— Погасла или ее выключили?
— Не знаю. Темно, одним словом, стало. Тут вдруг что-то зашипело, застучало так, что мои коты вой подняли.
— Интересно. Что же дальше?
— Выпрыгнул он и заплясал на хвосте посреди комнаты.
— А вы не думаете, что все это было только ловким фокусом?
— Нет.
— Почему?
— Змей настоящий был. Каждая чешуйка его огнем горела… Пасть натуральная опять же, зубы и жало раздвоенное… И шипел он страшенно.
— Может, гипноз?
— Я к гипнозу нечувствительна. Сам Мессинг пробовал — отказался.
— Не гипноз, значит…
— Нет. Он же Олечку мою проглотил.
— Кто это — Олечка?
— Кошка сиамская. Светлая вся, ушки черненькие, глаза голубые…
— А Саскию кто задушил?
— Саскии нет в живых?
— Да.
— Бедное животное… Зачем только я его на воспитание брала? Жил бы себе на лестнице…
— Так вы не видели, как был задушен Саския?
— Нет.
— Хорошо. Большое спасибо вам, Вера Фабиановна. А теперь расскажите мне, чем, собственно, замечателен ваш ларец? Почему даже сам дьявол проявляет к нему такой интерес?
— Это долгая история. Ее по буквам не расскажешь.
— Ладно. Подождем, когда к вам вернется речь. Но, может быть, вы все же сумеете объяснить, почему за этот сундук вам готовы были заплатить столь много?
— Древний он очень.
— И это все?
— Он еще у Марии Медичи был. Это ее приданое.
— А у кого он находился до этого?
— Не знаю… Может, забыла.
— Как же он здесь, в России, очутился?
— Не то его Калиостро сюда привез, не то царь. Не помню точно…
— Какой царь?
— Русский.
— Это я понимаю, что русский. Но кто именно?
— По-разному говорили.
— А отец ваш, как рассказывал?
— Он и сам не знал. Ларец-то хозяину принадлежал, у которого батюшка в управляющих служил. Хозяин же вроде по-разному объяснял. То ли Павлу его подарили масоны, то ли Александр его масонам подарил.
— Допустим, верно первое предположение. Но тогда вновь возникает вопрос: как ларец попал к государю императору Павлу?
— Не знаю. Про Павла ничего не знаю. Может, Калиостро еще до Павла его сюда привез. Он же бывал в России… А вот про Александра говорили, будто бы ему этот ларец преподнесли французские дворяне.
— В честь победы над Наполеоном?
— Может, и так.
— Как же эта историческая реликвия очутилась вдруг у хозяина вашего отца? Он кто был?
— Действительный статский советник Всеволод Юрьевич Свиньин, помещик и бывший тверской губернатор.
— Он, конечно, был важной шишкой. Это я понимаю. Но ведь не настолько же, чтобы прямо от царя получить сундук французской королевы?
— Нет. Ларец у них в семье хранился. Прадед Всеволода Юрьевича был большим масонским начальником. Ему-то царь и передал этот ларец.
— За особые заслуги? Или просто в дар?
— Чего не знаю, того не знаю. Батюшка покойный рассказывал, что это масонская тайна.
— А он, случайно, не был масоном?
— Был, и еще каким! Казначеем ложи «Белый лотос» в губернском городе Твери он был. А Всеволод Юрьевич — мастером ложи, предводителем, значит.
— Выходит, Свиньины все масоны? Это что же, наследственное у них?
— Я только про Всеволода Юрьевича знаю и про ихнего прадедушку, который от государя сундук получил. Потом он пострадал за декабристов.
— Ну что ж, в истории сундука мы с вами немного разобрались… И все же, Вера Фабиановна, мне не совсем понятна непомерная его ценность. Он очень древний, побывал у французских королей и русских царей, у графа Калиостро и тверских масонов — все это так. Но согласитесь, что одного этого мало. Почему за этот ларец буквально с ходу готовы были заплатить вам десять тысяч долларов? Более тою, вы сами мне сказали, что он стоит гораздо дороже. Откуда вы это взяли?
— Так батюшка завещал. Он говорил, что в нем все наше состояние.
— Может, здесь какая-то масонская тайна?
— И тайна. Но суть-то не в ней. У ларца секрет есть.
