Затем последовало приглашение пройти в ресторан. Ужин, однако, прошел довольно вяло, ибо люди устали от затянувшегося ожидания. Более всего угнетала полная неизвестность. Объявление об очередной отсрочке «по технических причинам» лишь усиливало раздражение.
Наконец, когда за окнами стало совсем темно, пришла раскрасневшаяся от волнения стюардесса и доверительным шепотом сообщила, что искали взрывное устройство. С помощью собак пластиковую бомбу обнаружили в одном из чемоданов, и вскоре будет объявлено о продолжении полета.
Папский нунций в алой шапочке и черной сутане с такими же алыми пуговицами обменялся взглядом с испанским послом. Оба летели в Дар-эс-Салам. Джонсон не был знаком с соседями по салону, но, заранее ознакомившись со списком пассажиров, знал их имена. Он всегда действовал обстоятельно, стараясь свести к минимуму любые случайности. Бомба на борту в разряд случайностей, разумеется, никак не вписывалась. Инцидент скорее подпадал под реестр профессионального риска. Здесь первую скрипку играла вероятность. Джонсону приходилось постоянно перелетать с континента на континент, и вероятности угрожающе складывались. Так что итог пока, к счастью, благополучный вполне закономерен. Раньше или позже нечто подобное должно было произойти. Весь вопрос в том, кому предназначался заряд чешского пластиката: пожилому прелату, послу с франтоватыми усиками или ему, Джонсону? Вернее всего, Соединенным Штатам, решил он после недолгого размышления, западному миру вообще и разумному миропорядку в частности.
Полет из Марокко в столицу Кении прошел без осложнений. Оказавшись вновь на твердой земле, Джонсон позвонил в Порт-Луи предупредить, что самолет запаздывает.
Дежурный клерк, говоривший с заметным акцентом уроженца Индостана, заверил, что это не имеет значения, и вертолет будет ждать на площадке, сколько потребуется.
— Свяжитесь с Флатом, — попросил Джонсон, взглянув на часы и прикинув разницу во времени. — Скорее всего, я заночую в Дар-эс-Саламе. Немного устал, знаете ли… Позвоню перед вылетом.
— Непременно, сэр. Счастливого вам полета и приятного отдыха.
Инцидент с бомбой невольно настроил мысли на соответствующий лад, и пока «джамбу джейт» трясло в турбулентных потоках над Танзанийским плоскогорьем, Джонсон просчитал несколько вариантов. Для такого человека, как он, любое происшествие — будь оно трижды случайным — повод задуматься.
Порой достаточно доли секунды, чтобы найти решение, когда на карту поставлена жизнь. Верное, или ошибочное — не в том суть. Важен подсознательный импульс, толчок из темных глубин, где затаилось «Сверх-Я». В этот миг, словно бы вырванный из времени, командам незримого автопилота беспрекословно повинуется каждая клеточка тела. Рациональное сознание либо отсутствует вовсе, либо, уподобившись постороннему наблюдателю, бесстрастно фиксирует все перипетии происходящего, чтобы напрочь забыть их, когда минует опасность. Сверхсознанию не дано забывать. Даже по прошествии долгих лет оно воспроизведет все до мельчайших деталей. Будь то в минуту сильного эмоционального всплеска, под гипнозом или у черты небытия, когда, словно запущенная обратным порядком лента, промелькнет уходящая жизнь в последней вспышке невероятного света.
В салоне запустили фильм. Крупным планом надвинулась задница роскошной блондинки. Стоя под душем с прилипшими к скулам волосами, она и не подозревала, что чья-то безжалостная рука в черной перчатке уже поворачивает золоченую ручку двери.
Джонсон не надевал наушников и не смотрел на экран. Пребывая в изнурительной, пронизанной дрожью моторов дреме, он прокручивал то вперед, то назад произвольно вырезанные эпизоды собственной жизни. Словно монтировал фильм, отснятый неумелым оператором, который, ко всему прочему, даже не удосужился заглянуть в сценарий с условным названием «D — D».
