В полном снаряжении Карпенко вошел в рабочий отсек.
Виктор Сергеевич разговаривал по радио с «Аннушкой».
— Акопян! Акопян! Твое удаление — шестнадцать километров!
— Виноват, командир. Встретил брошенный кем-то обломок обтекателя и увлекся. Не оставлять же этот мусор в космосе.
Сейчас подцеплю его ловушкой и возвращусь.
II
20 апреля 199… года.
Московское время 12 часов 45 минут.
Сотни телерадиостанций во всех уголках нашей планеты транслируют прямой репортаж с международного орбитального космодрома. Через считанные минуты стартует первая в освоении космоса экспедиция на Марс.
Последние приготовления. На расстоянии десятков и сотен тысяч километров вокруг Земли сейчас движется такое количество космических аппаратов всевозможных конструкций и назначений, что подготовить «зеленую улицу» для первого марсианского корабля очень и очень непросто. Накал страстей в Центре управления полетом в последние перед стартом минуты напоминает лихорадку в диспетчерской столичного аэропорта в часы «пик», когда необходимо посадить и отправить в воздух почти одновременно десятки самолетов, вертолетов, орбитальных лайнеров.
Московское время 12 часов 57 минут.
Набирая скорость, по космической «зеленой улице» летит межпланетный корабль «Вихрь» с шестью космонавтами на борту. На десятках языков телерадиокомментаторы представляют жителям Земли экипаж корабля.
Четвертые сутки полета.
На вахте — Василий Карпенко. Экипаж отдыхает. «Стартовые хлопоты окончены, товарищи, — заявила вчера после ужина Марина. — Мы с командиром решили на завтра объявить день отдыха».
Василий Карпенко сидит в одиночестве у командного пульта. Никаких маневров в ближайшее время не предполагается. Не светится экран оперативной связи с Землей. Там, в Центре управления полетом, сейчас только одни дежурные, следящие за «Вихрем». На Земле ночь: корабельные часы и часы Центра всегда показывают одно и то же время. Перед вахтенным на обзорном экране — черное небо, усеянное немигающими точками-звездами.
«Молодец Марина, — думает Карпенко, — догадалась взять в экспедицию издания старинных книг по астрономии».
Карпенко вытащил из кармана рабочей куртки маленькую книжицу, которую выпросил у Марины. Иоганн Эларт Боде. Астроном Королевской прусской академии наук, член Берлинского общества испытателей природы…
Предчувствуя наслаждение, он перевернул страницу. «Всеобщие размышления о сотворении мира, или Сокращенное изображение астрономии, содержащее в себе обстоятельные изъяснения о состоянии Солнца, планет, Земли и Луны».
Подумать только, эту невзрачную книгу с неровно обрезанными страницами мог держать в руках Пушкин в бытность свою в Царском Селе! Василию показалось, что один абзац отчеркнут порыжевшими от времени чернилами.
«Сила тяжести есть всеобщая пружина движения небесных тел. Она проницает сквозь все тела до самых мельчайших частей их. Посредством сей силы тела стремятся к беспрерывному сближению друг с другом, по известному содержанию их мер и расстояний».
Поэзия!
Карпенко посмотрел на часы: время обхода корабля. Он спрятал в карман книгу, подключил датчики магнитных ботинок, встал, окинул взглядом отсек.
Этот основной, командный, отсек — самый просторный. Здесь пульты управления всеми системами сложного хозяйства космического корабля, рабочие места штурмана, вахтенного врача…
Во время ночных дежурств вахтенные, как правило, перебираются в кресло командира — выходы приборов здесь те же, но обзорные экраны бортовых телекамер крупнее.
Индикаторы на всех пультах горели холодным голубоватым светом. Все в порядке.
Под потолком по обе стороны отсека вытянулись антресоли, куда выходят двери кают, врачебного отсека, вивария. Широкая прямая лестница ведет на верхние этажи корабля. Помещение чем-то отдаленно напоминает уютный зал старинной библиотеки.
«Сюда бы стеллажи с книгами и мраморные бюсты мыслителей», — мимоходом подумал Василий, раздвигая перегородку, отделяющую рабочий отсек от кают-компании. В комнате отдыха полумрак, шкафы закрыты, большой, почти во всю переднюю стену, экран телевизора задернут шторкой.
