Шофер Хайруло протянул через окошко паспорт подошедшему пограничнику. Тот взял, развернул, посопел, скривился. На лице доблестного вояки читалось недовольство: чего, мол, прешься к нам, в Узбекистан, сидел бы уж в своей паршивой стране. Но, долистав до нужного места, куда шофер предусмотрительно вложил зеленую купюру с портретом человека в парике, страж границы подобрел. Ловким движением фокусника он сгреб волшебную бумажку и сунул в бездонный карман. Его товарищ, тем временем, проверил кузов машины. То, что увидел при этом Сева, надолго ему запомнилось. И, каждый раз вспоминая, Сева потом улыбался. Пограничник превратился в собаку, которая внимательно все обнюхала и, подойдя к людям, протянула умильную мордочку за подачкой. Михаил достал из кармана кусок лепешки, отдал псу. Тот радостно завилял хвостом, схватил зубами подношение, с жадностью тут же съел и удалился, благодарно помахивая лохматым хвостиком…
Что это было: морок? И если да, то для погранца или для Севы? Чтобы не разрушать сказку, у Егорыча об этом он не спросил.
Машины давно уж и след простыл, а «стражник» все сидел и пересчитывал полученную «дань». Ведь была еще десятидолларовая купюра! Куда делась?!! И откуда тут сложенный вдвое кленовый лист? Зачем он здесь — вон!
И лист, подхваченный ветром, полетел над пыльным асфальтом в сторону Таджикистана.
3
Астраханский вокзал и все пространство вокруг, казалось, пропитались запахами копченой рыбы. У Севы от этих ароматов началось обильное, как у собачки Павлова, слюновыделение. Пивка бы, сейчас, холодного, да с рыбкой! И чтобы не надо было никуда бежать, скрываться, дрожать от страха. Посидеть в приятной компании, поговорить о вечном: политике, футболе, женщинах, и, желательно, у себя дома… Эх!
Над перроном и путями гулял ветер, носил в воздухе мелкий сор. Было по-южному тепло. Сева с Михаилом расположились на лавочке возле входа, Хайруло пошел «разведать обстановку».
Трудяга внедорожник с честью преодолел огромное расстояние. По узбекистанской полупустыне и казахстанской степи гнали почти без остановок два дня. Нынче утром пересекли, наконец, российскую границу. В Астрахани решили пересесть на поезд — Хайруло пора было возвращаться. Шофер осунулся за эти дни, и, даром что смуглый, еще больше почернел лицом. Видно было: парень дошел до предела своих возможностей и дальше просто не выдержит, не поможет и магия. Хайруло решил напоследок оказать россиянам услугу, приобрести за свои деньги билеты.
У касс — вавилонское столпотворение. Люди спешили возвратиться в родные пенаты с отпусков и каникул. Хайруло пришел ни с чем.
— Нет ни на сегодня, ни на завтра билетов.
— Что же делать? — огорчился Сева.
Словно по волшебству возник, ниоткуда, разбитной малый — типичный барыга.
— Мужики! Билет до Москвы не нужен? Последний остался…
— Нам два! — отозвались, одновременно, все трое.
— На сегодня только один. Сами видите, что творится, — махнул рукой в сторону касс спекулянт. — На завтра попробую найти.
Михаил отозвал Всеволода в сторону.
— Езжай Сева. А я завтра. Так даже лучше. Ему будет не угнаться за двумя.
— Миша, ты чего? Давай вместе держаться. Как ты будешь здесь, в нашем времени, один?!
— За меня не беспокойся. Маг, как-никак.
— Мужики! — окликнул их барыга. — Берете или нет? Поезд через пятнадцать минут отходит.
— Да, — отозвался Михаил.
Хайруло поинтересовался:
— Сколько за билет хочешь?
Малый назвал сумму, от которой Хайруло присвистнул.
— Ты что, мужик! Совесть имей!
— Не хотите — не надо. — Демонстративно повернулся, сделав вид, что уходит.
— Подожди, — остановил его Хайруло. — Черт, с тобой, давай билет. Десятку только скинь…
Они с минуту торговались. Барыга не уступил ни гроша. Азиатские хитрости шофера оказались бессильны против закаленного в коммерческих махинациях ловчилы.
— Ну, ты, жук, — проворчал, отсчитывая деньги Хайруло.
Малый невозмутимо пересчитал банкноты.
— Завтра, в это же время сюда подходите, принесу еще билет. Или вам два?