И не то, чтобы картина не складывалась. Напротив, выходило логично и плавно. Пожалуй, даже несколько чересчур. Полоски, вырезанные из последней части в семь с небольшим лет четко стыковались друг с другом и определенно не требовали пересъемки. Он нигде не допустил явной ошибки. Но опасность, которая постоянно ощущалась спинным мозгом, по-прежнему витала на расстоянии вытянутой руки, и то неявное, что диктовалось обстоятельствами и почти не зависело от его, Джонсона, поступков и воли, не поддавалось осмыслению. Быть может, время тому виной? Время полета, с полусонным забытьем между едой и посадками? Его оказалось целое море, вернее целый Индийский океан, серевший в облачных прорывах далеко-далеко внизу. Озарение, если оно возможно в таких условиях, поглотит бездна. Для волшебного эликсира требуется ничтожная капелька, неуловимая приборами гигасекунда. Но прежде всего нужна побудительная причина. Непосредственная опасность — вот что включает кнопку тайного механизма, припасенного эволюцией только на крайний случай. Отдаленная угроза, которая может реализоваться через год или несколько лет, не в счет. Она сродни мыслям о смерти, что ожидает каждого. Они приходят, на миг затмевая солнце, и улетучиваются. Лишь в подростковом возрасте такая игра ума чревата роковыми последствиями. Далее, чем на год, а то и полгода вперед даже не стоит задумываться.
И все же, пожалуй, это сердце подсказывало, что именно сейчас настал переломный момент. Не жизни жаль, впрочем и ее тоже, но когда на весах качается нечто большее, чем просто жизнь, нельзя покорно плыть по течению. А что делать, если ничего лучшего так и не удается придумать? И скорее всего не удастся, потому что ситуацией безраздельно владели совершенно неведомые и очень могущественные люди, представительницей которых и была Глэдис фон Лауэ.
Джонсон не знал, зачем она вызвала его в самый разгар работы. Он вообще почти ничего не знал о ней. Мог лишь догадаться, что эта все еще млодящаяся дама сменила не одного мужа и добрую дюжину любовников. Даже имя ее ничего не говорило ему. Вряд ли она была немкой, хотя вполне могла быть, ибо свободно владела немецким, но так же без акцента она говорила на английском, французском, испанском. Когда в Нью-Йорке наступала зима, Глэдис перебиралась на виллу в Биаррице или уезжала в Кашмир, пока там было относительно безопасно. Последние два года она почти безвыездно жила на «своем», как называла Флат, острове. С каким паспортом? Американским, французским? Может быть, маврикийским?
Джонсон запомнил координаты (19°55′ южной широт и 57°40′ восточной долготы) жалкого клочка суши, расположенного к северу от Маврикия. Наверное, кроме маяка, отмеченного в лоциях, там не было ничего примечательного. Но Глэдис почему-то прельстило именно это место. Откупив у правительства скальный мыс с клочком первозданного тропического леса, она построила дом с вертолетной площадкой и разместила там еще один офис.
Пользуясь старыми связями, Джонсон мог бы кое-что разузнать об этой даме, высветив ее связи и прошлое. Но инстинкт подсказывал, что в расставленные сети попадет не Глэдис, а он сам, Питер Джонсон.
Были веские основания полагать, что Глэдис принадлежит к узкому кругу посвященных. В мыслях — и только в мыслях! — он называл этот элитарный и абсолютно безымянный синклит «Клубом Неизвестных». Название было навеяно подсознательными реминисценциями из первых розенкрейцерских прокламаций, появившихя на стенах парижских домов в бесконечно далеком 1610 году. К знаменитому «Римскому клубу», члены которого отнюдь не стремились к анонимности, «Неизвестные», невзирая на глобализм основополагающей цели, имели такое же отношение, как скажем, к «Яхт-клубу». Просто само слово «клуб» казалось Джонсону наиболее подходящим. Официальное наименование «Dissimulati Display» («D — D» сокращенно) скорее затуманивало, причем не без нарочитого вызова, нежели раскрывало истинную сущность транснационального синдикату. Тем более что тайный, опять-таки не без умысла, намек совершенно исчезал при переводе этого латино-английского кентавра на другие языки. По большей части в справочниках преобладало название «Скрытый экран», что имело под собой определенные основания, хотя главная часть айсберга, как и положено, пребывала в подводных глубинах.