— Какой же?
— Этого никто не знает. Сам Всеволод Юрьевич не знал.
— У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
— Догадок никаких нет. Только знаю, что ларец этот волшебный.
— В чем же выражалось его волшебство?
— Всякое волшебство к одному сводится.
— Любопытно узнать.
— Власть, деньги да любовь — ведь этого от волшебства ждут. Оно и дает.
— Дает?
— А как же! Если знать, как спросить, то все получить можно… Только недобрая эта сила. За нее потом расплачиваться приходится. Оттого все волшебники и ворожеи такие несчастные. Плохо они кончают. Со мной тоже плохо будет… Сбылось уже.
— Э нет, Вера Фабиановна, вас мы в обиду не дадим! Мы вас подымем… Скажите-ка мне лучше, откуда вы знаете, что сундук был волшебным?
— Об этом все знали.
— Кто же именно?
— Всеволод Юрьевич, батюшка-покойник, люди — все.
— Люди — это значит слуги?
— Да, все говорили, что сундук волшебный. Только секрет к нему утерян. Его, говорили, Калиостро с собой унес. Он с этим сундуком большие чудеса выделывал.
— И неужели никто ни разу не пытался отыскать этот секрет?
— Многие пытались. Всеволод Юрьевич из-за этого в отставку ушел и большие деньги потратил.
— На что именно?
— Этого не знаю.
— Что случилось с Всеволодом Юрьевичем после революции?
— За границу уехал. Боялся, что его, как губернатора, в ЧК расстреляют. Только он хороший человек был, никому зла не делал.
— Он с семьей уехал? С женой, детьми?
— Вдовый он был. Жена рано умерла от скоротечной чахотки, чуть больше года вместе прожили. Кажется, сын у нее был маленький.
— Братья, сестры у него были?
— Только кузены да кузины. По прямой линии он последний был.
— А из-за границы он вестей о себе не подавал?
— Не знаю. Лично я никаких связей с заграницей не поддерживаю.
— Выходит, что хозяева сундука перемерли, а секрет его утерян… Зачем же тогда явился этот ваш посланец? И от чьего имени?
— Имени этого знать нельзя.
— Почему же?
— Человеку не дано знать настоящего имени Князя тьмы, как не дано ему знать настоящего имени Бога.
— Это ваш батюшка-масон говорил?
— Я и сама знаю.
— Значит, вы все еще уверены, что сундук похитил дьявол?
— Кто же еще? Значит, так надо, значит, сомкнулся круг и пришло время. Через этот сундук много душ было погублено, видать, кончился его срок на Земле.
— Плохи тогда дела. Где уж нам тягаться с самим сатаной! Выходит, что и искать ларец ваш нам теперь не надо? Как вы полагаете, Вера Фабиановна?
— Это почему же не надо? — Впервые после постигшего Веру Фабиановну несчастья глаза ее вдруг утратили свою сквозящую рентгеновскую напряженность. — Вы обязаны найти мою вещь!
— Даже если ее украл дьявол? — Люсин с удовлетворением отметил этот робкий признак начинающегося улучшения. Значит, посланный им врач не ошибся, когда после осмотра больной опроверг первоначальный диагноз. По его мнению, никакого инсульта у Веры Фабиановны не было, а всего лишь вызванное испугом и сильным волнением застойное шоковое состояние. Но и оно само по себе внушало серьезные опасения.
— Я ведь только предполагаю так… — Больная заморгала заметно живей, словно подгоняла этим возившегося с буквами Люсина. — Вы-то ведь в диавола не верите? Вещь украдена, потому вы обязаны найти ее и возвратить владельцу.
— Хорошо, хорошо! Не волнуйтесь. Я только пошутил. Мы обязательно отыщем ваш ларец… Вдруг дьявол здесь не виноват? А, Вера Фабиановна?
— Это уж как хотите. Раз вам про диавола и думать не положено, вы, может, и отыщете ларец. А то как потом перед начальством оправдаетесь? Не на диавола же сошлетесь? — просигналила неугомонная старуха. — Я жалобу напишу, если не отыщете.
Люсин только подивился тому, как мирно уживаются в ней темные, мистические суеверия с дотошным житейским прагматизмом.