Сева, когда спекулянт удалился, бросил ехидно:
— Представляю, какая будет у него рожа, когда деньги в листья превратятся!
Хайруло вздохнул.
— Нет. Деньги самые настоящие, кровные, можно сказать.
— Как? — не понял Сева, — Ты что, свои отдал? Зачем!?
— Здесь у меня не получится фокус — я на чужой территории, да и… Ну, это долго объяснять. Ты не переживай за меня, Сева! У таджика в заначке всегда найдется…
— Я отдам. Вышлю по почте. Ты адрес скажи.
— Не надо ничего высылать. Может, будешь еще у нас… или я к вам приеду. Сочтемся.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Всеволод. — Слушай, Хайруло… все хотел тебя спросить. Не обижайся только… Вот, у вас, таджиков, деньги, как ты говоришь, всегда имеются, а выглядите… как нищие. Почему?
— Э-э. Это ты правильно подметил! Привычка такая. Менталитет, как сейчас говорят. У нас так: копит человек деньги, чаем да лепешками перебивается, ходит в обносках, потом — вай! Туй закатывает — пир для всего кишлака. У таджика три события в жизни: обрезание, свадьба и похороны, это бешеных денег стоит… И все бы ничего, но при этом соревнование идет, кто круче: сосед бычка купил на туй, а я — двух! Знай, мол, наших. Глупо конечно… Ладно, давай прощаться. Счастливо, тебе!
Сева пожал шоферу руку, обнялся с Егорычем, протянул ему сложенный вдвое листок блокнота.
— Пока, Миша. Буду тебя в Питере ждать. Встречу на вокзале. Вот, на всякий случай адрес родителей — там меня найдешь.
— Давай, поезжай. Я следом. Увидимся…
Егорыч не удержался, продемонстрировал, на прощание Севе один из своих трюков: раскрыл листок, глянул в него, видно, адрес запомнил, потом скомкал в ладонях, раскрыл…. В ладонях сидел чижик. Такой зеленоперый воробушек. Будто гибрид кенаря и воробья.
— Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил…
Пичужка на ладонях, поводила туда-сюда тонким клювиком, взъерошилась, так что стала похожа на пыжик, и, вспорхнув, улетела куда-то прочь.
— Выпил рюмку, выпил две — закружилось в голове. — Егорыч подмигнул Севе и тот на самом деле ощутил легкое опьянение.
— Считай, на посошок, — улыбнулся Михаил.
4
Поезд прибыл на Павелецкий вокзал к вечеру.
Севе нужно было перебраться на Ленинградский, и двигать дальше, в Питер. Людской поток подхватил парня и понес к окончанию перрона, где по обе стороны стояли рядами торговые палатки — «комки».
— Сева!
Всеволод обернулся.
У палатки, с банкой пива в руке стоял… виолончелист Большого театра, вышедший прямо во время симфонического концерта и направляющийся в Кремль на вручение ордена «За заслуги перед отечеством» первой степени: фрак, сметанная накрахмаленная сорочка, галстук-бабочка, блестящие лакированные туфли… Не сразу признал Сева Егорыча, а узнавши, бросился обниматься.
— Миша! Как ты меня обогнал? Ты чего так вырядился?
Солнцев запустил руку в карман, вытащил красную банку «Амстердама», отдал Юрину, откупорил свою, сделал глоток, поперхнулся, закашлялся.
— Никак не привыкну… — стряхнул пальцами капли, попавшие на сорочку. — Сева, ты прости меня…
— За что, Михаил?
— За то, что шутки у меня такие дурацкие. Паренек ты светлый, добрый, но…
— Не пойму, ты о чем?
Сева свою банку не открывал. Холодный алюминий призывно покрывался влагой, но Сева не замечал, он был весь во внимании. Егорыч продолжил:
— Сейчас попробую объяснить. Вот, например, читаешь ты книгу. Её сочинил кто-то?
— Писатель.
— Хорошо. Читаешь первую главу, вторую. Ты читаешь, а писатель уже знает, чем дело кончится, да?
Сева оглянулся в поисках опорожненных Михаилом пивных банок. Как-то странно говорил Егорыч: не иначе как ждет давно и вот эта банка крепкого «Амстердама» не первая.
— Так вот, возьми ты на себя труд подумать, то дотумкал бы, что если я в своем времени могу свиснуть из вашего достижения науки и техники, то посмотреть свою жизнь — не вопрос…
Речь Егорыча, пересыпанная жаргонными словечками, резко контрастировала с его театральным обликом. Сева недоумевал: что нашло на шефа?
