Валентин сел к столу, выдвинул ящик и принялся перебирать всякую мелочь, которая всегда накапливается, когда человек долгие годы живет на одном месте. В исчезновении кристалла чудилась грозная, непредотвратимая беда…
Внезапно Валентин насторожился: ему показалось, что дно ящика, которое было выложено серебристым пластиком, приобрело необычный зеленоватый оттенок. Он потыкал в дно скальпелем. Так и есть! Кристалл растекся по дну ящика, приняв цвет и форму дна.
— Словно он спрятался от тех, кто мог бы заглянуть в отсек в мое отсутствие!.. — пробормотал Валентин, отковыривая тонкий слой вещества от днища, Он был тяжелым.
Этот полупрозрачный слой — Валентин вытащил его из ящика и положил на стол — казался живым. Пластина медленно шевелилась, по ее поверхности пробегали волны.
Рядом на столе лежала горка вещей, небрежно и торопливо выложенных из ящика: носовой платок, дневник с оторванным куском обложки, старинная платиновая ручка, подаренная ему ко дню рождения приятелем — корабельным энергетиком, постоянным шахматным партнером.
Валентин не отрываясь смотрел на пластинку, и угнетенное состояние, испытанное прошлой ночью, постепенно возвращалось к нему.
Между тем пластинка, медленно изгибаясь, начала миллиметр за миллиметром приближаться к кучке предметов. Вдруг, подскочив слегка, она коснулась авторучки. Послышался легкий треск, и ручка исчезла. Живая пластинка помутнела, но через несколько мгновений стала полупрозрачной, как прежде. Правда, структура ее несколько изменилась: посреди пластинки появилась тонкая разделительная линия… Подарок Володи… Что я ему скажу?» — мелькнула мысль, как будто это сейчас было главным.
Он потрогал пластинку, которая между тем начала стягиваться в комок. Она была чуть теплой.
Между тем комок начал быстро принимать знакомую Валентину форму ромбического кристалла. Грани его выравнивались, глубина наливалась фиолетовой синью.
Воздух в отсеке стал густым и вязким, Валентин почувствовал необычную слабость. Случись аварийный вызов — он не смог бы и рукой пошевелить. Только глаза его жили, впитывая то необычное, что происходило внутри кристалла. Там жил по своим особым законам чужой мир, своеобразный, непонятно привлекательный. Как умещается он, однако, в таком ничтожном объеме?..
«В маленькое отверстие можно увидеть большой зал, — подумал Валентин. — Как знать, может быть, этот кристалл и есть щель в неведомый мир? Но что это был за мир?!» Радужные шары прочерчивали пространство. Время от времени некоторые из них лопались, образуя солнца.
Штурманом овладело какое-то лихорадочное состояние. Остаточным усилием полупарализованной воли он оторвал взгляд от кристалла и стал думать, куда бы его понадежнее спрятать, чтобы ослабить довлеющую над ним чуждую волю. С трудом он отвел глаза немного в сторону.
Блуждающий взор штурмана наткнулся на массивный металлический футляр, стоявший на краю стола. Это было то, что нужно! Он сунул кристалл в футляр, захлопнул крышку. Затем вытер с лица обильный пот и без сил рухнул в гамак.
Он не знал, сколько времени провел в забытьи. Очнувшись, судорожно подался к футляру, будто ведомый чужой волей, вытащил кристалл — тот никак не изменился — и вновь впился взглядом в странные и бесконечно чужие картины, сменявшие друг друга там, в глубине. Показалось, что каюта наполнилась еле слышной удивительной музыкой, отдаленно напоминающей шум штормового моря. Аккорды набегали волнами.
Одновременно в голове Валентина стали вспыхивать вопросы, словно задаваемые кем-то со стороны. И он — так же мысленно — принужден был отвечать на них.
— Тебя именуют штурманом. Что означает этот термин? — звучал в мозгу голос.
— Я прокладываю курс корабля…
— Так мы и думали! — В голосе, звучавшем в его мозгу, Валентину почудилось удовлетворение.
Голос умолк.
