Обозначение «Большой клад» уже встречалось в глоссах Лоренцо, но он принял его за распятие. Каждая пометка в палимпсесте заслуживала скрупулезного изучения. Святой Франциск учил воспринимать вещи с изнанки. Двусмысленность — неотъемлемое свойство герметических наук. Через руки библиотекаря прошла уйма алхимических и астрологических сочинений.
Кружок с точкой означал и «Солнце» и «золото», иногда — то и другое вместе. В этом смысле тамплиерскую версию можно было принять. Птичий носик указывал на вполне конкретное золото — зарытый или замурованный клад.
Чаще всего именно символическое значение выступает на передний план. Анагогия[15] по Филону тут едва ли поможет. Месяц на щите кабальеро де Луна одномоментно указывает и на фамильную марку, и на ночное светило вообще, и, в последнюю очередь, на химический элемент серебро. Только семейные предания могли рассказать, почему Луна оказалась в последней фазе.
Диалектика, вкупе с инстинктом умудренного книжника, подсказывала Висенте, что архитектор неверно истолковал
как «опасность». Это был сигно[16] олова и планеты Юпитер. Последнее казалось особенно важным в связи с диаграммой на палимпсесте.Пока мозг библиотекаря был занят перебором всевозможных вариантов, его рука бесконтрольно орудовала карандашом, вычерчивая герметические фигуры.
Первое, что он, поднявшись в скрипторий, увидел у себя на столе, был белый полиэтиленовый пакет международной экспресс-почты, с оранжевыми пламенеющими материками, разграфленными синей сеткой меридианов и параллелей.
Доктор Питер Д. Джонсон, президент корпорации «Эпсилон X,» извещал о завершении археологических раскопок в районе Мегиддона и приглашал принять участие — в качестве консультанта — в съемках научно-популярного фильма для телевидения.
До сей минуты Висенте даже не подозревал о существовании корпорации с таким странным названием, что, в общем, было в порядке вещей. Бизнес, телевидение и им подобные институты — чужая стихия. Иное дело — Мегиддон. О раскопках, проводившихся под патронажем нескольких крупных университетов, неоднократно извещалось в печати. Вновь ступить на священную землю и своими глазами увидеть вещественные свидетельства правоты библейских пророков показалось, не только заманчивым, но и лестным. И условия предлагались более чем подходящие. Аббат наверняка согласится…
Почему же вновь, как от тупого удара, заныло в виске и затрепетало сердце, радуясь и страдая?
Мегиддон, Мегиддон — город Ханаанских царей… В колене иссахаровом, отданный колену Манассину…
Знал, знал бедный Висенте, что такое гора Мегиддская! Хар-Мегидда — Армагеддон. Там, там место последнего боя! И он думал над этим, разбирая мелкие закорючки глосс и срисовывая чернокнижные знаки, думал над этим. И ныла душа от близости неуловимой догадки, когда открылся девиз, и узнал он в упавшей звезде другую звезду — полынь. Чего же не вспомнил в тот час и о звезде Мегиддской? А того и не вспомнил, что мраком застило глаза.
«Пришли цари, сразились, тогда сразились цари Ханаанские в Фанехе у вод Мегиддонских, но не получили нимало серебра, — камертон сердца отмеривал стих «Книги Судей». — С неба сражались, звезды с путей своих сражались… Поток Киссон увлек их, поток Кедумим, поток Киссон».
Все было здесь: и звезда, уклонившаяся с пути своего, и серебро, обозначенное лунным серпом на ущербе.
Что знал Висенте об этом доисторическом городе, просуществовавшем до четвертого века до н. э.? Много и, вместе с тем, ничего.
Большой телль,[17] в который природа-мать возвращает в первозданное состояние все, что было построено из сырцовой глины, возвышается над Эздрельской равниной. Могильный курган, под которым погребен целый город. Он возник за три тысячи лет до рождения Христа на месте неолитических стойбищ и было ему предназначено стать неприступной твердыней на пути из Египта в Сирию, и он стоял на страже единственного прохода из долины Шарон через горную цепь Кармель. За ключевой плацдарм между Нилом и Евфратом сражались армии могущественных империй Востока и Запада.
«Мегиддон ценнее тысячи городов», — оставил надпись фараон Тутмес Третий. В восьмом веке до н. э. ассирийцы разрушили крепостные стены и сожгли город, но он восстал, как феникс из пепла, и так было множество раз. Царь Иосия преградил путь фараону Нехо и пал в битве. И царь Сисара, и царь Иосия сложили головы у вод Мегиддских — у потока Киссон, у потока Кедумим.
Римские легионы прошли по холмам Мегиддским и стали лагерем на Хар-Мегидда. В первую мировую войну английский генерал Аленби разбил здесь турецкую армию. Нет другого места на земле, где было бы пролито столько крови. Больше, чем в Киссоне воды, больше, чем дождя в тучах над Укропным холмом Ханаана.