— … все, что с нами случиться, я знал наперед. В общих чертах, правда, но знал.
Если бы тут была комната — с креслом, диваном или табуреткой — Сева обязательно присел бы. Не просто, ох не просто осознать себя болваном, который идет туда, куда ведут.
— Конечно, — сжалился Михаил, — всё знать невозможно, голова не вместит.
Он открыто и жизнерадостно улыбнулся во весь рот, и тут же отпил из банки.
А Сева помрачнел.
— Ты, верно, считаешь меня гадом, сволочью, из-за которого погибли геологи, а затем и Лабазнюк?
— Я не судья вам. — Всеволод опять перешел на «вы». — И прощать мне вас не за что. Наоборот.
Егорыч тряхнул банкой, очевидно проверяя много ли в ней еще пива, сделал добрый глоток. Тут уж и Сева спохватился: открыл, чуть пригубил. Пиво, как и обещала надпись, было крепким как вино. А вот вкус оставлял желать лучшего.
— Но послушай, Михаил, ты что, точно знал, что произойдет? Что мы окажемся в Средней Азии. Встретим Лабазнюка, что он погибнет, спасая нас, что мертвяк нас не догонит… Ты это всё знал?!
Егорыч с каким-то остервенением прильнул к баночной скважине, пил, не отрываясь, долго, словно из ведра. Отер губы тыльной стороной ладони…
— А кто же не знает, что родители умрут раньше, чем дети? Но, много ли пользы от такого знания? Наше будущее, как дельта реки. Какой рукав выберем, тот и станет судоходным руслом; но река, хотим мы, или нет, неизбежно впадает в море.
— Я читал про теорию бифуркации, — буркнул Всеволод.
— Тогда тем более, должен меня понять. А простишь ли, решай сам.
— Прощаю, конечно. Ты всё знаешь лучше, и делаешь всё правильно. Я привык. Но хоть сейчас можешь сказать, кто за всем этим стоит? Что ему нужно? И какая у меня судьба дальше?
— Ну вот… Говорили про рукава реки, говорили… А ты о своей судьбе. Это, милый мой, от тебя зависит. Теперь, касаемо «что ему нужно». Про того, кто за нами мертвяка послал, я уже тебе давно ответил: нужна моя дорога. Мой путь, по которому я могу попасть в будущее. Дело в чем? Отправившись в года последующие, я становлюсь… маяком, что ли. Другой «рукав» выбрать теперь физически невозможно. Понятно?
— Приблизительно…
— И ладно. Так вот, технику физического перемещения знаю только я один! Во всём мире — я один!
Егорыч пива принял всё же изрядно. Говорил громко, жестикулировал свободной рукой. Пассажиры, снующие по своим вокзальным делам, то и дело оглядывались на них. Всеволод позволил себе не согласиться с шефом:
— И я теперь знаю.
— Да, неужто?! Ты, Сева, видел, как я «достал ключ и открыл дверь». Это да. А ключ у тебя есть?
— Ты прав, как всегда… Послушай, а тот… зомби, что прошел за нами, он-то как смог?
— «Дверь» не успела закрыться. Да, ты не бойся, в ближайшую тысячу лет мой путь не одолеть никому. Я поставил блок. Думаешь, дорогу в грядущее я сам отыскал, методом научного тыка или проб и ошибок? Всё проще! Точно таким же образом, как и с электричеством. Посмотрел, как это делается в будущем, и поставил защиту, чтобы другие раньше времени не увидели. Ах, какое элегантное решение, Сева! Ты мне поверь. Правда, точность еще оставляет желать, как говорится. На самом деле, мы могли бы выскочить в Соловейске…
— Да, ты что!?
— Могли. Но, только чуть позже нужного времени, чтобы с самими собой не встретиться.
— Почему «позже»? Ведь тогда бы мы, то есть, наши двойники там находились, и мы бы обязательно с ними столкнулись.
— Нет, в тот момент мы были бы в прошлом… Ладно, не ломай себе мозги хронопарадоксами. Главное: не встретились и, слава Богу!
— А если б столкнулись?
Егорыч помрачнел.
— Лучше тебе не знать этого.
Водопад мыслей в голове Севы совсем сбил его с толку.
— Что же теперь?
