Так они стояли ещё несколько минут: владелец тауэра — в горе и раздумье, бывалый солдат — в досаде на себя и с обидой на капитана за то, что тот объявил его дубиной и дурошлёпом, а сам капитан как шахматист в миттельшпиле — в ожидании возможных вариантов на поле игры.
— Fortuna adversa amicis fidendum non est[6]. - произнёс шевалье. Произнёс вполголоса, для себя, так что вряд ли он щеголял знанием латыни или собственной памятью. Капитан вопросительно взглянул на рядового Геруа. Тот, вероятно, повторял услышанную фразу, беззвучно артикулируя каждое слово.
— Латынь не знаю, но смысл уловил. Смысл в том, что нельзя никому доверять в роковых обстоятельствах, то есть, когда фортуна повернулась задом.
Услышав слово «зад», командир гвардейцев поморщился, и у него ещё раз мелькнуло подозрение в том, что Швейк у Гашека и его бывалый рядовой — одного дуба жёлуди.
— Как по-французски «рок» или «судьба»? — спросил он бывалого солдата-переводчика.
— La fatalitИ.
— Шевалье, — спросил капитан, — ты говоришь о какой-то фортуне, или ты имеешь ввиду la fatalitИ, что наш толмач толкует как «судьба»?
— FatalitИ? Судьба? Не сказывал я сих слов, — шевалье вновь задумался, — Но сии слова не в бровь, а в глаз. О боже, реки мне, пошто моему роду выпала чёрная судьба? Пошто саксы и франки Карла пришли в Треву? Пошто мы как изгои носимся по свету? Пошто нет конца этой череде несчастий. Куда править мой чёлн?
Шевалье адресовал свою речь не иконам (вероятно, по причине отсутствия таковых в зале), а громадному гобелену с быком, тем же самым, что и на штандарте. Опершись рукой о стол, он сел в кресло и жестом пригласил залётных чужаков присесть. Досадуя на тётку Агафью, капитан на секунду почувствовал себя закоренелым двоечником, поднял правую руку как школьник и спросил:
— О какой Треве ты молвил?
— Откель ты родом, гой еси добры молодец? — по тону вопрос должен был бы звучать иначе: с какого дуба ты свалился?
— Мы-то все с Каменных гор. Не слыхал?
— Отчего ж, слыхал. В Киеве сказывали про дикие края и Каменный пояс. Стало быть, далеко залетели. Трева — княжество моих предков. Карла Великий отвоевал те земли и наш город. Двести лет, нет, даже боле, мои предки и я — князья без княжества.
— Так где та Трева?
— На Лабе. Ныне то город Хамбург.
— Гамбург?
Князь без княжества кивнул головой.
— Мудрые русские люди сказали: нельзя объять необъятное. Всё зло, что творится в мире против русичей, нам не одолеть, но ежели есть задача по душе и по силам, так почему бы не побороться да защитить русичей и все славянские народы. Желаешь ли, князь, вернуть своё княжество?
Судя по мимике Ивана Никлотова, он готов был хохотнуть при виде двух придурков, но сдержался.
— Желать-то желаю. Мыслю, пустое ты слово изрёк. Трева тебе неведома, как неведомо и то, какие стены у Хамбурга и сколько городов, замков и башен на бывших землях нашего княжества. Мы же ещё не выпили и не опьянели, чтобы этак-то хвастать. Глаголишь, что руйсичей будете защищать? И абодритов? Иль лютичей? А от кого? Словен от лютичей или лютичей от словен? Они там, что ни лето, ходят стенкой друг на друга. Ежели нас собрался защищать, так мы, словене, кого хошь сами защитим аль обидим.
— Всех, князь, всех. От немцев.
— А с какой стати от немцев? Слышал, что ныне князь Годеслав в большой дружбе с саксонским дюком, и водят они сообща абодритов и саксов в битвы, — князь усмехнулся: — Видел убиенных вами и могу вообразить: захватите Хамбург — и на вас навалятся — саксы с левого берега, а русичи — с правого. Те самые, которых собрались защищать. Вот про Каменный пояс ты мне поведал, а скажи-ка, как тебя именовать, Иван Белов?
Белов ухмыльнулся.
— Разве не слышал? Мои ко мне обращаются как к товарищу. А звание моё — капитан. Капитан Иван Белов.
— Слышал. Значит, 'таащ' по-нашему сэр или сир.
— Так точно, шевалье.
— Скажу тебе на трезвую голову, сир Капитан. Полно баять пустое! Забудь про словен и Хамбург.
— Э нет, шевалье. Покажу да объясню тебе то, что было мне поведано, — «сир капитан» метнул сердитый взгляд на рядового, сидевшего тише воды да, как говорится, ниже травы, — Сиё тайна. Даже мои люди не знают о том.