Карпенко вернулся и поднялся по лестнице к верхнему люку. Набрал код. Крышка люка отошла, и он вошел в аппаратную.
Зал этот, так же как и рабочий отсек, занимал в длину около трети корабля. Закругленный по форме внешней обшивки потолок почти везде можно достать рукой. Аппаратный отсек напоминал выставочный зал с многочисленными нишами. В каждой нише — машинные блоки, аппараты, пульты управления отдельными агрегатами и системами, расположенными в различных местах корабля, в том числе и на наружной обшивке.
Прозрачную дверь в конце аппаратного отсека Карпенко раздвинул с особым удовольствием: стадион любили все, и оранжерею тоже. Рассеянное мягкое освещение, нехитрые снаряды типового стадиона космического корабля: бегущая дорожка, перекладина, гири, гантели, в ящиках на стенах веселая зелень овощных грядок.
Взглянув на часы — время еще есть, Карпенко подошел к перекладине, прикрепил к поясу резиновые ремни, несколько раз с удовольствием подтянулся.
По лестнице он спустился в командный пульт. Все по-прежнему. Не задерживаясь, открыл люк на нижний этаж, в агрегатный отсек.
Космонавты между собой называли это помещение попросту трюмом. Отсек, заставленный тяжелыми металлическими контейнерами, действительно был похож на трюм морского теплохода. Были здесь и настоящие иллюминаторы. Сквозь их толстые стекла с левого борта корабля еще можно было видеть Землю в голубом ореоле, удаляющуюся с каждым днем, и, резкий, неправдоподобный круг Солнца, словно нарисованный кем-то рядом со звездами. В агрегатном отсеке находились и шлюзовые камеры, через которые члены экипажа выходили в открытый космос.
Закончив обход, Василий вернулся в рабочий отсек, сделал запись в вахтенном журнале, откинулся на спинку кресла, потянулся, сладко вздохнул, и тут по нервам ударил громкий, прерывистый сигнал тревоги. Стуча магнитными подошвами, в рабочий отсек вбежали разбуженные члены экспедиции.
На аварийный сигнал «Вихря» тут же отреагировала Земля. Через минуту из динамиков донесся спокойный, размеренный голос дежурного Центра управления полетом:
— Почему падает кислород? Почему падает кислород? Систему жизнеобеспечения на экстренную проверку!
Весь экипаж собрался за спиной вахтенного, у пульта системы жизнеобеспечения: содержание кислорода упало до нижнего предела!
Несколько мгновений командир стоял неподвижно, чуть наклонившись вперед, стиснув ладонями спинку кресла.
— Акопян, код! Штурману готовить к пуску вторую систему!
Виктор Сергеевич выпрямился, посмотрел вокруг.
Бортинженер уже щелкал клавишами вычислительной машины, набирая код проверки системы жизнеобеспечения. Марина, присев у медицинского пульта, колдовала над приборами. Второй пилот Сергей Меркулов спокойно смотрел на командира.
— Вот что, Сережа, — сказал Виктор Сергеевич и взял Меркулова под локоть, будто собрался совершить с ним небольшую прогулку, — посмотри автоматику контроля… Может, завис регулятор?
Меркулов согласно кивнул. Отключив магнитные подошвы ботинок, он резко оттолкнулся и взмыл вверх к люку аппаратного отсека.
— Командир, — каждые три минуты повторяла Земля, — три канала свободны для связи! Три канала свободны для связи!
В аварийных условиях было принято не говорить «под руку», до минимума сократить связь с экипажем корабля, оставаясь все время на приеме.
— Виктор Сергеевич! — от волнения у Акопяна появился акцент. — Виктор Сергеевич, ЭВМ сбоя в системе не нашла!
Панин молча кивнул.
— Вторая система к пуску готова, — негромко сказал штурман.
В отверстии верхнего люка показались ноги Сергея Меркулова, и массивная фигура второго пилота вплыла в рабочий отсек.
Придерживаясь за перила, Меркулов спустился на пол, ни на кого не взглянув, наклонился, подключил датчики магнитных ботинок и величественно прошагал к креслу. Все молча ждали.
— Вот, — сказал он.