— Ладно, Вера Фабиановна. — Люсин стал собирать свою азбуку. — На том с вами и договоримся. Мы будем искать, а вы нам в этом поможете. Первым делом слушайтесь врачей и поправляйтесь. Это первейшая ваша обязанность. На досуге же постарайтесь припомнить всякие мелкие подробности, связанные с вашим сокровищем. Кто чего говорил, о чем, возможно, вы сами догадываетесь. Все это может существенно облегчить нашу работу… Ну как, подходит вам такая программа?
Старуха с готовностью моргнула.
— Вот и прекрасно! Большое спасибо, и простите, что утомил. Отдыхайте спокойно и поправляйтесь, а я к вам еще забегу.
На том они бы и расстались, если бы не одно маленькое обстоятельство… Люсин страшно устал. Непривычные к раскладыванию букв руки даже слегка дрожали. И хотя под конец разговора он мог бы уже соревноваться с наборщиком средней квалификации, на всю беседу ушла бездна времени. Клочок неба за кружевной занавеской заметно потемнел. Поэтому, когда Люсин пожелал Вере Фабиановне спокойного отдохновения и встал со стула, молчаливая санитарка с готовностью задвинула плотные шторы, и в комнате стало сумеречно. В этом, собственно, и заключалось то самое маленькое обстоятельство. Оно позволило Люсину обратить внимание на то, чего он по причине, которая сейчас станет понятной, не увидел в прошлый раз.
Как только санитарка задвинула шторы, на полу ровным желто-зеленым светом зажглись какие-то бесформенные пятна и неровные, прерывающиеся полосы. Отдаленно они напоминали Млечный Путь. Эксплуатируя и далее тесно связанные с астрономией изобразительные средства, можно сказать, что пыльный, давно не метенный угол превратился в шаровое скопление, а на шторах в трех-четырех местах слабо засветились волокна диффузных туманностей.
Очевидно, это были следы той сумасшедшей пляски, которую учинил посреди комнаты огненный змей. Сам же он, видимо, находился в состоянии линьки.
Люсин сразу же полез в портфель и достал оттуда неизменные баночки и бритвенное лезвие. Аккуратно в нескольких местах он собрал образцы «змеиной кожи», которая почему-то уже превратилась в порошок.
Кроме чисто профессионального удовлетворения, он испытал в тот момент весьма сложное, близкое к злорадству чувство, ибо знал, что все это пойдет в перегруженную лабораторию, которая и без того не выдерживает назначенных сроков.
Так закончилась совершенно фантастическая история, которая началась с бродячей кошки, перебежавшей дорогу на Тверском бульваре. Собственно, история не закончилась, более того — конца ее не было даже видно.
Люсин вышел от Веры Фабиановны с легкой головной болью и полной неразберихой в мозгу. Что-то у него составлялось, что-то безвозвратно рушилось. Все время появлялись какие-то концы, но они исчезли, едва он пытался связать их между собой. Одним словом, только сейчас это было единственное, что он ясно понял: расследование вступило в решающую фазу. Симплонский туннель еще не был прорыт, но где-то за скальной толщей уже различались глухие удары. Это работала встречная бригада. Сквозь глухую стену, разделяющую сегодняшний день от вчерашнего, прорывалась история.
Если уподобить человеческое сознание, скажем, радиолампе, то вольт-амперная характеристика Люсина вышла на плато. Он достиг насыщения информацией из высшего накала умственного напряжения. Он лютой ненавистью ненавидел дьявола и все его племя.
Глава 18
К вящей славе Господней
«Монсеньор!
Согласно Вашему высокому повелению, направляю Вам законченный отчет о нашумевшем деле с бриллиантовым ожерельем и роли, которую сыграл в нем вверенный моему наблюдению Джузеппе Бальзамо (он же граф Калиостро, граф Феникс, Ахарат и Пеллегрини). Состоя ранее провинциалом ордена в российских землях, я уже докладывал об этом опасном, меняющем имена с переменой стран своего пребывания человеке, который колесит по Европе, везде оставляя за собой след в виде всевозможных слухов. Ныне можно с уверенностью сказать, что зародившиеся ранее подозрения насчет его особы полностью подтвердились.