Вытянув из планшета атлас, он открыл его на том развороте страниц, где коричневым цветом была показана Германия.
— Взгляни, шевалье, и найди земли словен. Для ориентировки скажу: вот Дания, это Англия. По-немецки можешь ли читать?
— Слов у тебя непонятных много. Читал я разные граматы саксов, их-то мне легше понять, чем тебя, хоть ты, вроде, по-руски речешь, — пробурчал шевалье, изучая карту.
Он шевелил губами, читая про себя названия, напечатанные по-немецки, и, видимо, что-то дошло до его сознания.
— Пошто Мекленбург, пошто Шверин? — он ткнул пальцем в карту, — Здесь Велицегард, а здесь Зверин должен быть!
— Немцы переименовали.
— Как они посмели!
— Это ж их земли, немецкие. Всё, что коричневым цветом показано, — всё это Германия.
— Где же княжество словен. Где Вендланд?
— Слушай же, что мне было поведано, — капитан шёпотом вещал шевалье о «тайном» знании, которое всего-то навсего включало сведения, сказанные ему давным-давно отцом братьев Вилковых, любителем истории и тайным язычником: — Ныне 1066 год от рождества Христова. Через сто лет, ежели ничего не предпринять, саксы и даны захватят земли абодритов и лютичей. Вырежут народ. Обрюхатят и онемечат тех немногих, кто сможет схорониться и выжить. Разорят и сожгут храмы на острове Буяне. А вина во многом — на князьях словенских. Кое-кто из них принял христианскую веру, да не спасло это от нашествия. Ваш Гарольд тоже христианин. Разве это помешало рыцарям Уильяма вторгнуться в Англию? Как ныне Папа римский благословил Уильяма, так и в будущем Папа римский благословит немцев на крестовый поход против твоего словенского народа.
По выраженью лица шевалье, уткнувшегося взором в карту, трудно было понять, постиг ли он смысл сказанных слов. Капитан уже неоднократно замечал, что шевалье Иван иногда мгновенно воспринимал смысл речей залётных чужаков, а иногда не улавливал того, что они ему вещали. А потому, помедлив, гвардии капитан добавил:
— Тебя как христианина, вряд ли волнует чёрная судьба твоего народа?!
— Волнует! Но твоя карта врёт! Не верю твоим сказкам.
Шевалье с пренебрежением бросил атлас капитану, встал и направился к камину. Тихо звякнула его кольчуга, когда он шуровал длинными щипцами в камине. Выпрямился, бросил щипцы. А затем три раза ударил в колокол — и по его сигналу в зал ввалился кто-то из слуг. Из словен, потому как хозяин наказал ему по-словенски:
— Найди гостя Болеслава, что намедни воротился, и тащи его сюда.
Картинно подбоченившись, рыцарь уставился на гобелен и заговорил, но не с капитаном, не с богом, а с предком:
— Нет у вас забот в ирии, и ты, буй тур Никлот, смотришь на нас, сына и внука твоего, безучастно. Жизнь меня, ререга, несла чрез поля широкие, чрез моря глубокие. Не хотел быть белой вороной, а летал как ререг, подобно Годеславу, Изяславу и другим князьям-христианам. От волхвов отвернулся. У смертного одра жены увещевал меня епископ, призвал бить неверных, сказывал, что христиане — братья. Розмыслы мои давно смущают душу. Кругом зрю одну лишь лжу. Дай, отче, знак! Кому мне кланяться земно? Быть ли мне в римской вере иль очистить душу да принести жертву Перуну?
В наступившем минутном молчании каждый думал о своём. О сокровенном.
Из глубокого омута памяти капитана Белова всплыли образы отца и его задушевного друга Вилкова Володимира. Слово «ререг», что слетело с уст шевалье Ивана, казалось бы совершенно забытое слово, Вилков старший упоминал в присказке к сказке о закатных землях и разъяснял, что хоробрые словене называли себя ререгами иль рерьками, то бишь, соколами. А сказка, что он рассказывал детворе, была о Финисте-ясном соколе… Сладкие воспоминания были резко прерваны вопросом шевалье, взиравшего на капитана с недобрым прищуром глаз:
— Что вы за люди? Вчера молились, сегодня убиваете и клянёте христиан?
— Наш Сергий верит в Христа; я, хоть и крещённый, не верю в сказки о Христе. Но знаю: римские католики горят желанием подмять под себя всех славян. Они нам были, есть и всегда будут врагами.