На раскрытой ладони лежал небольшой изогнутый кусок проволоки в красной изоляции.
— В клапане нашел. Прилипла. Как только включаем автомат проверки — начинают работать вентиляторы, проволока отходит, машина сбоя не показывает.
Говорил Сергей с длинными паузами, недовольным голосом, словно его разбудили из-за пустяка.
Стрелка прибора медленно полезла вверх: 15 процентов кислорода, 17 процентов…
Виктор Сергеевич сдержанно улыбнулся.
…И опять на вахте один Василий Карпенко. Остальные спят в «осеннем сосновом бору».
III
Сорок третьи сутки полета.
В то утро к завтраку Марина задержалась. Пообещала принести из оранжереи свежих огурцов и как в воду канула.
Из динамиков в кают-компании лилась бодрая мелодия. За раскрытыми дверцами на панели автоматической кухни светился ровный ряд зеленых глазков: блюда, заказанные на завтрак, готовы. Космонавты в спортивных костюмах сидели вокруг стола, оживленно переговариваясь. Перед каждым были расстелены обычные на вид салфетки, но тарелки и чашки, поставленные на них, ни за что не «разбегутся» по кают-компании даже при резком торможении.
Виктор Сергеевич сидел ближе всех к раздвижной перегородке и, беседуя, не забывал посматривать на командный пульт. Он был на вахте.
— Куда же запропастилась наша хозяйка?
— Марина!
Марина появилась в двери кают-компании и замерла на пороге. Ко всеобщему изумлению, она была растрепана, бледна. Ожидаемых огурцов в руках у нее не было.
— Машка пропала!
— Какая Машка?
— Я шла в оранжерею, по пути заглянула в виварий… Все мыши на месте, а ее нет. И дверца клетки закрыта.
— Натворит она, братцы…
— Вы понимаете? Дверца клетки закрыта!
Марина растерянно смотрела на товарищей.
— Так, — сказал Виктор Сергеевич, поднимаясь. — Завтрак откладывается.
Космонавты гуськом поднялись по винтовой лесенке на антресоли. Дверь в виварий была открыта.
— Ну, ищи ветра в поле! Странствует теперь паша Машка по кораблю.
Осмотрели виварий. Здесь не то что мыши, мухе спрятаться было негде.
Акопян, грохоча ботинками, побежал закрывать люк в аппаратный отсек. С переполоху заголосил петух, висевший, как попугай, на сетчатой стенке клетки. Куры, чинно восседавшие на деревянном насесте, на это никак не отреагировали. Рядом с ними в воздухе плавали два снесенных ими за ночь яйца.
Шаг за шагом стали осматривать рабочий отсек.
— Виктор Сергеевич, посмотрите! — Карпенко стоял перед командным пультом. — Утечка. Утечка воздуха из трюма!
Жора Калантаров, задумчиво наблюдавший за приборами, неожиданно улыбнулся.
— Виктор Сергеевич, кажется, я знаю…
— Что ты знаешь?
— Ну, того… где утечка.
Обычно Виктор Сергеевич никогда не торопил Жору, но сейчас нужно было быстро принять решение.
— Кажется или знаешь?
— Я сам устраню неисправность. Разрешите выйти за пределы корабля?
Командир несколько минут пристально смотрел на штурмана.
— Машку он там будет искать, — шепотом предположил Акопян.
— Ладно, иди, — сказал спокойно Виктор Сергеевич. — Карпенко, подстрахуй его.
Принесли два легких скафандра, разложили их на креслах. Жора и Карпенко оделись.
— Скафандры в норме, — посмотрев на свой пульт, сказала Марина.
— Пошли!
Сквозь иллюминатор Карпенко хорошо видел, как Жора наклонился над перископом, объектив которого сейчас был направлен на шарнирный узел солнечной батареи. Вот он опустился на колени.
— Нашел?
— Сорвался! Сорвался я, Виктор Сергеевич.
Но это и так уже все видели: штурман, неуклюже разворачиваясь, отплывал от корабля.
— Акопян! Левый манипулятор!
Но механическая рука не дотянулась, только чуть задела ногу Жоры, и он закрутился быстрее.
— Карпенко, выводи «такси». Сначала попробуй добросить фал, может, удастся.
— Иду, Виктор Сергеевич.