Внутри кристалла забушевала огненная спираль, и штурман внезапно почувствовал себя выброшенным в открытый космос. Он летал вокруг «Каравеллы», подчиняясь чужой воле, не поймешь — доброй или враждебной. Сделал несколько витков, словно пушинка одуванчика, невесомый, а затем снова очутился в своем отсеке.
Самым тяжким было ходить среди своих, выполнять обычные обязанности старшего штурмана и не иметь возможности крикнуть во весь голос о том странном и страшном, что с ним происходит.
Чужая воля требовала, чтобы штурман изменил курс корабля. Изменил тайком, никому об этом не сообщая, чтобы остальные не смогли помешать ему в этом.
Прошло еще несколько дней, и штурман вдруг явственно почувствовал, что сходит с ума. А чем иначе объяснить, что он ощутил себя в двух точках одновременно?..
Вот он, штурман Валентин Орленко, стоит в своем рабочем отсеке перед сумматором и ловит непослушными, трясущимися от последних переживаний руками узкую пластиковую ленту с выкладками, которая серой змейкой выползает из дешифратора.
И в тот же самый миг, оставаясь в штурманском, Орленко ощутил себя столь же явственно в энергетическом отсеке.
Старшего энергетика Ольховатского в отсеке еще не было, но он должен был появиться с минуты на минуту. Его дублер рисовал ежедневную диаграмму распределения энергии по отсекам «Каравеллы».
И пока тот, первый штурман, находящийся на своем рабочем месте, всматривался в узкую перфоленту, пытаясь разобраться в калейдоскопе цифр, обычно понятных с первого взгляда, штурман-2, серым комочком вещества медленно проплывал над самым полом энергетического отсека.
В рубку вошел Ольховатский.
— Владимир Николаевич! Я уж заждался! — воскликнул дублер и ушел.
Тем временем невзрачный комок серого вещества, с которым отождествляло себя сознание штурмана, перемещался в чаще энерговодов — разнокалиберных кабелей, которые наподобие щупалец морского чудища тянулись от главной энергетической установки корабля — «Катеноида» — в разные отсеки «Каравеллы».
— Этот энерговод куда ведет? — властно спрашивал, отдаваясь ломящей болью в висках, неслышимый голос. И штурман послушно отвечал — тоже, разумеется, мысленно:
— В оранжерейный.
— Этот?
— В астроотсек.
— Этот?
— В камбуз…
Владимир Николаевич продолжал заниматься пультом, ничего не подозревая.
— Этот? — отдалось в мозгу.
— В штурманский, — мысленно ответил Орленко.
Комок всколыхнулся и замер у толстого, покрытого мохнатой изоляцией кабеля.
Валентин почувствовал — сейчас произойдет страшное. Парализованный, безучастный, он с ужасом наблюдал, как комок пережег нить, ведущую к аварийной системе. Еще раз беззвучно полыхнуло пламя, почти невидимое в свете источающих дневное освещение панелей, и энерговод, ведущий в штурманский отсек, тоже оказался перерезанным.
Комок, скользя вдоль плинтуса, медленно направился к люку, толкнул его и вылетел в коридорный отсек.
Ольховатский, который все еще занимался приборами, ничего не заметил.
Задержавшись, Ольховатский опоздал к обеду. Что-то бормоча себе под нос, Либин быстро нажимал клавиши программного устройства. Его пальцы летали по разноцветной клавиатуре, как у опытного пианиста.
Владимир поздоровался. Кок буркнул что-то в ответ, не прерывая своего занятия.
— Покормишь?
— Да уж придется. А почему бы не приходить к обеду во время, как все порядочные люди?
— Так сложилось.
— «Сложилось, сложилось», — бурчал Либин. — Ты и Валентин — два сапога пара. Ты хоть не вовремя, но все-таки наведываешься, а приятель твой, похоже, великий пост празднует!
— А что?
— Вторые сутки не объявляется.
— Видно, ты не в духе сегодня, Либин, — сказал Ольховатский, беря ложку.
— А ты ненаблюдателен, старший энергетик. — Грустная улыбка тронула губы кока.
Только тут Ольховатский заметил, что перед ним пластмассовая тарелка.
— Все серебро исчезло, — сообщил кок, понизив голос. — Все ножи, вилки. И тарелки.
— Гм. Странно. Кто мог взять столько серебра без спроса?