В диалог встрял рядовой Геруа, на устах которого заиграла-таки блаженная улыбка:
— Я в церковь не хожу и попов ненавижу: они сами грешники, так что обхожусь без их наставлений. Живу по принципу: на бога надейся, а сам не плошай. Был в школе у меня в приятелях один жид. Зная, что я не из русских, он таки заявил мне, что жиды — самый великий народ. Они, мол, дали миру христианскую веру, и они совершили Октябрьскую революцию, а русские, как были быдлом, так и остались. Пришлось мне, однако, побить его. Если не по рождению, так по призванию и по документам я русский человек. Должен сказать, что тот Изя был и старше и посильнее меня, так что тогда, как сказал мне мой дед, я совершил первый героический подвиг.
Услышав оценку деда бывалого солдата, капитан улыбнулся, а шевалье Иван потребовал повторить сказанное и, конечно же, в переводе на язык франков. Характерно наморщилось чело бывалого солдата, и его командиру стало ясно, что рядовой Геруа размышляет о трудностях или внезапно возникших препятствиях в вопросах перевода; ну'с, например, не знает он, как объяснить рыцарю слова «герой» и «героический» так, чтобы они поразили воображение шевалье Ивана; ведь капитан настроен иронически ко всякой героике и даже как-то предупреждал о том рядового Героя, ныне прозванного бравым солдатом.
Не успел Геруа пересказать быль из своего прошлого: скрипнула дверь — и слуга впустил молодца с пригожим лицом. Тот мгновенно привлёк к себе внимание хозяина и разведчиков. Геруа вздохнул с облегчением: не придётся изыскивать в памяти слова из родного, но подзабытого языка.
По привычке, въевшейся за годы службы в разведке, его командир составил словесное описание молодца: лицо без особых примет, улыбчивое, обаятельное и потому располагающее к нему людей; цвет волос русый, стрижен под горшок, с усами и небольшой бородой; одежда скромная, неприметная и чистая; рубаха льняная, штаны заправлены в сапожки; а сапоги-то щегольские, из тонкой кожи; взгляд смелый, без подобострастия; короче — хороший парень, из купцов.
Парень тот хороший общался с хозяином исключительно на местной фене, причём по инициативе шевалье Ивана. Иногда они поглядывали в сторону капитана и рядового. В основном, говорил купец. Шевалье покачивал головой, а мимика — то удивление, то гнев, то сострадание — выдавала его отношение к речам гостя. Долго беседовали. Наконец, шевалье и купец встали и направились к выходу. Проходя мимо капитана, шевалье глухо произнёс:
— Вернусь. Карту принесу.
И пяти минут не прошло, как он вернулся с каким-то небольшим свёртком. Вслед за ним в зал вбежала четвёрка парней с верёвками, и, ни слова ни говоря, они набросились на капитана и рядового с очевидным намерением связать гвардейцев. «Ребята, да вы же моих уроков самбо не проходили» — только эта фраза и мелькнула в голове командира роты разведчиков, а после этих слов замелькали не мысли, а отточенные движения и удары капитана. В мгновение ока уложив двоих неприятелей, он бросил взгляд на рядового, но тому помощь не потребовалась. Бравый солдат на отлично справился с задачей. Веревки, что принесли вои, пригодились: капитан и рядовой молниеносно связали противников.
— И что это значит? — задал командир вопрос шевалье Ивану.
Раздосадованный шевалье смотрел угрюмо.
— Ждём объяснений. С какой стати ты велел повязать нас? Мы спасли тебя от людей шерифа. Какая муха тебя укусила?
— Вы страшные находники! — воскликнул шевалье. — Вы убили моих людей?
Связанные ратники лежали, не подавая ни жалоб, ни стонов. «Вроде бы не хлипкие ребята, но росточком маловаты и костью мелковаты, причём все вояки здесь таковы, исключая шевалье. Видели — отметили. Вероятно, одной овсянкой питаются» — всю эту цепочку соображений, мелькнувших в голове «сира капитана», шевалье, конечно, не смог прочитать. Слава Богу за то, что Он не наделил людей способностями к телепатии! Впрочем, эти соображения отразились в кривой ухмылке Белова. Шевалье молчал. Молчал и капитан.
Взглянув на бравого солдата, командир гвардейцев одобрительно кивнул ему и мгновенно сочинил трафаретный текст, который надлежало зачитать вечером перед строем разведчиков: «Противодействие рядового Геруа, самбиста, не имеющего спортивных регалий, но чётко применившего некоторые приёмы в условиях, приближённых к боевым, успешно подавило действия ратников в башне шевалье. Аккуратно и до разумного предела. Уложил вояк в пыль… Ладно, остальное вечером на построении придумаю и скажу».
Капитан не спешил отвечать Ивану Никлотовичу, поскольку удивился странному отсутствию логики в мышлении шевалье. Скорее всего, шевалье просто придуривался, тянул время и желал подыскать какое-нибудь далёкое от истины объяснение своему поведению. «Да, ради бога, пусть подыскивает! Раньше или позже, но вытряхнем из него правдивые показания» — с таким намерением, выдержав паузу, гвардии капитан соизволил ответить:
— Если б убили, не стали бы связывать. Весьма удивлён! У нас в Каменных горах не принято нападать на людей, гостящих в наших домах.