Один из продолговатых контейнеров в трюме — ангар для двухместных ракет с малыми движками. Карпенко вошел в ангар, захлопнул люк.
— Герметичность полная, — услышал он голос Марины.
— Выхожу!
Зашипел стравливаемый из ангара воздух. Открылся наружный люк, и Карпенко вышел в космос.
Закрепившись ногами в скобах, Карпенко прямо из люка кинул свернутый кольцом фал. Фал не долетел до Калантарова.
— Потерпи! — Карпенко быстро смотал фал и вернулся в ангар.
Космонавты сгрудились вокруг обзорного экрана. Из открытого люка ангара выдвинулось «такси», похожее на старинную ладью, длиной около двух с половиной метров. Карпенко поудобнее устроился на переднем сиденье, взял в руки руль и малым ходом отошел от корабля.
Марина тронула командира за плечо.
— Виктор Сергеевич, у Карпенко местный перегрев скафандра.
Виктор Сергеевич мельком взглянул на панель системы жизнеобеспечения.
— Василий! Что у тебя со скафандром? Не жарко?
— Скафандр в порядке, а жарко сейчас обязательно будет. — Карпенко засмеялся.
— Перегрев все же есть, — тихо сказала Марина.
— Проверишь, когда вернутся…
В рабочем отсеке в динамиках громкой связи послышался диалог между Карпенко и Калантаровым.
— Руку давай!
— Солнце слепит. Чуточку развернись.
— Порядок.
Калантаров неуклюже вскарабкался на борт «такси» и уселся на заднем сиденье.
Через несколько минут они уже стояли в рабочем отсеке. Карпенко молча стал раздеваться.
— А-а-а! — женским голосом вдруг закричал Василий. Правая рука инженера что-то энергично вытаскивала из-за пазухи скафандра.
— Машка!
В руках у Карпенко, попискивая, барахталась толстая мышь.
— Норку ей захотелось сделать в космосе, — рассмеялся Акопян, — вот она и надела скафандр Василия. Правда, он оказался несколько великоват…
— С Машкой разобрались, а как насчет утечки?
— Иней на перископе, Виктор Сергеевич.
Скинув скафандр, Жора стремительно протопал по винтовой лестнице к себе в каюту и уже через минуту спустился вниз с помазком и чашкой для бритья, наполненной мыльной пеной. Из всей команды только Жора брился по старинке опасной бритвой.
— Сурен, спустись со мной в трюм, посвети, — попросил Жора.
В трюм спустились все. Калантаров полез под потолок, мазнул кисточкой около выхода перископа. Пена тотчас всосалась в едва заметное кольцевое отверстие.
— Вот! Манжета косо встала. Оттого и утечка! Давно я присматривался к этому перископу. Не нравился он мне что-то.
После замены неисправной манжеты на трубе перископа стрелки на приборах вернулись в нормальное положение.
…Завтрак начался с опозданием на два часа. Особо отличившимся в это утро Василию Карпенко и Георгию Калантарову Марина собственноручно приготовила два яйца всмятку, снесенных прошлой ночью курами в виварии. Разыгралось возмущение, Сурен Акопян заявил:
— Я протестую! Все лавры сегодняшнего утра принадлежат Машке! Эта мышь первая в истории космических полетов самостоятельно облачилась в скафандр. Если бы Василий и Жора вели себя по-товарищески и не помешали ей, Машка сама вышла бы в открытый космос и прекрасно справилась бы с починкой перископа!
Сто десятые сутки полета.
Как бы хорошо ни был подготовлен космонавт, невесомость в первые дни космического полета обрушивается на него со страшной силой чужеродной стихии. Но к чему только не может привыкнуть человек! Привыкает он и к невесомости. Все меньше и меньше усилия тратит он на движения, на операции по управлению кораблем, на эксперименты. Любимая работа спорится, идет увереннее, быстрее.
К четвертому месяцу полета по отсекам космического корабля замаячил опасный призрак «дефицита занятости».
Командир хмурился. Время! Тот всеми желанный часок-другой, которого вечно не хватало в земных сутках, здесь, в многомесячном полете, яд. Об этом знали заранее. Этого ожидали. Потому-то и были запланированы так называемые факультативные, необязательные, эксперименты. Но…