Да и сам Китай, с его многочисленным населением, нам без надобности, а вот уйгуры, дунгане и монголы вполне могут быть включены в состав государства. Первые два народа уже мусульмане, хоть и другого толка, а с монголами придется поработать, благо их не особо много. Вот алтайцы прекрасно переходили в саклавизм. Почему и этих не попробовать.
Потом случилась Австрийская, и долгое время Руси было не до освоения новых земель. А теперь, видимо, пришел час. Никогда не поверю в подобную случайность или инициативу на местах. Без согласования русские просто сделали бы вид, что ничего существенного не случилось. И уж точно не стал бы начальник КОПа благословлять самое натуральное вторжение в пределы соседнего государства. Если все пройдет гладко, пояс наших владений замкнется от Кореи до Тибета. Впрочем, если дела пойдут криво, недолго от излишне инициативного и избавиться. Русское правительство окажется ни при чем.
Прав Ковалев — неспроста собрались монголы, с глубокой надеждой смотрящие на север и посылающие слезные письма во Владимир. У них неожиданно появилась новая космогония.[14] Солнце стало вставать на севере, и к нему обратились их жалобные взоры. Светило в лице ДОНа не замедлило войти на просящие о помощи земли исключительно с гуманной целью — защитить мирных граждан от попытки вырезать их проклятыми ханьскими националистами. Уж очень нервно китайцы прореагировали на эти странные поползновения.
Интерес в том, что у них не первый год идет собственная вялотекущая гражданская война, и особой опасности нет. Единственная серьезная сила в этом регионе — это Шэньянская (Мукденская) армия. И понравиться тамошнему губернатору наглое отрезание кусков его провинции никак не могло. Он даже обратился к общекитайскому правительству и получил всяческое одобрение, но не военную помощь. У тех лишних дивизий не имелось, и они как раз воевали на юге с собственными сепаратистами.
Обычные протесты результата не возымели. Бумаги ходили туда-сюда, а русские уходить не собирались, не слишком пугаясь тридцатитысячной группировки, нацеленной на Улан-Хото. Еще одну шестидесятитысячную разворачивали против Харбина, о чем открыто писали в газетах. Вчера дубань[15] арестовал нескольких русских граждан и на требование освободить их немедленно в свою очередь не ответил. На границе постоянно происходили мелкие стычки, и все явно шло к серьезному конфликту.
— И когда начнется? — спросил я вслух.
— «Если просишь, то проси у Аллаха, и если обращаешься за помощью, то обращайся к Аллаху. И знай, что если соберется народ, чтобы принести тебе в чем-то пользу, то не помогут тебе ни в чем, кроме того, что предписал Аллах для тебя. И если соберутся, чтобы навредить тебе, то не навредят тебе ни в чем, кроме того, что предписал Аллах для тебя»,[16] — серьезно сказал Ковалев.
Сразу видно старую закалку. Я тоже могу цитировать километрами. Сейчас такие вещи исключительно на богословском факультете дают. Там готовят казенных священнослужителей и очень внимательно смотрят за настроениями.
— Причина появилась. Отбоя тревоги назад не отыграют. Русские граждане крайне нуждаются в защите. Сегодня-завтра. Через неделю. Кто же мне скажет. У хазаков мобилизация практически открыто до пяти возрастов. Разночинцев в пластунские[17] батальоны набирают. За две последние недели в Маньчжурии превентивно арестовали не меньше четырех сотен человек. В основном иностранцев. Случайно ничего не бывает. Подозрительные элементы устраняют.
По окну проползли огни автомобильных фар. Он тяжело поднялся и, нацепив очки, посмотрел вниз на улицу.
— И где я могу найти… хм… старых знакомых? Общего здания у них не имеется, несколько отдельных управлений. Будто специально сделано, с целью осложнить поиск начальства.
— Я думаю, — сообщил он, по-прежнему глядя на улицу, — никого искать не требуется. Кому надо, уже знает о вашем присутствии. А на будущее хорошо запомните: события, вами описанные в статьях и репортажах, в будущем могут воздействовать и на ученых, и на влиятельных людей. Донесения и рапорты начальников или нижестоящих не всегда честны. Преувеличение трудностей ради получения награды, сокрытие преступлений, желание получить дополнительное материальное обеспечение…
Я невольно кивнул, вспоминая собственные докладные в полк.