Висенте не нужно было уговаривать себя. Он понимал, какое значение для мировой истории могут иметь раскопки в Мегиддоне. Лично его особенно волновал пласт времен Ахава и Иезавели. Это была его тема, его непреходящая страсть.
Проведенные в начале века и, особенно, в 1931 году работы увенчались многообещающим успехом. Строение, названное «Домом Ахава», где нашли множество предметов из слоновой кости, определенно подкрепляло библейскую версию. С еще большей уверенностью можно было говорить и о «румянах Иезавели». Обнаруженные в каменных коробочках следы черной, зеленой и — sic! — красной краски, устраняли любые сомнения. Многое удалось сделать в те годы. Было установлено точное место царских конюшен, раскопаны оборонительные сооружения, возведенные по приказу царя Соломона. Шумахер нашел яшмовую печать с надписью «Собственность Шима, слуги Иерована». Даже горшки с останками жертв, принесенных ваалам, и те были найдены в слое, датированном тринадцатым веком до н. э. — веком Ахава и Иезавели! Одна-единственная их именная печать могла бы поставить последнюю точку. Не печать, так надпись на колонне, вроде той, где проставлено имя Пилата. Хотя бы пара букв из короткой строки «Мелох[18] Ахав».
«О, если бы им удалось раскопать нечестивое капище!» — волновался Висенте, читая и перечитывая письмо.
В святилище Баала-Юпитера успели побывать и римские воины. Их лагерь, к северу от руин Таанука, назывался Легио, откуда пошло нынешнее Леджун. В богатейшем книгохранилище Иерусалимского храма находились папирусы с описанием внутреннего убранства ханаанского капища, но они сгорели вместе с храмом.
Последние, кому посчастливилось видеть разбитого на куски ваала, были тамплиеры.
«А вдруг де Луна?» — загадывал Висенте, прозревая, что все давно решено за него.
Он поедет на «воды Мегиддские» — «Судьи», глава пятая, стих девятнадцатый, — но ему не вернуться назад.
С детства знакомый заунывный напев волынки, сладостной болью переполнявший глаза:
— Diec irae!..[19] — прошептал Висенте. — Этот день, — и встал на колени, повернувшись к распятию на стене. — Господи! Откуда такая смертная тоска? И ничего-ничего нельзя изменить?
Как костяшки на счетах — одна к одной — соединялось, множилось… Знаки, Ваал, Юпитер, звезды Апокалипсиса… И этот градуал кем-то выбранный: «Восседают князья», и князь мира сего, и цари падающей звезды, и цари Хар-Мегиддо…
«И видел я выходящих из уста дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобно жабам: это бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя… И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон. Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: свершилось!
И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле».
— Он видел, видел это, Хуан Богослов, и чаша у ангела была, как котел дома Гусманов… Да будет воля Твоя!
Авентира вторая
Париж, Франция
Ежегодное заседание Совета директоров проходило в Парижском отделении транснациональной корпорации «Эпсилон X,». Филиал размещался в неприметном, современной постройки, особняке, окруженном высокой оградой чугунного литья. Со стороны авеню Махатмы Ганди, косо пересекающей Булонский лес, дом скрывала густая, тронутая коррозией листва каштанов. Сквозь частокол пик, перемежающихся столбами в виде дикторских фаций с топориками, можно было видеть лишь образцово подстриженный газон и боковую стену, сплошь затянутую бордовой в эту октябрьскую пору сетью плюща. Фасад был повернут в сторону Музея природных искусств, также приютившегося посреди обсаженной деревцами лужайки. Дымчатые зеркала окон отражали смутные тени ветвей и облака, полыхавшие отсветами заката.
Тщательно замаскированная инфракрасная система слежения надежно защищала резиденцию от нежелательных визитеров. Единственные ворота, выполненные из гофрированных железных листов, запрокидывались по сигналу электронного пульта, открывая полоску дороги, круто исчезающей под землей. В гараже, рассчитанном на двадцать четыре машины, за стойкой из пуленепробиваемого стекла дежурил охранник. Этого требовала разумная предосторожность, не более: в Парижском отделении не было ни секретных лабораторий, ни сейфов, набитых банкнотами, хотя через него и проходили весьма значительные суммы. Средствам связи уделялось куда более серьезное внимание. Все телефоны, компьютеры и факсимильные аппараты были защищены от перехвата специальными клипперами, созданными в знаменитой «Силиконовой долине». Этот крупнейший в США инженерный центр, расположенный в малонаселенном округе Санта Клара, славился пионерскими разработками в области высоких технологий и передовой организацией труда. Творцом алгоритма, положившего начало производству клипперов, был двадцатитрехлетний программист из России, вчерашний студент, получивший грант от фонда Рокфеллера.
Из недр «Силиконовой долины» вышла и установка, названная вакуумным осциллятором. Первые ее образцы были испытаны в специально выбранных точках, разработанных по всему земному шару.
Именно этот вопрос и стоял главным пунктом в программе, предложенной Совету директоров.