Усмехнулся и шевалье Иван. Зловещая усмешка, затаившаяся в его глазах и губах, была замешена на необъяснимой горечи и страдании.
— Вам бы только играть и убивать нас! В тот миг, когда вы явили карту, понял, что вы никакие не пилигримы и не воины. Думаю, вы из божьего ордена убийц, и, как водится, вещаете нам небылицы. Нет вам веры! Руйские волхвы словили одного из ваших. Выпытали. Признался серый ворог! Поведал тот волчара, что он из божьего ордена христиан, как и Папа Римский Александр, как и серый кардинал Гильдебрандт, как и Гийом Бастард. Поведал даже тайное имя ордена. Все вы из Ордена Божьего Храма. Все вы серые храмовники, что объявились в прошлое лето! Слышал и видел ваших из Ордена Божьего Храма. Знаю, что вы находники. Ведома и затея ваша: хотите под себя подмять все народы от восхода до заката. Спросили волхвы Перуна и исполнили его веление: посадили храмовника на кол. То-то было веселие средь народа! За веселием горе пришло. Нелюди Бастарда сожгли град Хастинг и порубили всех людей Болеслава. Уж как они радовались, увидев родной для наших варинов и русов английский берег! Но все сложили головы под мечами нелюдей Бастарда, чтоб дать возможность Болеславу бежать! На нём нынче большая забота о семьях погибших. Вы, лживые серые лисы, пришли за своей смертью. Видел вас вчера: как один, вы все осеняли себя крестом. Не я, так другие прибьют вас на нашей славной английской земле. И не помогут вам ваши автоматы!
— Эвона как! — повторил командир любимую фразу сержанта Копылова. — И меня тоже предупреждали. Сказали: «Берегись людей в сером». Нет, шевалье, поверь! Мы не связаны с этими — как их? — храмовниками. Не знаем, кто они такие. Но мы знаем, что они враги. Как нам, так и тебе.
Шевалье Иван, глотнув эля из баклаги, прервал Белова и начал сызнова вещать свои речи. Белову стало ясно, что шевалье слушал их, не вникая в смысл сказанного. С другой стороны, добрая треть слов, изрекаемых шевалье, так-таки, скользко проникала в одно ухо капитана и — из-за незнания значений и смыслов словес — прытко вылетала из другого уха, без какого-либо их осмысления гвардии капитаном. Всё же, уловил он общую суть речи князя, лишённого княжества.
Князь явно вёл дело к жаркой ссоре. Разогревал себя речами. Впрочем, подозревал капитан, что шевалье Иван, вопреки заявлению о своей трезвости, пил с раннего утра. И, в самом деле, частенько прикладывался он к баклажке.
Громогласно заявил Иван Никлотович, что капитан и иже с ним поют как бывший князь Годеслав. Саксы того князя, оказывается, Готшалком звали. И своим сыновьям тот Готшалк дал немецкие имена: Уто и Генрих. Сбежали его сынки к саксам. Молвил Никлотович, что, подобно всем серым храмовникам, отнекивался князь Готшалк от принадлежности к Ордену божьего храма. Но волхвы заставили его признаться в непотребных делах, что долгие годы возмущали словен. И изрёк Готшалк то, что ему некогда в христианском храме открыли: Папа римский, глава церкви и ордена, пригрозил ему крестовым нашествием на земли вендов. Готшалк во всём уступил саксам, а потому словене и церковную десятину платили и вынуждены были привечать монахов, что несли слово о Христе на протяжении многих лет. Дошло до того, что даже на Руяне-острове стали хоронить умерших не по древнему обычаю, а по-христианскому. Перестали насыпать курганы! Стали закапывать в землю!.. Волхвы позволили Готшалку достойно умереть: с мечом в руке. На груди Готшалка, под бронёй, была сокрыта Золотая ветвь, что много веков тому назад отлили мастера и освятили волхвы. Крут, князь русов, срубил в поединке голову Готшалку и по праву меча наследовал ту Золотую ветвь. Сдох Годеслав-Готшалк! Жёнку его, нерусь, дочь датского короля, словили в Велицегарде и выгнали из города. Одёжу с неё и её прислуги сорвали и кнутами как скотину погнали из города. Болеслав, гость и, надо полагать, разведчик Ивана Никлотова, своими очами видел то изгнание. А стольный город Любицу сожгли! Руйский княжич Крут, по праву ставший князем абодритов, скор на расправу. Со дружиною, пошёл на саксов, друзей Готшалка. Земли варинов и абодритов, коих варягами кличут, огнём и мечом освободил. Хамбург сжёг и порубил саксов.