— К официальным бумагам, — все так же монотонным тоном говорил Ковалев, — добросовестный историк относится с подозрением. Старается рассматривать их в контексте. Кто, кому и когда писал. Фабрикант, заполняя налоговую декларацию, отнюдь не стремится указать все правильно, а чиновник непременно пожелает найти другого виноватого в оплошке. Факты остаются, а вот их интерпретация возможна самая разнообразная. Отсюда и надо исходить. Эмоции — в ваших репортажах вещь прекрасная. Сразу заметно — относитесь к происходящему, принимая близко к сердцу. Но иногда лучше оставаться нейтральным. Факты, оценки, но подчеркнуто вы в стороне. Какое нам дело до убийств греками турок и наоборот? А со временем ваши репортажи могут ведь и стать историей. В самом прямом смысле. Они воздействуют на разум и эмоции читающего. Думайте. Хорошо думайте, о чем писать. Не ловите сенсаций. Искусственная живет недолго. А вот реальная — попадает в учебники.
В дверь постучали, и, дождавшись разрешения, вошел все тот же узкоглазый тип. Как его там? Вспомнил! Пак Суджон. На память пока не жалуюсь. Даже эти странные имена способен запомнить. А вот на фоне прозвучавшей четверть часа назад лекции про корейцев лейтенантские погоны наводили на интересные мысли. Непростой парнишка.
Он вежливо поздоровался с Ковалевым, называя того по имени-отчеству. Причем никакого утрированного акцента, как в прошлой встрече. И впечатление о давнем знакомстве. Сложно объяснить, но такие вещи проявляются в мелочах.
— Поехали, — сказал кореец мне, дружески скалясь и показывая неровные зубы. — С вещами.
Куда, забирая побитый в дорогах чемоданчик, я спрашивать не стал. В тюрьму не за что, к себе домой угощать замечательными блюдами национальной кухни меня звать не станет. Остается простейшее. Туда, где уже приняли решение о моей аккредитации. Недаром документы внимательно изучал. И где найти, прекрасно знал. Кому надо доложил и приказ получил. Интересно, как выглядит этот… кому надо?
Люди входили и выходили, один я, тихонько притулившись в углу на месте отсутствующего секретаря, продолжал торчать на месте. Зачем приставать к занятым офицерам, с озабоченно-деловым видом бегающим по поручениям? Они просто пошлют по известному адресу и абсолютно правы будут. С какой стати отвечать на вопросы неизвестного типа? За дверью согласовывают планы и дают указания начальник Особого военного округа генерал-лейтенант Ольшанский и его штабные. И пусть меня прямо сейчас повесят, если мы не перейдем в ближайшее время границу. За краткое время деятельного наблюдения я видел командиров практически всех родов войск.
Сразу надо было догадаться, куда идти. Великая проблема. Где Ярославской вокзальной бригаде устроить сборище? Да прямо на железке. Правда, не в Харбине. Станция Последняя. За мостом на той стороне Сунгари начинается китайская территория.
Без сопровождающего я бы сюда в жизни не протырился. Сплошные проверки документов, и, кроме военных, никого не пускают. Даже жители, не вовремя уехавшие из дома по делам, сидят и мрачно ругаются. Не пускают.
Ха. Только сейчас подумал. Добровольцев называли по именам командиров. Бригада морозовцев, или там просто «морозовцы», на Тереке стояли «рудковцы». А эти так и числились — «вокзальные», даром что официально относились к ярославским. Неудивительно. И база основная у них там была, и много железнодорожников в составе. Традиция никуда не делась — опять на железке сбор.
В том виде, что я застал в далекие времена, кроме бронепоезда имелось три стрелковые роты, пулеметная команда, конный взвод, связисты и подразделение нестроевых. Практически полноценный батальон. По тем временам серьезная сила. И никаких мобилизованных. Сплошь добровольцы и юнкера.