— Что? Жить. Любить, работать. Если нужно — биться. В покое тебя не оставят… Ты, главное, не трусь. Сейчас телепортирую тебя в Соловейск, прямиком в твою комнату в общежитии. А у меня свои дела… Как только ты появишься, то мои друзья, да и враги, захотят посмотреть прошлое твое, и пройти по моей дороге… Так что, есть чем заняться. Пока — прощай!
Егорыч допил пиво, скомкал банку, швырнул в урну. Повернулся и зашагал прочь. Всеволод недоуменно смотрел ему вслед.
— Егорыч, подожди!
Солнцев обернулся:
— Чего тебе? — Остановился, ожидвя, пока Сева догонит.
— Еще один вопрос, последний… Миш, ты говоришь: один знаешь «дорогу». А, ведь, мы с Ирмой были в прошлом… В Арконе. И благополучно вернулись. А еще Инхандек с Шуххардтом рассказывали про экспериментаторов, «нырявших» в прошлое, и возвращавшихся от туда. Как же так…
Егорыч хитро улыбнулся, и подмигнул Севе.
— Знаешь, есть анекдот… бородатый, правда, зато к месту. Приходит к врачу дедок, и жалуется на половую слабость. Врач ему: ну что вы хотите, в вашем-то возрасте! Дед возражает: а Петрович, он на семь лет старше, рассказывает, что еще — о-го-го! Врач: так и вы рассказывайте, кто вам мешает? Ха-ха-ха! Что касается дорог… Они ведь разные, дороги эти. Одно дело — от Москвы до Тулы, другое — с Земли на космическую орбиту. А расстояние, в сущности, одно и то же — две сотни верст…
— Так как же мы с Ирмой, все-таки?
— «Никому нельзя верить. Даже самому себе. Мне можно», — процитировал Юлиана Семенова Егорыч.
Сказал как отрезал. Продолжил путь.
Отойдя шагов на двадцать, остановился: к нему подошли милиционеры, и, наверное, попросили предъявить документы. Егорыч что-то достал из кармана, отдал патрулю. Затем, не оборачиваясь к Юрину, как-то по-особенному махнул в его сторону рукой.
И Сева исчез.
XIV. Судьбы людские
1
Однажды, еще студентом, Сева ехал в необычайно жаркий июньский день в битком набитом трамвае, и от духоты с ним случился обморок.
Сначала «выключился» звук — уши наполнились тонким противным звоном. Потом стало темно. Миг — и Сева отключился полностью; устоял лишь благодаря толчее. Стоило ногам подогнуться, как он тут же пришел в себя. Постепенно восстановились и зрение, и слух, остались только ужасающая слабость. Стоящая рядом женщина проявила чисто петербургское участие:
— Вы бледны, молодой человек. Вам плохо?..
Он в ответ слабо улыбнулся.
Ощущение, что и говорить, не из приятных. Хотя в целом, ничего экстраординарного. А в последние два месяца Сева побывал в таких отключках не единожды. Можно сказать, даже начал привыкать к обморокам. Если, конечно, к такому состоянию вообще применимо понятие «привычка».
Однако теперь Сева отрубился конкретно, и, видимо, надолго. Очнулся на полу, в их с Егорычем рабочей комнате. Сразу бросились в глаза разбросанные повсюду бумаги и битые стекла. В кабинете — словно Мамай прошел. Все вверх дном. На линолеуме и штукатурке темнеют пятна крови.
Сева поднялся, ухватившись за дверной косяк. Пол и стены покачивались, словно в корабельной каюте при сильнейшем шторме. В ушах — знакомый звон. Волной накатила дурнота. Сева бочком, бочком, по стеночке, добрался до стула. Присел, рванул ворот рубашки, вытянул шею — не хватало воздуха. Сердце стучало неровно, еще немного, казалось, остановится вовсе. Закрыл глаза, вдохнул, задержал дыхание… Выдохнул, огляделся — что за черт!
Обстановка в помещении невероятным образом переменилась. Комната целехонька, кругом чистота и порядок, на полу — ни соринки, уют. Только из распахнутого настежь окна тянуло сквозняком. Прохладно и сыро — не июль месяц… Да! А какое ж нынче число-то? Все перепуталось у Севы в голове. «Наезд» бандитов, скачки в пространстве-времени, игра в прятки со смертью — многовато для привыкшего к неторопливой размеренной жизни, — работа-дом, дом-работа, — молодого специалиста. Всеволод посмотрел на наручные электронные часы — 18:09, чуть двинул рукой — 00:32. Нечистая сила! Что опять происходит?!! Часы дурят, или само время?