Он в некотором смущении осмотрел лабораторию и спросил:
— Послушай, сынок, что за блестящую коробку привезли к вам на прошлой неделе? Чуть не уронили тогда на лестнице. Тяжелая, наверное? — И он указал па вакуумное. устройство.
— Это, отец, такая штука… — начал было я в популярной форме, и тут меня осенило. Черт возьми! Как же мы могли упустить это из виду, шляпы несчастные! Ведь в вакуумном устройстве есть автономный источник питания! Кусок проволоки, и «Малютку» можно включить немедленно!
Старичок незаметно ретировался…
Я обшарил все столы и шкафы. Где бы найти подходящий провод? Вот уж правда, по словам старой пословицы, бедняка даже на верблюде собака кусает. Наконец на глаза мне попалась катушка с красноватой проволокой небольшого сечения. Не совсем то, что нужно, но все-таки…
Через пятнадцать минут источник вакуумного устройства был подключен к «Малютке»… Должно быть, я не вполне понимал, что делаю. От нервного возбуждения все во мне дрожало, и я вдруг решительно нажал на четырехугольную кнопку с надписью «Пуск».
Послышался сухой треск. Провод, оборвавшись, вдруг прыгнул в мою сторону и обвился вокруг тела… Отскочить я не успел… Последнее, что мне запомнилось, — яркая лампа над входом.
Она вдруг стремительно начала расти, превращаясь в ослепительный диск. Диск пылал в моей голове, плавил мозг, испуская огненные кольца. Падения я уже не ощутил.
Солнца не было видно. Казалось, оно сияет там высоко в небе, скрытое от меня сплошным зеленым ковром из густой листвы, ветвей и переплетенных лиан. Однако каждой своей клеточкой я чувствовал солнечный свет. Казалось, лучи прожгли мою кожу. У меня возник необоримый животный страх — страх перед светилом.
Вдруг меня обожгла мысль. Какое солнце? Где оно? Ведь его не видно. Что это за зелень?! Откуда здесь деревья?! Где я?! Я пытался приподнять голову, руку, но не мог пошевелить даже мизинцем. Я не владел своим телом! Тут мне вспомнилась «Малютка», возня с источником, вахтер, лампа, сильный удар. Быть может, я нахожусь на операционном столе под наркозом и этот тропический лес грезится мне во сне?
Внезапно мое тело — помимо моей воли! — поднялось с земли… Не буду описывать растерянности, изумления, отчаяния, охвативших меня при этом. Я увидел свое тело. Мускулистое, обнаженное, оно было покрыто густой бурой шерсткой. Ступни ног были узкими, я едва сдерживал равновесие. Собственно, это были не ноги, а косматые лапы с плоскими загнутыми когтями.
Я (или, скорее, то, что было мною) стоял на обрывистом берегу какой-то быстрой речушки. Вокруг росли высокие сочные стебли, кусты, похожие на огромные папоротники, красные и желтые цветы величиною с зонтик. Почва была покрыта густой и жесткой травой. Повсюду бегали какие-то мохнатые жуки, по сравнению с которыми скорпионы показались бы божьими коровками. И на всем лежала тень — густая, плотная тень от зеленого ковра наверху, сквозь который проникали страшные невидимые лучи…
Медленно я побрел вдоль берега реки, где тень была как бы гуще.
…Нет, слова «я побрел» не совсем верные. Побрела обезьяна, а я был всего лишь свидетелем ее передвижения.
«Итак, мой мозг помещен в череп обезьяны, — лихорадочно думал я. — Предположительно первобытной обезьяны, которая жила своей жизнью». Между моим сознанием и ее дремучим неповоротливым мозгом существовала односторонняя связь — я чувствовал то же, что и она: боль, жару, страх, влагу, голод. Я воспринимал каждое ее движение, любое побуждение. Она же и не догадывалась о моем присутствии. Напряги я всю свою волю, я не смог бы заставить ее даже почесаться. Я был только зрителем, зрителем какой-то непонятной мне картины.
Поэтому продолжать повествование скорее всего следует от третьего лица, то есть от обезьяны… И только когда потребуется что-либо объяснить, в разговор буду вмешиваться я.
Итак, обезьяна. шла вдоль берега реки. Движения ее были неуверенными и робкими. Ее тяготил страх, как мне казалось, страх оказаться на освещенном солнцем пространстве.