В характере Джузеппе Бальзамо непостижимым образом сочетаются достоинство и коварство, образованность и невежество. Этот человек, впрочем, великодушный и одаренный увлекательным, хотя несколько варварским красноречием, представляет собой странную помесь миссионера и авантюриста, что делает его особо опасным. К тому же он обладает талантом привлекать к себе людские души.
Приехав в Митаву, он не замедлил очаровать тамошнее высшее общество. Двух часов ему оказалось вполне достаточно, чтобы совершенно покорить таких знатных и ученых вельмож, как граф Медем, граф Ховен и майор фон Корф. Влияние же его на особ женского пола не поддается никакому описанию.
Алхимик, врач розенкрейцерской школы, астролог, физиономист и жрец тайны, Бальзамо должен был казаться лакомой приманкой для всех богопротивных секретных обществ. Так оно, собственно, и случилось. Как я уже писал в свое время, иллюминаты[17] завербовали его в свою среду, когда самозваный граф приехал во Франкфурт-на-Майне.
Посвящение его происходило недалеко от юрода, в подземной пещере. Глава местных иллюминатов (есть основания утверждать, невзирая на маску, которая скрывала его лицо, что это был небезызвестный монсеньору барон Вейсгаупт) раскрыл железный ящик, наполненный бумагами, и вынул оттуда рукописную книгу, начинавшуюся словами: «Мы, гроссмейстеры ордена тамплиеров…» Далее следовала формула присяги, начертанная кровью, и одиннадцать (позволю вновь обратить внимание монсеньора на это число!) подписей.
В этой написанной на французском языке книге прямо говорилось, что иллюминизм есть заговор против тронов. Мне удалось узнать, монсеньор, что первый удар постигнет Францию, а после падения христианнейшего короля настанет очередь Рима. Иллюминаты, таким образом, выступают как идейные наследники тамплиеров — злейших врагов папской и королевской власти. Остается только сожалеть, что ордену не удалось подавить это движение в зародыше. После церемонии посвящения Бальзамо уведомили, что общество, в которое он вступил, уже пустило глубокие корни и располагает крупными суммами в банках Амстердама, Роттердама, Лондона, Генуи и Венеции.
В иллюминатских верхах утверждают, будто все средства общества составляются только из ежегодных членских взносов, что не представляется убедительным. Нельзя верить и широко распространенной легенде, согласно которой иллюминаты обратили в деньги тайное наследие тамплиеров — огромную статую Люцифера, отлитую из чистого золота. Денежный источник, питающий это движение, остается, таким образом, невыясненным.
Пройдя полную церемонию и получив крупную сумму на расходы, а также секретные инструкции, Бальзамо сразу выехал в Страсбург.
Там он прожил некоторое время богатым и щедрым барином, давая много, но ничего и ни от кого не принимая. Людей состоятельных он дарил своими советами, а бедняков — советами и деньгами, что вскоре превратило его в предмет народного обожания.
В то же самое время по соседству, в Саверне, проживал некий прелат, чья любовь к тайнам и смелые амурные похождения привело наконец к нынешнему скандалу. Смею, таким образом, обратить высокое внимание монсеньора на то, что знакомство Бальзамо (тогда он выступал под именем Калиостро) с кардиналом де Роганом произошло именно в Страсбурге, и в указанное время, а не теперь, в Париже.
Узнав, что поблизости поселился чародей и философ, принц-кардинал Роган поспешил завязать с ним знакомство и направил своего егермейстера Миллиненса испросить у Калиостро аудиенцию.
Но насколько самозваный граф был ласков и любезен с бедняками, настолько же любил он посмеяться над знатными особами. Однако таковы люди. Именно это свойство заставляло аристократов еще сильнее заискивать перед Калиостро. Посланца кардинала он встретил весьма надменно. «Если это у князя пустое любопытство, — резко ответил он, — то я отказываюсь его видеть; если же он имеет надобность во мне, то пусть скажет». Нечего говорить, что этот высокомерный ответ не только не рассердил кардинала, но, напротив, очень ему понравился.
Неотступные униженные просьбы этого блестящего кавалера, более знатного, чем сам король, победили наконец непонятное упорство таинственного иностранца, и он, как, впрочем, следовало ожидать, согласился дать князю церкви, пэру и великому милостынераздавателю Франции аудиенцию. С того момента Роган сделался нежным другом и восторженным почитателем графа Калиостро. Ловец душ, как всегда, не промахнулся.