– Видите, куда мы летим? – спросил заботливо Колвелл. – В течение некоторого времени это место будет вашим домом, но не позволяйте мне вас пугать, будут и компенсации, – он напевал еще чуть-чуть. – И ваши деньги будут вложены в хорошее дело, – он стрельнул в нее взглядом. – Вы проявляете скептицизм? Вам не нравится идея? Но я продолжаю настаивать на этом – будут компенсации, потому что вы станете одним из моих маленьких цыпленочков, – идея восхитила его, – одним из моего маленького выводка… Но я буду вежливым, я не хочу волновать вас…
Лодка направилась к сверкающему на солнце пучку розовых зданий.
– Это одно из поселений Троттеров, – сказал Колвелл благоговейным тоном. – Настолько древнее, что человек не может себе даже вообразить это. Здесь прямо-таки концентрируется солнце. Видите, я говорю вам одну только правду. Должен сознаться, что мое предприятие в запустении, в прискорбном запустении в эти дни. О выводке забочусь только я и мой маленький штат… Теперь, когда мы станем богатыми, мы, возможно, произведем кое-какие изменения, – он пробежал взглядом группу зданий, и ноздри его раздулись. – Отвратительно! Худшее из наследства столетий – Рококо Ренессанса. Розовая штукатурка по добротной здоровой каменной стене… Но там, где терпят неудачу желания и надежды, помогут деньги, – он прищелкнул языком. – Возможно, мы переедем на какую-нибудь более теплую планету: земля Кодирона слишком унылая и суровая, а кости мои начинает морозить лихорадка, – он засмеялся. – Я несу вздор… Если вам наскучило, прервите меня… А вот мы и сели. Мы дома.
Поле зрения Джин ограничивали ярко-розовые стены. Она почувствовала толчок. Дверца открылась. Краешком глаза она заметила усмехающееся желтое лицо худощавой крепкой женщины. Чьи-то руки помогли ей спуститься на землю, другие руки обыскали ее. У нее забрали брусочек с дротиками и скрученный в кольцо пластмассовый нож. Она услышала, как удовлетворенно закудахтал Колвелл. Какие-то руки потянули ее в полумрак здания. Они прошли через пустой гулкий зал, освещаемый через ряд высоко расположенных узких окон. Колвелл остановился у тяжелой двери, повернулся – и лицо его оказалось в поле зрения Джин.
– Когда мой маленький выводок становится слишком уж беспокойным, его приходится запирать… Но доверие рождает доверие, и… – его голос затерялся в грохоте дверных петель.
Джин вошла внутрь. Лицо за лицом оказывались в поле ее зрения. Взволнованное лицо за взволнованным лицом. Словно она смотрела на последовательность зеркал. Снова и снова на нее глядело ее собственное лицо.
Она почувствовала под собой что-то мягкое и теперь у нее перед глазами оказался потолок. Она услышала голос Колвелла.
– Это ваша давно потерянная сестра, она наконец к нам вернулась. Я думаю, скоро вы все услышите хорошие новости.
Что-то горячее, причиняющее сильнейшую боль, тронуло ее запястье. Она лежала, глядела в потолок и тяжело дышала. Боль слегка стихла. Ее веки захлопнулись.
…Джин скрытно, из-под век изучала девушек. Их было шесть. Стройные темноволосые девушки с беспокойными умными лицами. Волосы у них были длиннее, чем у нее. Наверное, они сами были мягче и до некоторой степени красивее. Но самое главное, что они были не такие, как она.
У них была одинаковая одежда, как униформа – белые, по колено бриджи, свободные желтые блузки, черные сандалии. По лицам было видно, что они скучали здесь и были угрюмы, если не злы.
Джин села на свою койку, зевнула, словно до сих пор не назевалась в жизни. Чувства ее обострились, к ней возвратилась память. Девушки сидели полувраждебным кругом. Надо их понять, – сказала себе Джин, – попробовать поставить себя на их место.
– Ну, – сказала Джин, – ну что вы просто так сидите?
Девушки слегка зашевелились, каждая чуть изменила позу, словно повинуясь общему импульсу.
– Меня зовут Джин, – она встала, потянулась, пригладила волосы и оглядела комнату. Спальное помещение в старом Доме Реабилитации. – Чертова крысиная нора. Я думаю, слышит ли нас сейчас старый Колвелл?