— Да и зачем? — откликнулся кок.
После обеда Ольховатский зашел к Валентину. Тот явно был чем-то расстроен. На столе громоздилась беспорядочная груда вещей, вываленных, видимо, из стенного шкафа.
— Пропала одна вещь, — сказал грустно Валентин.
— Сегодня день пропаж! — воскликнул Ольховатский. — У Либина пропало столовое серебро!
— Пропало серебро… Это ужасно!.. Значит, он на свободе и действует!
Коротко и толково он рассказал товарищу обо всем, что происходило с ним в последние дни.
— Что же ты до сих пор молчал? — воскликнул Ольховатский. — Почему ничего не сказал капитану?
— Не мог, — выдавил Валентин. — Гипноз, что ли, это был, будь он неладен… А сейчас вроде удалось освободиться. Боюсь, ненадолго.
— Немедленно к капитану, — сказал Владимир и схватил Валентина за руку.
…Ровно в 17.15 низкий бас чрезвычайной сирены взбудоражил все отсеки «Каравеллы».
— …Мы должны во что бы то ни стало найти и обезвредить этот комок, или пластинку, или кристалл, — заключил капитан свое короткое сообщение. — Возможно, именно с этим кристаллом связаны и неполадки в штурманском отсеке, и исчезновение серебра. Масштабы опасности неизвестны. Все силы нужно бросить на то, чтобы обнаружить неведомое вещество.
О порядке действий сейчас сделает сообщение старпом. Есть вопросы?
— Разрешите? — прозвучал голос Ранчеса.
— Да, — кивнул капитан, вглядываясь в экраны видеофонной связи с отсеками, вмонтированные в головной пульт.
— Любые ли средства годятся для поимки кристалла? — спросил астрофизик, теребя острую бородку.
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу сказать: можно ли уничтожить кристалл, если возникнет такая необходимость?
— Нет, нельзя, — покачал головой капитан. — Мы не знаем, с чем имеем дело. Поэтому наша задача — разыскать кристалл и изолировать его. Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
Часть экипажа прочесала самый неудобный отсек — тот, в котором хранилось снаряжение, необходимое для высадки на новую планету; скафандры, манипуляторы, автотележки, лучевой инструмент и множество всякой всячины, без которой не обойтись.
Валентин трудился в поте лица. Бедняга чувствовал свою вину: сообщи он вовремя о кристалле — все могло быть иначе. Но теперь об этом сожалеть было поздно.
Космонавты тщательно перетряхивали каждый скафандр, проглядывая их на свет. Ведь кристалл, как они знали, «умел» принимать форму и цвет того предмета, на котором находился.
Устав, Владимир и Валентин, попавшие в одну поисковую группу, присели на платформу.
— Скажи, Володя, неужели для поиска нельзя использовать кибернетику? — спросил Валентин. — Зачем капитан со старпомом заставили весь экипаж шарить по кораблю? Ведь это немыслимая по объему работа!
— А как ты это представляешь себе — использовать кибернетику для поиска? — поинтересовался Владимир.
— Очень просто: запрограммировать каждый манипулятор — и пускай себе ищут! — Валентин говорил теперь посвободнее — видно, энергичные меры, предпринятые к нему судовым врачом, оказали свое действие.
— Не пойдет.
— Почему'
— Потому что зто тот случай, когда кибернетика бессильна, — сказал Ольховатский. — Искомый объект изменчив. Он не имеет ни определенной формы, ни определенного цвета — вообще ничего определенного. Что же ты заложишь в программу поиска: найди то, не знаю что?
— Не совсем так, — возразил Валентин. — Кое-что о кристалле мы знаем. Все это и можно заложить в программу.
— А кристаллик между тем приобретает какие-нибудь новые свойства, и манипулятор его не обнаружит, доложит, что осмотренный отсек чист. Мы ему поверим… Представляешь, к чему это может привести?
Отдохнув, они снова принялись за поиски.
— Нашел! — воскликнул Валентин.
Все бросились к нему, Штурман стоял близ гофрированной стенки компьютера, впившись взглядом в какую-то точку на уровне его груди.
Он отделил кристалл от стенки. Все сгрудились вокруг штурмана. На его ладони лежала медленно изгибающаяся волнообразная пластинка. Не верилось, что этот безобидный слой серого вещества принес всем столько беспокойства.
