала Юг, потом Лаос и Кампучия, а после — Таиланд и Бирма. Сказал ли я хоть слово в поддержку? Что же до симпатий к вьетнамцам, они были искренни. Мы ели из одного котла и в любой момент могли подорваться на одной и той же мине, что, впрочем, не мешало охранникам регулярно обыскивать мой чемодан и калечить транзистор. Вдруг я чего-то не то слушаю? Ничего, мы, россияне, привыкли ко всему. Молчали здесь, смолчим и там. Сопротивляться? Сопротивлялся, подчас отчаянно, но не переступая последней черты.
— Перед дыбой? Кажется, так называлось в старину?
— Черт его знает… На дыбу, может, и пошел, если бы сразу, так сказать, экспрессом, минуя ГУЛАГ. Ну, не готов к этой мерзости, не хочу и не могу… Вам понятно?
— Чего ж тут не понять?.. А сами вы понимали, что живете в фашистской стране? И писали, тем не менее, пламенные антифашистские книги? И до крови дрались за них?.. Простите, Тим, но где логика?
— Не все так однозначно, как вам кажется издалека. Была логика, потому что была надежда. Всего не расскажешь, не объяснишь. Не начинать же с Двадцатого съезда? Это все самому надо пережить. Никогда не забуду, как полетел из окна комитета комсомола портрет генералиссимуса… Давайте лучше распечатаем сей изумительный штоф? — Ратмир махнул рукой и потянулся за коробкой.
— Не стоит. Я, признаться, с некоторого времени не пью.
— Тогда кофе? Чай?
— Лучше чай, но немного погодя. Не возражаете? Хочется обстоятельно поговорить.
— Извините. Я вас совсем заболтал. Меня куда-то не туда повело. Вы, наверное, торопитесь?
— Напротив. Никуда не спешу. Мне интересно говорить с вами на самые разные темы. Впрочем, вы правы. Лучше сразу покончить с формальностями, чтобы вам не подумалось вдруг, будто от нашей вполне непринужденной болтовни зависит конечный результат. Я понимаю и одобряю вашу позицию. Лично для меня все давно ясно, и я готов подписать контракт. — Джонсон вновь раскрыл чемоданчик из крокодиловой кожи и выложил на стол пластиковый пакет. — Ознакомьтесь внимательно с каждым пунктом. На всякий случай здесь приложен русский перевод. За идентичность ручаюсь.
Мимолетно глянув на золотую монограмму, вдавленную в овальные пупырышки в бозе почившего аллигатора, Ратмир пролистал контракт. В нем было семьдесят четыре параграфа. Но вдуматься в них не хватало терпения. Ошеломила общая сумма $ 2 000 000. О сроках ли было задумываться? О процентах и обязательствах?
Джонсон оказался абсолютно прав, обмолвившись насчет мелочей. Руки чесались немедленно изобразить небрежную подпись. Не деньги, как таковые, манили — неслыханные! сумасшедшие! — адским соблазном, но возможности, скрытые в них. Казалось, что можно перевернуть горы. И билось сердце в суеверной надежде, что еще не все кончено, и Ника жива…
— Читайте внимательно. Наши законы — не чета российским, — . вновь предупредил Джонсон. — Нарушение условий чревато штрафами и неустойкой. Никаких средств не хватит. Прошу отнестись с максимальной серьезностью. Ну, не стану вам мешать. — Неуловимым движением тренированного атлета он легко отделился от кресла. — Позвольте полюбоваться вашими трофеями?
Истинную цену поделкам, изготовленным на потребу непритязательных туристов, можно было определить с первого взгляда. Но собранные вместе, они производили определенное впечатление, эти африканские, индийские, ланкийские, мексиканские маски, календарный круг ацтеков, чучело крокодила, примитивное оружие.
Непритязательные копии на папирусе — самое большее двадцать баксов за штуку — привлекли внимание Джонсона, прежде всего, своими сюжетами: крылатая волшебница Исида, обнаженная, усыпанная звездами Нут и длинный свиток из «Книги Мертвых», увековечивший первую в истории сцену загробного суда. Собакоголовый Анубис взвешивает сердца. Тот записывает грехи, зеленый Осирис готовится вынести приговор. И жуткая посмертная дрожь сотрясает обреченную душу… Да, сюжеты определенно свидетельствовали о целенаправленном выборе. Сколь много способны поведать вещи: шкура леопарада, пробитая, судя по зияющим дырам, копьем, тыква-горлянка из арсенала заклинателя змей, кожа сетчатого питона. Такое нынче навряд ли отыщешь в туристической лавчонке. Не те времена. Да и через таможню провезти надо уметь. Сразу видна разница между бездушной копией и подлинником, хранящим свою тайную ману.[43]
Джонсон по достоинству оценил китайский меч из нефрита. И бамбуковое огниво с ячьим хвостом. Особенно понравился круглый щит с серебряным солнцем. Любой этнографический музей был бы рад завладеть таким экспонатом.