Президентское кресло «Эпсилон X,» Джонсон унаследовал от Глена Куртиса, погибшего в автомобильной катастрофе. По случайному, а быть может, и совсем не случайному стечению обстоятельств, Куртис погиб в тот самый день, когда Джонсон, тогда еще первый вице-президент, получил приглашение отужинать в бостонских апартаментах миссис фон Лауэ. Это была их первая встреча, ибо прежде все контакты с «Владельцами» — так обычно именовались «невидимые» — осуществлялись только через беднягу Куртиса. Даже во время его отпусков, весьма краткосрочных и редких, Джонсону ни разу не удалось дождаться факса или хотя бы телефонного звонка от самой Глэдис. Впрочем, кое-что о ней все же было известно, причем не только ему, первому вице-президенту, но и еще кое-кому из членов совета, ибо и в самом секретном учреждении утечка информации столь же неизбежна, как и рост энтропии в любой закрытой системе. Во всяком случае Джонсон знал, что эта леди владеет контрольным пакетом «Эпсилона» и входит в совет «D — D».
Чем выше по служебной лестнице поднимался Джонсон, тем, естественно, шире становился его кругозор. Президентство явилось, таким образом, наивысшей точкой, ознаменованной непосредственным контактом с представительницей верховной власти. Но на том все и застопорилось. Прошло почти пять лет, а Джонсон так и не смог расширить отведенные ему рамки. Возможно, он достиг своего потолка, хотя, чем черт не шутит, нельзя заранее исключить и дальнейшее продвижение. Разумеется, в случае успеха головного проекта. Ясно одно: следующая ступень — про себя Джонсон именовал ее «Посвящением» — ведет в клуб избранных. Если, конечно, она вообще предусмотрена, эта ступень, для таких, как он. В принципе любой монах может достичь кардинальской шапки, даже папской тиары, но остается непреодолимая грань между верховным жрецом и небожителями.
Джонсон невольно глянул на соседний диван, где уютно устроился нунций с бокалом красного вина и дымящейся сигарой. Не столько честолюбие или вполне понятное желание разгадать тайну довлели над Джонсоном, когда он задумывался о будущем. Он был достаточно опытен и умен, чтобы не понимать всю сложность своего положения. Даже муха, и та не может бесконечно ползать по потолку. Рано или поздно придется спуститься. Однако ему, в отличие от мухи, спуск заказан. Именно спуск, а не сокрушительное падение. Оно-то как раз наиболее вероятно. Вот почему, пока есть силы, он обречен метаться между совершенно однозначным небытием, что ожидает внизу всякого смертного, и эфемерной потусторонностью несказанного верха, о котором он, к сожалению, знает слишком много, чтобы безболезненно выйти из игры. Остается одно: ждать, что скрытый люк над головой все же когда-то раскроется, ослепив на миг горним сиянием.
Сама по себе цель — захватывающая дух, сумасшедшая! — стоила любого риска…
— Чем могу быть полезна, сэр? — приятный голос нарушил ход мыслей.
Джонсон поднял глаза на склонившуюся над ним рыжеволосую нимфу с премиленькими веснушками.
«Ирландка», — решил он про себя.
— Я хотел бы сделать остановку в Дар-эс-Саламе, — ответив на улыбку улыбкой, Джонсон достал золотую карточку «Америкэн экспресс». — Зарезервируйте мне место на утренний рейс.
— Нет проблем, сэр. Что-нибудь еще? — девушке явно хотелось угодить элегантному джентльмену, который, пренебрегая богатым выбором первого класса, пил одну минералку.
— Вы бы не могли связаться с «Шератоном»?
— Будет сделано. Ваш багаж, сэр?
— Это все, — он кивнул на свой кейс из натуральной крокодиловой кожи.
— Немедленно позвоню, — она мельком глянула на карточку. — Они вышлют за вами лимузин, мистер Джонсон.
Хорошо выспавшись в местном «Шератоне» — сотрудники компании останавливались только в отелях, связанных деловыми отношениями с «D — D», — Джонсон без приключений приземлился на Каморах, где от нечего делать купил ожерелье из акульих зубов.
Последний отрезок воздушного путешествия тоже не принес никаких огорчений. В Порт-Луи его ожидала машина. Не задавая лишних вопросов, шофер в голубом тюрбане сикха пересек взлетную полосу и прямиком подкатил к вертолетной стоянке.
Прихватив кейс, Джонсон направился к мощному армейскому хьюиту. Увидев пассажира, пилот отложил портативную рацию и включил лопасти. Воздушный вихрь взлохматил волосы и едва не вырвал запарусивший чемоданчик.