Вдруг она замерла, напряженно склонив набок узколобую голову. В кустах послышался легкий шорох, а потом показалась страшная звериная морда с небольшими ушами и двумя длинными — чуть не до земли — клыками, похожими на костяные сабли. У зверя были красные глаза, густая жесткая шерсть. Пригибаясь к траве, зверь выбрался из засады — огромный, с могучими полосатыми лапами.
Обезьяна пронзительно закричала и, выронив плод, бросилась бежать по берегу той же реки. Страх гнал ее в неизвестном направлении…
Бежала обезьяна неимоверно быстро, но зверь (наверное, это был саблезубый тигр) не отставал. Более того, расстояние сокращалось. Нет, не в беге было спасение обезьяны. Ей бы добраться до рощицы и там, цепляясь за ветки, прыгать с дерева на дерево. Но вокруг были либо сочные ломкие стебли, либо тонкие и гибкие кусты.
Вдруг впереди показалась группа деревьев, похожих на развесистые орешины. Вот наше спасенье! Чтобы добраться до них, нужно было всего-навсего пересечь неширокую ярко-зеленую поляну, щедро залитую солнцем.
К моему удивлению, перед самой поляной обезьяна остановилась как вкопанная. Новый страх, гораздо более сильный, чем страх оказаться в лапах хищника, овладел ею. И это был страх перед Солнцем!
Я воспринимал это состояние, но ничего не понимал. Солнце светило жарко, однако вполне терпимо. Выдайся такой денек в моих родных местах, я не упустил бы возможности позагорать.
Остановился и хищник, терзаемый тем же страхом. Он тоскливо завыл, скребя когтями землю. Сейчас я хорошенько рассмотрел его. Это был поджарый зверь величиной с молодого бычка. Вид у него был такой свирепый, что тигр нашего времени показался бы рядом с ним котенком. Под полосатой шкурой тугими буграми перекатывались мышцы.
Саблезуб снова стал приближаться к обезьяне, правда, осторожно и нерешительно. Та завизжала, заметалась, не смея пи бежать, ни защищаться. Хищник был уже близко.
И тогда отчаявшаяся обезьяна, окончательно потеряв над собой контроль, решилась на невероятный шаг — выбежала на поляну, жмурясь от солнца. Теперь ужас обуял уже хищника. Повернувшись, он исчез в траве.
«Уф!» — мог бы сказать я. Но не моя обезьяна. Едва хищник исчез, она словно опомнилась и с визгом бросилась назад, туда, в спасительную тень, к реке. В одном месте берег был более пологим, в красной глине виднелись небольшие вымоины — пещерки. Не прекращая визжать, обезьяна спускалась к воде. Но ее когтистые лапы не удержались на влажной глине, и, поскользнувшись, она мгновенно съехала вниз, вновь оказавшись на солнце.
Теперь я тоже боялся Его. Лучи светила били по голове, как тяжелый молот, красный диск пылал, словно раскаленная сковородка. И снова все померкло в моих глазах.
Сознание медленно возвращалось ко мне. Ныло все тело. Наверное, я стонал. Голова словно налилась металлом, но постепенно глаза обретали способность видеть.
Я… лежал в лаборатории на полу. Рядом с моей правой рукой валялся оборвавшийся провод. Он свился наподобие пружины.
С трудом поднявшись, я принялся наводить порядок. Отключил источник. Скорее, скорее прочь эти чертовы провода! Мельком глянув на часы, я с удивлением обнаружил, что мое обморочное состояние продолжалось менее 15 минут. Ну конечно, со мною был обморок! Однако как объяснить видения и чувства, которые я испытал в эти четверть часа? Даже сейчас, находясь в своей лаборатории, я не сомневался в реальности пережитой только что погони. Тропический лес, обезьяна, саблезуб, непонятный страх перед солнцем — я в жизни не думал о таких вещах. Отчего же они так ясно пригрезились мне? У меня не было никакого, даже самого абсурдного, объяснения. Никогда не был я так ошарашен, сбит с толку, как в эти минуты.
И тут мой рассеянный взгляд упал на «Малютку». Я увидел несколько перегоревших и почерневших узлов. Короткое замыкание? Этого только недоставало. Первым моим побуждением было заменить вышедшие из строя детали. Увы! Все наши запчасти и инструменты хранились в большом металлическом шкафу, ключ от которого имел только заведующий лабораторией Аброрака. Значит, завтра, когда ребята придут на работу… Что я им скажу? У меня перехватило дыхание.