– Слышит?
– Оборудовал ли он это место разными там проволочками для подслушивания? Может… – она заметила отсутствие понимания. – Подождите, я погляжу. Иногда микрофоны обнаружить легко, иногда нет.
Подслушивающая аппаратура должна располагаться у двери или у окна, чтобы легче было провести провода. Беспроволочная система выглядела бы в этой голой комнате роскошью. Джин обнаружила шишечку именно там, где и рассчитывала найти ее, над дверью. Экранированные провода вели сквозь дыру. Она оторвала ее и показала остальным.
– Вот. Старый Колвелл мог слышать каждое ваше слово.
Одна из девушек боязливо взяла приборчик.
– Значит вот как он всегда узнает, что происходит… Как вы определили, что он там?
Джин пожала плечами:
– Они достаточно обычны… Почему нас всех здесь заперли? Мы в тюрьме?
– Не знаю, как вы. А мы наказаны. Когда Колвелл улетел на Землю, некоторые из нас на грузовой лодке отправились в Ангел Сити… У нас редко бывает шанс. Колвелл рассвирепел. Он сказал, что мы все можем испортить.
– Что все?
Девушка сделала неопределенный жест.
– Через некоторое время, очень скоро, мы все будем богатыми. Так говорит Колвелл. Мы будем жить в хороших домах. Мы будем делать все, что захотим. Но прежде он должен найти деньги. Я больше ничего не могу припомнить.
– Черри отправилась за деньгами, – сказала другая девушка.
Джин заморгала.
– Есть еще одна?
– Нас было семеро. Вы восьмая. Черри полетела сегодня утром в Ангел Сити. Она предполагает сегодня достать деньги. Я думаю, что следующим пакетботом она отправится на Землю.
– О… – только и сказала Джин. Это было вполне возможно… Это вполне могло произойти… Ей показалось, что она почувствовала размах замысла Колвелла. Она сказала:
– Дайте мне посмотреть ваши руки.
Девушка безразлично протянула руку. Джин сравнила ее со своей, затем прищурилась.
– Глядите, одинаковая.
– Конечно, одинаковая.
– Почему «конечно?»
Девушка посмотрела на Джин с изумлением, с полупрезрительным выражением.
– Вы не знаете?
Джин покачала головой.
– Я ничего не знаю. Ну, слышала я всякую болтовню в Ангел Сити, но пока вас не увидела, считала, что я только одна, одна-единственная. И вдруг здесь еще шесть.
– Еще семь.
– Еще семь. Я и на самом деле очень удивлена. Словно громом стукнуло. Но до конца не поняла, что к чему.
– Колвелл говорит, что мы должны быть ему благодарны. Но никто из нас его не любит. Он не позволяет нам ничего делать.
Джин вгляделась в шесть лиц. Они лишены были некоторых качеств, которые у нее были. Жизненной силы? Своенравности? Джин попыталась постичь разницу между собой и остальными. Они казались столь же великолепными, столь же своенравными, какой была она сама. Но они не привыкли думать за себя. Слишком много их было. Они реагировали на одни и те же стимулы, имели одинаковые мысли. Среди них не могло быть борьбы за лидерство. Джин спросила:
– Разве вам не любопытно, откуда я взялась? Вы, кажется, совершенно не интересуетесь, ни так, ни этак.
– Ох, – девушка пожала плечами. – Все любопытство кончилось.
– Да, – сказала Джин. – Похоже, что так… Мне здесь не нравится.
– Нам тоже.
– Почему же вы не уйдете? Не сбежите?
Все девушки рассмеялись:
– Куда бежать? Через двести миль голых скал? И что потом? Чтобы улететь с Кодирона, у нас нет денег.
Джин презрительно фыркнула:
– Девушки, которые хорошо выглядят, всегда могут найти деньги.
Они искренне заинтересовались:
– Как?
– О, есть способы. Я догадываюсь, вы никогда не путешествовали.
– Нет, мы видели несколько фильмов, смотрели телевизор и читали книги.
– Книги вам подбирал Колвелл?
– Да.
– Старый лицемер Свенгали…
– Кто, кто?
– Некто, похожий на Колвелла, только примерно – нет, точно одна восьмая его честолюбия… С чего это все началось?