…Это был нелегкий день для лаборатории структурного анализа. Необычное вещество не желало укладываться в рамки представлений ученых-землян. Рентгеновский анализ ничего не дал. Подвергать вещество воздействию сильных химических реактивов капитан запретил. А самое главное — неизвестно было, как хранить пластинку.
— А что, если поместить кристалл в аннигиляционный бак? — предложил Георгий Георгиевич.
— Прекрасная мысль! — согласился капитан. — Так и сделаем.
…Аннигиляционным баком называли резервуар для хранения антивещества, которое использовалось как топливо для двигателей «Каравеллы». Чтобы уберечь антивещество от соприкосновения с обычным веществом, что грозило бы катастрофой, оно хранилось в магнитном поле в подвешенном состоянии.
Все были уверены, что «убежать» из аннигиляционного бака невозможно.
Но недолго царил покой на «Каравелле»! Не прошло и суток, как вибрирующий бас чрезвычайки снова взбудоражил весь экипаж. Почти одновременно исчезли регулятор скорости и телескоп из шаровой обсерватории.
Неведомый противник, который отнюдь не оказался обезвреженным, протягивал теперь щупальца не только к штурманскому, но и к другим отсекам «Каравеллы».
Снова начались поиски… И тут, к своему ужасу, люди начали находить пластинки одну за другой. Они были в самых различных уголках корабля: в рубке управления, в обсерватории, в оранжерее, даже в отсеке для животных.
…А на обзорном экране день за днем вырастала Бета Лиры — двойная звезда, долгое время остававшаяся в высшей степени загадочной для земных астрофизиков. Было известно, что главная звезда системы — это гигантское тело, которое почти в три раза жарче солнца. Меньшая заезда была в три раза холоднее. Всю систему окутывал колоссальный газовый шлейф — его размеры превышали солнечную систему.
Какова природа этого шлейфа? Как возник он? А может, он искусственный, создан разумными существами? Все это экипажу космического корабля предстояло изучить.
Борясь с пластинками, космонавты постепенно изучили закономерности их поведения. Выяснилось, что они могут принимать практически любую форму и цвет. Охотнее всего они уничтожали изделия из серебра и вольфрама, а также детали из высокопрочных марок легированной стали. Изделия из более мягких металлов, например, золота, оставляли их равнодушными. Казалось, пластинки предпочитали «пробовать зубы» на твердых предметах.
Но пластинки ни разу не причинили существенного вреда никому из членов экипажа. Люди могли брать их в руки и свободно рассматривать.
Особенно наловчился разыскивать пластинки Тобор. Он находил их десятками. Но количество пластинок на корабле не уменьшалось…
Нервы людей стали сдавать. Подвижные пластинки мерещились теперь повсюду. Прежде чем сесть на стул, человек проводил несколько раз ладонью по сиденью: не притаилась ли и тут проклятая пластинка?
Повсюду то и дело продолжали исчезать металлические вещи и детали.
— Вот увидишь, они сожрут весь корабль, и нас вместе с ним, — сказал однажды Валентин.
…Похоже было, что больше всех страдал от пластинок Либин. Во всяком случае, кок жаловался шумнее всех. Основания жаловаться у него были: постепенно исчезла из камбуза почти вся металлическая посуда.
После исчезновения серебряного комплекта Либин спрятал остатки наиболее ценной посуды еще земного производства, ручной работы грузинских чеканщиков, в герметический корундовый шкаф, специально для этой цели выпрошенный у биологов.
В одно прекрасное утро Либин увидел в стенке шкафа дыру. Кок бросился к хранилищу, отпер дверцу. Дурное предчувствие не обмануло. Шкаф был пуст. Старинные граненые кубки, блюда из искусственного черного алмаза, остатки серебра — все исчезло.
— Ну, погоди у меня, дрянь, — пробормотал Либин, разъяренный сверх всякой меры.
Он распахнул дверцы шкафа и принялся за поиски «злоумышленника». Пластинка, впрочем, и не думала прятаться: она благодушно растеклась по внутренней стенке шкафа. Либин оторвал ее и с трудом поднял — настолько она была тяжела.