Усталость, удар током, невероятный сон, авария «Малютки» — все это разом обрушилось на меня. Оцепенев, стоял я посредине лаборатории.
И вдруг огненные кольца снова поплыли перед моими глазами. Я почувствовал, что проваливаюсь в адскую пропасть, на дне которой пылал ослепительный диск.
Не могу передать свой ужас, когда мне стало ясно, что я вновь пробудился в теле обезьяны. Можно было строить любые предположения по поводу первого эпизода, но оказаться в доисторическом лесу вторично… Нет!
И все-таки я снова в первобытном лесу. Но этот лес был уже иным. Не стебли и кустарники окружали меня, а стволы мощных деревьев. Они уходили высоко в небо, раскинув там широкие кроны. Мягкую болотистую землю покрывал влажный мох. Среди болезненно-светлой зелени виднелись маленькие желтые цветы. При каждом шаге почва чавкала, словно горестно вздыхая.
Лес был полон животных. Но странным было их поведение. Словно неведомая болезнь поразила обитателей леса. Животные передвигались вяло, пригнув голову к земле, стараясь укрыться в тени. Они явно сторонились светила.
Да, лес вокруг был иным. И обезьяна, тело которой стало моим телом, тоже была другой. Это был крупный самец, покрытый короткой шерстью. Длинные передние лапы почти достигали коленей. Лапы ли? Я увидел хорошо развитую гибкую ладонь, подвижные пальцы с плоскими, хотя и острыми, когтями. Нет, это уже не лапа. Это рука.
Ступни ног трансформировались менее заметно, хотя и стали шире. Во всяком случае, теперь животное гораздо легче сохраняло равновесие, передвигаясь на двух конечностях.
Кто же это существо? Еще не человек, но уже не животное.
Постепенно отчаяние вновь овладело мною. Это не сон и не бред, говорил я себе. Но что произошло? Какой волной унесло меня из XX века на миллионы лет назад? Причем унесло только мой разум. Я лихорадочно перебирал самые смелые гипотезы моего времени и даже… сюжеты фантастических романов, но ответа не находил.
Между тем обезьяночеловек шел вдоль быстрого ручья, который огибал горную гряду. Я заметил, что он старательно обходит освещенные солнцем места. И еще я понял, что ему нездоровится. Он не был серьезно болен, но его организм, упорно сопротивляющийся какому-то резкому недомоганию, уже ослабевал в этой борьбе.
Внезапно у него закружилась голова, он устало опустился на землю, тяжело дыша и бессмысленно глядя перед собой.
На той стороне ручья в скале виднелась расщелина, вернее, узкий вход в пещеру. Оттуда веяло прохладой. Бесчисленное количество раз проходил обезьяночеловек мимо этого места, не обращая никакого внимания па пещеру. Он и сейчас равнодушно прошел бы мимо, если бы не этот острый приступ слабости. Взгляд его задержался на входе в пещеру. Видимо, в его дремучем сознании мелькнула какая-то мысль.
С трудом поднявшись, он вброд перешел ручей и несмело влез в пещеру. Пещерка была небольшая, сухая и хорошо проветривалась. Хрипло дыша, существо растянулось на полу.
Не знаю, сколько прошло времени — может, двадцать минут, может, полчаса, но вдруг я с удивлением обнаружил, что состояние обезьяночеловека заметно улучшилось. Исчезла ноющая головная боль, болезненная вялость. Я стал догадываться, что это связано каким-то образом с тем, что пещера надежно оградила обезьяночеловека от действия солнечных лучей. Неужели в те времена солнце таило в себе такую опасность? Однако поразмыслить над этим явлением я не успел,
Обезьяночеловек захрапел. Как это ни странно, вместе с ним уснул и я.
Пробуждение мое было медленным и болезненным, словно я выплывал из небытия. Где я окажусь теперь? В доисторическом лесу? В моем XX веке?
Я открыл глаза (если только в данном случае это выражение приемлемо) и с горечью убедился, что по-прежнему нахожусь в чужом теле. Но это было уже другое тело — тело Молодого Охотника эпохи Зари Человечества.
«Что ж! — сказал я себе. — Надо набраться мужества и ждать… В конце концов все должно объясниться… А пока… пока пусть все идет своим чередом».