«Из Тибета, Лаоса?.. У каждого предмета своя история. Заповедные горные тропы, непролазные джунгли, неведомые племена. Значит были встречи вдали от проезжих дорог, доверительные беседы возле костра, когда объясняться приходится больше знаками, чем словами, упоение экзотикой, приключения, риск. И это, пожалуй, главное».
Пломбированные копии критских и греческих ваз не привлекли внимания. Так же поверхностно скользнув по фигуркам из железного дерева и фаянсовым китайским божкам, Джонсон сосредоточился на изучении фотографий с автографами. Они запечатлели хозяина дома в тесном соседстве с писателями, астронавтами, религиозными лидерами. Джонсон легко узнал героев экипажа «Аполлон-11» с Армстронгом в центре, римского папу и далай-ламу Тибета, Айзека Азимова, Артура Кларка, Георгия Гречко и прочих знаменитостей. Крепкие рукопожатия, дружеские улыбки, комплиментарные посвящения. Воистину отголоски с другой планеты. Анубис взвешивает души, Тот записывает грехи…
«Что его заставляет ютиться в убогой квартирке? — думал Джонсон, глядя на снимок, на котором Борцов, облаченный в смокинг, принимал какой-то почетный приз. — И этот кошмарный дом?.. В Гарлеме, и то не увидишь такого. Даже нет пакетов для мусора…»
На сверкающем синем кристалле в руках господина с геральдической цепью можно было разобрать всего две большие буквы:
«Science Fiction, — решил Джонсон, — всемирный конвент».
Подойдя к отделанной под эбеновое дерево дешевенькой стенке, он вскоре обнаружил хрустальный блок, сиротливо приютившийся между бронзовой курильницей и пучеглазым истуканом из Полинезии.
«Ратмиру Борцову за оригинальность мышления и выдающиеся успехи в научной фантастике», — читалась белая надпись в сапфировой глубине.
«Уж этого никак не отнимешь — оригинал».
В узком промежутке между стенкой и оконной панелью чудом умещался столик с телевизором и стереосистемой, а в проеме над ним, разделенные чучелом морской черепахи, висели еще два снимка.
Увидев отснятого крупным планом Хосе Раппопорта, Джонсон принялся разглядывать лица в толпе, окружившей нобелевского лауреата. Судя по табло вылетов, снимок был сделан в аэропорту «Шереметьево». По всей видимости, это были проводы: букет в руках ученого, вымученные улыбки, встревоженные глаза. Среди провожающих Джонсон, как и следовало ожидать, нашел Борцова. Вскоре отыскалась еще одна знакомая физиономия: Валерий Портной. Вместе с семьей он покинул Союз вскоре после отъезда Раппопорта. Профессор престижного госпиталя в Вашингтоне, Портной был хорошо известен далеко за пределами русской диаспоры. Неожиданно вскрывшиеся связи Борцова могли осложнить и без того деликатную ситуацию. Тот факт, что писатель, пусть и не слишком угодный властям, но официально признанный, не чурался водить дружбу с диссидентами, определенно свидетельствовал в его пользу. Чисто по-человечески. Однако в деловом плане знакомство с Раппопортом восторгов не вызывало. Взаимоотношения координатора и эксперта не должны были выходить за рабочие рамки. К счастью, — теперь Джонсон мог этому только радоваться — Раппопорт отказался от участия в проекте. Режим, таким образом, не нарушен, но возможность утечки информации обрела вполне конкретные очертания. Джонсон понимал, что рассуждает, как закоренелый аппаратчик. Но жесткие рамки инструкции не оставляли места для сантиментов. Дабы пресечь на будущее нежелательные контакты, он обязан возобновить наружное наблюдение за нобелевским лауреатом. Лишние заботы, непредвиденные расходы, но иного, увы, не дано. Придется поставить в известность Глэдис.
— Прочитали? — спросил он, заметив, что Борцов отложил документы.