Девушка, сидевшая рядом, пожала плечами. Там, где рукав блузки потянулся вверх и обнажил запястье, была татуировка. Джин наклонилась вперед и прочла: «Фелисия». Взбудораженная внезапным воспоминанием, она взглянула на собственное запястье. Татуировка на ее матовой коже гласила: «Джин».
Теперь она на самом деле разозлилась:
– Клеймить нас как скот!
Никто из других не разделил ее возмущения.
– Он говорит, что должен как-то различать нас.
– Чертов старый негодяй… В некотором смысле, однако, он… – Ее голос замер. – А как вышло, что все мы одинаковы?
Фелисия смотрела на нее яркими расчетливыми глазками.
– Вам надо спросить Колвелла. Нам он не объяснял.
– Но ваши матери? Кто ваши матери?
Фелисия поморщилась:
– Давайте не будем говорить об отвратительном.
Следующая за ней девушка сказала с легкой злостью.
– Вы видели старую Свенску, женщину, которая помогла вам войти? Это мать Фелисии.
– О-о-о-о-х! – сказала Фелисия. – Я долбила тебе сколько раз! Никогда не напоминай мне об этом! Не забудь свою мать, женщину, которая умерла, у нее была только половина лица…
Джин заскрежетала зубами и зашагала туда-сюда по комнате.
– Я хочу выйти из этой проклятой тюрьмы… Я бывала в тюрьмах, домах презрения, лагерях, приютах для сирот, я всегда уходила. Каким-нибудь образом, – она подозрительно оглядела шесть лиц. – Может быть, вам всем очень нужен Колвелл? Мне нет.
– Нам тоже нет. Но мы ничего не можем сделать.
– Приходила ли вам в голову мысль убить его? – спросила Джин саркастически. – Это достаточно легко. Стукнуть его хорошим ножом, и он в следующий раз не осмелится запирать вас… Я ударю его, если представится случай…
В комнате была тишина. Джин продолжила:
– Знаете ли вы, за чьими деньгами собирается Черри? Нет? Ну? За моими. У меня их очень много. Как только Колвелл узнал это, он начал гадать, как их забрать. Теперь он послал к моему поверенному Черри. Он рассказал ей, что делать, как извлечь из Майкрофта деньги. Майкрофт не почувствует разницы. Потому что она не только как я. Она есть я. Даже отпечатки пальцев.
– Конечно.
Джин сердито закричала:
– Вся трудность в том, что вам никогда не приходилось ни работать, ни сражаться, вы лишь сидите кружком, как собачки. Колвелл зовет вас цыплятами. И теперь все мужество вас покинуло. Вы свыклись с этим… с этим… – слова изменили ей, и она сделала яростный жест.
Сухой язвительный голос произнес:
– Очень интересно, Джин… Могу я вас пригласить на несколько минут побеседовать?
Девушки зашуршали, осознавая происшедшее. В дверях стоял Колвелл. Джин, пристально посмотрев на девушек через плечо, прошествовала в коридор. С могильной учтивостью Колвелл провел ее в светлую комнату, обставленную как кабинет. Он уселся в кресло у современного электрифицированного стола. Джин осталась стоять посредине, наблюдая за ним вызывающе.
Колвелл вертел карандаш двумя пальцами. Он осторожно подбирал слова.
– Мне становится ясным, что вы представляете собой проблему.
Джин топнула ногой:
– Мне наплевать на ваши проблемы. Я хочу вернуться в Ангел Сити. Если вы думаете, что можете продержать меня здесь долго, вы сумасшедший!
Колвелл с явным интересом смотрел на карандаш:
– Мы в очень своеобразной ситуации, Джин. Позвольте мне вам объяснить ее, и вы поймете необходимость сотрудничества. Если мы будем работать вместе – вы, я, другие девушки, – мы все сможем стать богатыми и независимыми.
– Я уже богата… и уже независима.
Колвелл мягко улыбнулся.
– Но вы же не захотите разделить свое богатство со своими сестрами?
– Я не хочу делить свое богатство со старым Полтоном, с вами, с водителем кэба, с капитаном Бьюкируса… Почему я должна делить его с ними? – Она в бешенстве покачала головой. – Нет, сэр, я хочу отсюда уйти, прямо сейчас. И вам лучше позаботиться об этом, а то напоретесь на чертовы неприятности…
– В отношении денег, – сказал спокойно Колвелл, – мы их разделим, и разделим на равные доли.