В окно прекрасно было видно бронепоезд. Это не наши самоделки, создаваемые на скорую руку чуть ли не без чертежей. Ставили на платформу орудие, обкладывали со всех сторон шпалами, мешками с песком и бревнами. Парочка вагонов с прорезанными бойницами для винтовок и пулеметов и еще дополнительно площадка с пулеметами. Могучее сооружение. Вся радость, что на той стороне обычно такого не было, и мятежники вечно норовили повредить пути. Постоянно приходилось таскать с собой летучку со шпалами и рельсами, да и самим не лениться. Ремонтные команды брать было неоткуда, сами трудились.
А у этих и тогда был не бронепоезд, а предмет всеобщей зависти. Тульчинский поставил задачу деповским еще зимой. И что особенно интересно, оплатил внеурочные работы. Продуктами. Мог и заставить, однако все было проделано исключительно полюбовно. А те уж постарались. Даже настоящие броневые листы где-то достали.
На «Забияке» все было исполнено в лучших традициях еще довоенных инженеров. Бронированный паровоз, два вагона еще и с шестью пулеметами, броневагоны. Не сляпали лишь бы быстрее, а точно знали спецификации. Одно удовольствие с ними работать было. Экскурсии ходили смотреть.
Вот и сейчас на путях стояло заводское чудовище, а не обычная для гражданской войны самоделка. И ведь вроде на вооружении армии бронепоезда не стоят. Или я ошибаюсь? Надо проверить. Ковалев сказал про наличие в ДОНе, но это не армия. С ними проблема. Очень удобно в качестве поддержки пехоты, но исключительно при наличии железки в нужном направлении. В Европе сеть намного более развитая, а здесь до сих пор однопутка.
Транссиб начали достраивать, а здесь дороги не очень. График перевозок выдерживают хорошо, но уже и постороннему видно: со скрипом справляются. Грузопоток вырос, пассажирский тоже. Правда, здесь не было особых потрясений и капитальный ремонт не требовался. Но железная дорога без нескольких путей — сплошное большое горе на войне. Один снаряд или диверсия — и привет. Отойти нельзя. Стой под огнем. Бронемашина лучше, но она не приспособлена для таскания стволов подобного размера. Вон тот, без всяких сомнений, стопятимиллиметровое морское орудие, а на площадке еще и зенитка. Серьезная сила.
Дверь в очередной раз распахнулась, и я поспешно вскочил. Не узнать знакомых лиц, даже в компании с еще несколькими посторонними, надо совсем мозги проспать. Я что, зря вместе с Красильниковым на «Забияке» воевал? Пусть посмеет не узнать старого приятеля.
Срочно «совершенно случайно» заступить дорогу. А то сейчас дружной толпой проскочат мимо — и вся поездка коту под хвост. Мой кореец давно испарился по служебным делам, и где его искать, не представляю.
— А! — сказал при моем виде разрекламированный Ковалевым деятель, притормаживая. — Совсем забыл.
Вид у Тульчинского был усталым и совсем не парадным. Старая полевая форма и капитанские погоны. У большинства офицеров из свиты звание повыше. Ну это если не вспоминать о разнице между копами и армейцами. У первых при переводе в общевоинские подразделения присваивали на два ранга выше. Конечно, если перевод состоялся не по служебным неурядицам. На этой почве они друг друга серьезно недолюбливали: завидно.
— Правильное освещение военных действий — это замечательно, — пожимая мне руку, сказал серьезно. — Ты же привирать не будешь, капитан Темиров, — с нажимом на звание говорит.
Вообще, если бы я точно не знал, встретив где-то в Руси, никогда бы не подумал, что он поляк. Такая обычная славянская физиономия. Я в курсе исторических сведений о происхождении от родственных народов, однако сидит в голове предубеждение. Слишком долго мы слушали о злобных католиках и их происках на нашу исконную землю. Так и представляется противный тип, лупящий невинных деток тяжеленным крестом по головкам и ничего общего не имеющий ни внешне, ни внутренне с благородным русским человеком. Мало ли что я в жизни видел не слишком много представителей данного народа. Мои знакомые поляки очень приличные люди, я точно знаю. А все остальные от рождения подлецы и гады, вынашивающие коварные планы по спаиванию добродушно-наивных русских. Натурально водка, произведенная в Сибири поляками, намного лучше. На себе проверял.