— Или я чего-то не понял, или речь идет сразу о двух совершенно разных сценариях?
— Вы правильно поняли, — Джонсон вернулся в кресло. — Но я бы на назвал их столь уж разными. Научно-художественную версию следует рассматривать в качестве подготовительного этапа. Идея полностью отвечает мотивам вашего произведения, Тим. Разве я не прав? Ваш герой, разрешите напомнить, перебрал множество вариантов, прежде чем остановил выбор на гробнице фараона. Где-то вы описываете подробно, где-то упоминаете вскользь, но в воображении читателя загробные царства древнего мира сливаются в нечто единое. Превосходный замысел и виртуозное исполнение. Могу только поздравить. Но как перевести это в зрительный ряд? Как показать то, чего нет в природе? Вернее, то, что по понятным причинам, недоступно объективу? Символами? Игрой света? Виртуальной реальностью? Возможно, но, как вы образно выразились, в гомеопатических дозах. Намеком. Как мимолетное видение… Позволю себе воспользоваться подсказкой гения… Вы-то сами представляете себе Абсолют?
— По-разному, в зависимости от направления мысли. Индуистская философия выработала удобный принцип: «Нети-нети», не то и не это. Не бесконечное и не конечное, не малое и не великое… Вне мер, вне точных определений.
— Не Дуат и не Шеол, не Елисейские поля и не Тар-тар. Но все-таки что? Нирвана? Вездесущий вакуум, который, грезя подобно Вишну, творит миры?.. Декорации исключаются. Терпеть не могу вампуку. Остается одно: дать зрителю максимально возможную пищу для работы воображения. Пусть расписные стены погребальных камер говорят сами за себя. Языком древних образов, символами архетипа. Вы же последователь Карла-Густава Юнга, если не ошибаюсь?
— Вы правы, — отозвался Ратмир, поразмыслив. Американец продемонстрировал высокий профессионализм, недюжинную эрудицию и, что особенно подкупало, мыслил в том же ключе. Это была еще одна приятная неожиданность. — Вы, безусловно, правы, — повторил, в раздумье покусывая губу. — Но где найти подходящую натуру? Допустим, вам удастся получить доступ в одну из усыпальниц в Долине царей, а дальше что?.. Китайские курганы? Полагаете, вас пустят в подземелья Цинь Шихуана?
— Не берите на себя мою головную боль.
— Ведь почти ничего не сохранилось, Пит, в достаточной целостности.
— Стены помогут. Есть ведь такая пословица? Главное чувствовать себя, как дома, а стены помогут. Мы не остановимся перед затратами и реконструируем особо приметные некрополи. Кое-что уже зарезервировано. Гробница в «Долине царей», например. Могила хеттского короля. Несколько этрусских захоронений. Есть перспективные варианты в Сицилии и на Крите. «Некрополь Гигантов» в Сардинии. Мало? К вашим услугам Мексика, Колумбия, Перу.
— Вы настоящий чародей!
— О, нет! Маг — вы, я только менеджер… Попугай? — просветлев лицом, спросил Джонсон, словно только сейчас расслышал птичий щебет и щелканье за стеной.
— Что? — не сразу понял Ратмир. — Ах, да! Попугайчик, волнистый.
— Budgerigar.
— Как вы назвали? Баджирайджер?
— Budgerigar. — Английский язык отличается точностью и уважает чужую индивидуальность. Что значит «попугайчик»? Есть ара, есть какаду и есть мистер Budgerigar. Неважно, что ростом не вышел. Говорит?
— Нет, но, кажется, все понимает. Я тоже понимаю его. Тысячу раз правы буддисты, когда пекутся о благополучии всех живых существ, не выделяя человека. Мы — всего лишь звено в цепи жизни.
— Я бы сформулировал иначе. Все мы — люди, звери и птицы — жертвы, накрытые одной сетью.
— Жертвы чего? Природы?
— Природы? А что она есть, природа?.. Эксперимента, случая. Но вернемся к нашим драконам, как выразился ваш друг-алхимик.
— Вы читали «Феномен алхимии».
— Благодаря вам. Заметная монография.
— Вадик — поэт и философ.
— Вам предстоит произвести строгий отбор. Думаю, объектов семь-восемь будет вполне достаточно.
— Понадобится подробная информация.
— Вы ее получите.
— Возможно, съездить на место.
— Не возможно, а обязательно. Об этом ясно сказано в договоре. Все расходы по командировкам, включая карманные, за счет фирмы.