Джин усмехнулась:
– Как только вы увидели меня в первый раз в офисе мистера Майкрофта, вы уже все посчитали. Вы решили, что заманите меня сюда и пошлете одну из ваших девушек забрать деньги. Но вы приняли мистера Майкрофта за простачка. Он торопиться не будет. Ваша Черри не многого от него добьется.
– Того, что она добьется, будет вполне достаточно. Если не всего. У нас всегда остается доход с двух миллионов долларов. Что-то около пятидесяти тысяч в год. Что нам еще надо?
Глаза Джин от злости наполнились слезами:
– Почему вы рискуете, оставляя меня в живых? Рано или поздно я вырвусь, стану свободной и не слишком буду разбираться, кто мне пакостил…
– Моя дорогая девочка, – мягко упрекнул ее Колвелл. – Вы перенервничали. В основании моего дела лежит столько, что вы даже и не подозреваете. Словно подводная часть айсберга. Позвольте мне рассказать вам маленькую историю. Сядьте, моя дорогая, сядьте.
– Без «дорогая», вы, старый…
– Ах ты, ах ты… – Колвелл положил карандаш и откинулся назад. – Двадцать лет назад я работал постоянным врачом в Доме Реабилитации. Тогда, конечно, я преуспевал. – Он резко взглянул на нее. – Все это должно остаться между нами. Поняли?
Джин начала дико смеяться, затем на язык к ней стала проситься поразительно удачная реплика. Но она сдержалась. Если старого Колвелла так грызло тщеславие, если нужда в умном слушателе была такой, что он не погнушался ею, пусть говорит. Так будет лучше.
Девушка уклончиво пробормотала что-то. Колвелл посмотрел на нее украдкой и закудахтал, словно читал ее мысли.
– Ничего, ничего, – говорил Колвелл. – Вам не стоит забывать, что вы очень многим мне обязаны. Само человечество мне многим обязано. – Старик улыбался, лелея свою мысль, перекатывая ее любовно в мозгу. – Да, очень многим. Вы, девушки, особенно. Семеро из вас, так сказать, обязаны мне самим своим существованием. Я взял одну и сделал восемь.
Джин ждала.
– Семнадцать лет назад, – продолжал Колвелл мечтательно, – директор Дома вступил в неблагоразумную любовную связь с молодой общественной работницей. На следующий день, опасаясь скандала, директор проконсультировался со мной. И я согласился осмотреть молодую женщину. При помощи хитроумной фильтрации я сумел изолировать оплодотворенную яйцеклетку. Я долго ждал такой возможности. Я нянчил эту яйцеклетку. Она разделилась – первый шаг на ее пути к настоящему человеческому существу. Очень осторожно я отделил одну от другой. Каждая разделилась снова, и снова я отделил дуплеты. Еще одно деление, и опять я…
Джин глубоко вздохнула:
– Тогда Молли не моя мать. Не зря я слушаю…
Колвелл осадил Джин взглядом.
– Не спешите… Там, где была одна яйцеклетка, стало восемь. Восемь идентичных. Я позволил им развиваться нормальным образом, хотя мог бы продолжать процесс деления до бесконечности… Через несколько дней, когда клетки стабилизировались, я взял восемь здоровых женщин-заключенных в лазарет. Я впрыснул им снотворное и напичкал соответствующими гормонами, а потом имплантировал каждой в матку по зиготе.
Колвелл рассмеялся, развалившись удобно в кресле.
– Восемь беременностей, и никогда я раньше не видел, чтобы женщины были настолько изумлены. Одна из них, Молли Саломон, посчитала, что у нее ремиссия болезни, и бежала из Дома до рождения ребенка. Моего ребенка. Предполагаю, имею право сказать это. На самом деле, я считаю, она имела к нему очень маленькое отношение. Последовала серия неудач, и я потерял из виду ее и восьмого ребенка, – он с сожалением покачал головой. – Это пробило неприятную брешь в замысле, но все же у меня оставались мои семь… И вдруг, семнадцать лет спустя, в Столице, на Земле, я забрел в офис и там – вы! Я знал, что меня ведет судьба!
Джин облизнула губы:
– Если Молли не моя настоящая мать, тогда кто же?
Колвелл сделал грубый жест:
– Не имеет значения. То, что непосредственный донор забыт, к лучшему!