Заседание открыл президент корпорации Питер Джонсон, прилетевший из Бостона в сопровождении технических советников и адвоката. Бронзоволицый, красиво седеющий, он казался эталоном уверенности и здоровья. Изменив давней привычке ничем не выделяться, он за пять минут до собрания приколол к отвороту темно-синего, в белую полоску пиджака фирменный значок с греческой буквой Е.
— Леди и джентельмены, — начал Джонсон, одарив персональной улыбкой каждого из сидевших за длинным столом. — Все вы в курсе проблемы, которую нам предстоит обсудить. Многие из вас разбираются в ней лучше меня, и это позволяет без лишних слов перейти к сути вопроса. Если не будет возражений, я бы предложил сначала заслушать наших сеньор-офицеров. Как вам кажется? — сделав паузу, он вновь продемонстрировал сияющий голливудский оскал и доверительно кивнул маленькому японцу, пристроившемуся на одном из приставленных к стене стульев. — Вы готовы, доктор? Тогда прошу!.. Доктор Хацуки Хаякава! — объявил, взыграв голосом.
— Мистер президент, уважаемые члены совета, — японец вскочил, отдал несколько поклонов и, подойдя к столу, произнес несколько вступительных фраз. Он говорил с характерным акцентом, но достаточно внятно. — На прошлом заседании я имел почетную привилегию продемонстрировать вам чертежи установки и подробно доложить о ее устройстве. Есть ли надобность останавливаться на технических характеристиках?
В овальном зале без окон повисла настороженная тишина. Никто из директоров не пожелал высказаться. Они не первый раз слушали Хаякаву, и не только его, но и других видных специалистов. Даже принимали участие в испытаниях. Вернее, это говорилось так: «принимали». На самом деле их роль сводилась к стороннему наблюдению. За редким исключением, никто из них, включая самого президента, ничего не понимал в физике. Волей-неволей приходилось полагаться на заключения авторитетов.
— В самом общем виде, доктор, — счел необходимым вмешаться Джонсон. Зная о существующих сомнениях и разногласиях, он решил действовать по заготовленному сценарию. Если не удастся предотвратить перепалку, то стоит попытаться ослабить накал. Ничто так не затуманивает мозги, как хорошая порция заумных теорий. Важно лишь соблюсти меру, чтобы целительная скука не переросла в раздражение. — Я же говорю, что тут собрались асы. Насколько мне известно, многие даже видели аппарат в действии… Таблиц и схем не нужно.
— Тем лучше, — Хаякава вновь отдал короткий поклон. — В основе действия лежит резонансный эффект Лэмба-Рисерфорда. Его суть понятна без формул. В простейшем атоме водорода, состоящем всего из одного протона и электрона, наблюдается небольшой сдвиг электронных уровней, соответствующий длине волны излучения в двадцать один сантиметр. Это вызвано тем, что электрон взаимодействует не только с реальным внешним кулоновским полем протона, но и с флуктуациями вакуума, т. е. со случайными колебаниями вакуумного электромагнитного поля. Казалось бы, такой тонкий эффект, типичный для микромира, может интересовать только узкую категорию специалистов. В действительности же самые ценные сведения, которые удалось получить из мира галактик, добыты благодаря именно этому радиоизлучению. Это голос Вселенной, леди и джентльмены. Исполинские облака нейтрального водорода обвивают спиральные ветви нашего Млечного пути и других туманностей, удаленных на миллионы и миллиарды световых лет. Радио-наблюдение на указанной волне позволило подробно изучить их строение и прощупать ядра. Эти волны за несколько лет открыли астрономам больше тайн, чем лучи света за всю историю.
Японец умолк и отер разгоряченный лоб бумажной салфеткой.
— Мистер Хаякава с присущим ему лаконизмом изложил нам предысторию проблемы, — заполнил паузу Джонсон. — Мы с вами знаем, что вот уже полвека крупнейшие астрофизические обсерватории ведут радионаблюдение на волне космического водорода. Мои соотечественники Кокконни и Моррисон в свое время высказали гипотезу, что если и есть во Вселенной разумные существа, то они просто не могли не обратить внимания на частоты, отличные от непрерывного спектра галактик и звезд. Я ничего не перепутал, доктор?.. Как видите, коллеги, и зайца можно научить зажигать спички. Словом, я не исключаю, что где-нибудь на Тау Кита или Альфа Центавра в эту самую минуту кто-то следит именно за этой волной… Прошу прощения, — кивнул он японцу.
— Мне остается добавить к остроумной реплике нашего президента совсем немного, — продолжал Хаякава. — Рэлей и Джинс подсчитали число степеней свободы, которое может вместить определенный объем пространства. Если объем ограниченный, то задача сводится к обычному резонатору. Он обладает множеством собственных частот, и каждой из них соответствует множество различных колебаний. Степень свободы — это определенный тип электромагнитных колебаний, которые способны возбуждаться. В сущности любой объем пространства можно представить себе наполненным строго определенным количеством колеблющихся систем-осцилляторов. В неограниченном пространстве их плотность как раз и выводится из формулы Джинса-Рэлея.