— Мистер Джонсон? — выкрикнул молодой парень ярко выраженного креольского типа, блеснув белозубой улыбкой. — С благополучным прибытием. Меня зовут Альфонсо.
— Buenos dias! — поздоровался по-испански Джонсон.
— Buenos tardes! — со смехом поправил пилот.
— O, ciertamente, Alfonso! — Джонсон взглянул на клонившееся к закату солнце. — Tarde[27].
Слепящий клин рассекал безмятежную гладь океана. Летели над самой водой и было хорошо видно, как вздувается, заволакиваясь туманом, вздыбленное вращающимися лопастями пятно. Летучие рыбы проносились почти вровень с кабиной, и шлепались в расплавленное олово, и взлетали вновь на крыльях растопыренных плавников, глотая обжигающий воздух.
Почему-то вспомнились стихи того, еще незнакомого русского, дума о котором лишь временно отступала на задний план, оттесненная сверлящей мыслью о Глэдис. Теперь они были связаны воедино: Глэдис с ее «Неизвестными» и этот русский, непостижимо нащупавший главный нерв.
«Ты мне дорогу укажи. В моих глазах туман, туман. И я последую туда, как Ганг уходит в океан», — повторял про себя Джонсон запомнившиеся строки.
Выпускник славянского отделения Гарварда, он достаточно хорошо знал язык, чтобы понимать поэзию. Во всяком случае лучше испанского, о чем красноречиво свидетельствовала допущенная ошибка. Все верно. День пребывал в той дивной поре между полуденной сиестой и сумерками, которую иначе, чем tarde, не выразить ни на каком языке.
Океан, принимая воды священного Ганга, ликующе отзывался зеркальными вспышками. Сотни, тысячи жизней каждодневно вливались в него вместе с пеплом погребальных костров, чтобы навеки соединиться в безграничных зыбях. Исчезнуть в едином абсолюте-атмане.
Развернулась привычная цепь ассоциаций: проблема в целом и та ее часть, что висит на нем, Джонсоне, «Неизвестные» и, само собой разумеется, Глэдис.
Судя по встрече в Порт-Луи, все было организовано столь же четко, как в Штатах и вообще в любом уголке мира. Можно побиться об заклад, что местные министры, а то и сам губернатор, представляющий британскую королеву, почтут за честь побывать на ее приеме…
И все-таки зачем, зачем эта незапланированная встреча? Или на Флате разом вышли из строя все телетайпы, факсы и телефон? Вздор, конечно. Тем более, что шифровка с приглашением пришла по факсимильной связи. Даже своя радиостанция была на острове и обмен колонками пятизначной цифири между «Эпсилоном» и Глэдис осуществлялся на специальных частотах три раза в сутки.
Все семь кандидатур, выбранных Джонсоном на роли экспертов, были одобрены коротким о’кей, прозвучавшим в телефонной мембране. Правда, теперь речь шла о центральной фигуре, от которой зависел на данном этапе успех всего проекта. Возможная ошибка исчислялась в семьдесят шесть миллионов долларов. Не бог весть что для «Ди-Ди», да и сумма запланированного риска включена в общую смету, но все-таки деньги. У Глэдис могли возникнуть вопросы, как возникали они и прежде, однако все разрешалось к обоюдному удовлетворению при помощи телеграфного кабеля или телефона. Благо суточный спутник «Дистар» с надежно закодированной телеметрией висел над островом Коэтиви, обращаясь синхронно с землей. Запуск его, благодаря международным контактам приватного характера, обошелся корпорации всего в одиннадцать миллионов.
Короче говоря, вызов президента «Эпсилона», чреватый сбоем жесткого графика, трудно объяснить логикой. Значит есть нечто такое, о чем он, Джонсон, даже не догадывается. Отсюда следовал гипотетический вывод: наиболее ответственные решения Глэдис не вольна принимать единолично. Она или хочет лишний раз подстраховаться, или же возникли вопросы на более высоком уровне. Вполне возможно, что и над Глэдис стоит некто еще более властный. Как и в любой организации, у «Невидимых» есть свои офицеры и траста, равно как и служба безопасности, с которой Джонсон тесно взаимодействует с самого первого дня.