Молодой Охотник был мускулист и кряжист, с грубой красноватой кожей. У него был низкий треугольный лоб, сильные надбровные дуги и тяжелый свинцовый взгляд, хотя по натуре он, кажется, был добрым малым. На квадратные плечи он накинул старую оленью шкуру, всю в прорехах и проплешинах.
Сейчас Молодой Охотник стоял в толпе своих соплеменников у подножия Священной скалы. Первобытные люди сбились в плотное полукольцо. У большинства был изможденный вид. Старики и старухи (им едва перевалило за тридцать) еле держались на ногах.
Странное чувство охватило меня при виде этих существ с лицами, словно наспех вытесанными из пористого камня. Даже обезьяна с ее звериными повадками произвела на меня менее тягостное впечатление, чем эти карикатурные творения, как бы пародирующие род человеческий.
Впрочем, детеныши первобытных людей были даже милы. В их черных глазенках светилось любопытство, они готовы были без устали возиться в пыли. Малыши искали какие-то стебли, выковыривали из земли белые хрустящие корни и совали их в рот.
Молодой Охотник то и дело поглядывал на Быстроногую. Она почти не сутулилась, золотистая шерстка покрывала только ее плечи и ноги. Сквозь грубые черты ее лица, такие же грубые, как и у других, пробивалось тем не менее нечто светлое и нежное… Да-да, не смейтесь, пожалуйста, на земле зарождалась красота…
И, поняв это, я преисполнился если не симпатии, то сочувствия по отношению ко всему племени.
Между тем первобытные люди обсуждали вопрос, право на который история признает лишь за их далекими потомками: «Быть или не быть?»
Внутри полукруга друг против друга стояли Вождь и Вещунья — тощая высокая старуха с жесткими белыми волосами, делающими ее голову похожей на большой одуванчик.
Вещунья проговорила лающим хриплым голосом, раскачиваясь из стороны в сторону и полузакрыв глаза:
— Охотники опять вернулись ни с чем. Уже много дней мы не ели мяса. Завтра нужно идти на охоту в Нижний Лес.
— Идти в Нижний Лес, — бессмысленно повторила за ней вся толпа.
Должен оговориться, что речь людей была примитивной, даже убогой. И если здесь я вкладываю в их уста грамматически правильные фразы, то делаю это только для ясности и точной передачи смысла сказанного.
— Но в Нижнем Лесу охотятся Рыжеволосые, — набычившись, отвечал Вождь — очень крупный и сильный, с широким сплюснутым носом и большим ртом, почти пастью. Чувствовалось, что Вождь и Вещунья — враги.
— Нужно выгнать Рыжеволосых из Нижнего Леса и овладеть их пещерой. — Старуха запрокинула кверху уродливое лицо, не лишенное, однако, выразительности.
— Выгнать Рыжеволосых, — вторили остальные, и первобытный ужас оживил их маленькие глазки.
— Мы не можем выгнать Рыжеволосых. Они сильнее. У нас мало мужчин. Очень многие не вернулись с охоты. — Вождь был тверд.
— Духи Солнца помогут нам стать сильнее! — вдруг пронзительно закричала Вещунья. — Надо просить духов, и они помогут нам.
— А нельзя ли попросить духов помочь нам на охоте?
— Не оскорбляй духов, ты поплатишься за это, — угрожающе произнесла Вещунья. Затем повернулась лицом к Священной скале и вознесла руки к небу, что-то напевая. — Станьте пылью, люди племени Само! Просите у духов помощи!
Все племя упало на землю, распластавшись в пыли. Мужчины, женщины, старики, дети извивались всем телом, катались на земле, натыкаясь друг на друга, и выли на одной ноте низкими грубыми голосами. Так продолжалось довольно долго.
Внезапно старуха обернулась, ее всклокоченные седые волосы походили на ореол.
— Духи Солнца услышали нас! — закричала она. — Радуйся, племя Само! Духи услышали нас!
Раздался восторженный вопль, который по знаку Вещуньи сменился абсолютной тишиной. Старуха обвела толпу безумным взглядом.
— Духи требуют жертву, — сказала она, — они будут ждать до завтрашнего вечера. Если мы их не задобрим, нас ждет страшная беда.
— Завтра я сам поведу охотников! — воскликнул Вождь.
Итак, вопрос был решен. Вещунья осталась у скалы, чтобы продолжить беседу с духами, а остальные вслед за Вождем побрели к своей пещере. Чем дальше удалялось племя от скалы, тем увереннее становился Вождь. Здесь, в пещере, его власть была неограниченной.