— Военная цензура не допустит, — с не меньшей серьезностью заверяю.
— Радогор говорит, за тобой не уследишь, — с усмешкой сообщил он.
Опа! А справки про меня всерьез наводили. Хочу взглянуть на собственное досье. Толщина волнует.
— Да нет, — подмигивая, говорит Тульчинский, — не интересовался специально. Мы с Нуялисом служили вместе. Прессе у нас почет и уважение. Она должна находиться в самой гуще жизни.
Я так и не понял — это он всерьез или издевается.
— А нельзя ли в таком случае посмотреть вблизи?
— Возьми его к себе, Перекрестов, — сказал Тульчинский полковнику в хазачьей форме. — Пусть посмотрит, на что конница годится.
— На коне сидишь? — недовольно поинтересовался усатый красномордый хазак.
— Приходилось, — дипломатично отвечаю. — Рекорда не поставлю, но и не упаду.
— Вот и прекрасно, — порадовался Тульчинский и двинулся дальше. Для него разговор был окончен.
— Простите, — сказал я уже на улице полковнику, рассматривая неказистого киргизского конягу, врученного мне, — но мы что, попремся прямо через мост? Он наверняка заминирован.
— А мы не догадались, — фыркнул тот. — Сначала пойдут спецгруппы. Пусть погранцы покажут, на что способны.
Они показали. Караулы сняли без выстрелов, если кто и пытался подпалить бикфордов шнур, то результатов мы не увидели. Скорее всего, диверсантам и утруждаться тушением не пришлось. Все было проделано настолько быстро, что на той стороне и проснуться не успели.
Бронепоезд влетел на китайскую станцию совершенно неожиданно для противника. Всего боя и было разоружение роты с двумя выстрелами в воздух. Китайцы покорно сдавали оружие и становились на колени. Самые забитые солдаты из всех, кого я видел. Достаточно начальственно заорать — и слушаются. В кратчайшее время станция была занята, доты захвачены, и длинные конные и пешие колонны двинулись через мост. Мы, Восьмой Маньчжурский, шли в первых рядах.
Полковник от меня лихо избавился — отправил в эскадрон. Сотник не менее сноровисто сплавил еще ниже. Всем я мешал. А вдруг случится что, кому отвечать? Последней инстанцией оказался стандартно усатый взводный сержант. Тот приставил ко мне совсем молодого парня по имени Яхуд и выкинул проблему из головы. Больше ему делать нечего, только следить за глупыми гражданскими. Вообще отношение было слегка настороженным. Никто толком не знал, чего мне надобно и какого привязался. Таким, как я, положено сидеть в штабах и переписывать победные реляции, не заглядывая дальше дивизионного тыла.
Если винтовок и боеприпасов было больше чем достаточно, то проблема была с лошадьми. Далеко не все соответствовали нормам. Вот Яхуду его конь совершенно не нравился. Был он какой-то угловатый, излишне высокий и казался старше своего возраста. Как он рассказывал, батя утверждал, что рысак, несмотря на свой неказистый вид, очень вынослив. Многие вообще ехали на гибридах с киргизцами. Для степи это лучший вариант. Неприхотливые, низкорослые и мохнатые. Все равно лучше, чем ничего.
— Вот когда старший брат перед призывом своего приобрел, совсем все по-другому было! — Глаза парня горели восторгом, и рассказывал взахлеб. — Ездили выбирать все мужики семьи, и встречали их у ворот, расстелив на земле шелковые кушаки. Гордый хозяин вел жеребца в поводу. Если конь наступал на кушаки, значит, все будет прекрасно.
Этого я не понял. Что за странные обычаи.
— Примета такая, — с превосходством честного хазака перед европейским шпаком пояснил Яхуд. — А тут, — скучнея, махнул рукой, — раз-два — и вперед. Никакого удовольствия. А… лучше не вспоминать. Брательник с войны не вернулся.
На рассвете сотни вышли к заранее намеченной высоте. Уже розовели облака, и метров на сто — сто пятьдесят просматривалась местность. Самое время. Караульные устали и потихоньку кемарят, успокоенные тишиной. Один бросок.