В полдень, уже отпечатанные приказы Совета Обороны и Войскового Круга были расклеены по городу, и он забурлил. Генерал Смирнов, еще ночью принявший свое назначение, в течении двух часов собрал вокруг себя отряд в сто бойцов и, уже с утра, патрули милиции, разойдясь по Новочеркасску, приступили к ликвидации окопавшихся в столице большевистских ячеек. Поначалу, дела у милиционеров были не очень хороши и люди не везде, отнеслись с пониманием к тому, что они делают. Однако в полдень произошло событие, которое окончательно и бесповоротно склонило симпатии горожан на нашу сторону и попрятавшихся по тайникам и явочным квартирам революционеров, выдавали самые обычные домохозяйки и их соседи. Событие это - молебен архиерея Гермогена "о даровании победы" казачьему оружию и всему православному воинству, и его речь перед народом. Я в то время находился неподалеку, спешил на один из интендантских складов, где обнаружились большие запасы неучтенного вещевого довольствия и боеприпасов, проезжал мимо собора, застрял в толпе и часть речи почтенного седовласого старца в черном клобуке и с посохом в руках, услышал лично.
- Братья и сестры! - правой рукой архиерей вздымал к небу свой посох. - В этот грозный и суровый для всего православного люда и нашего возлюбленного Отечества час, когда проклятые безбожники, масоны, сектанты и еретики попирают наши святыни, нам, пастырям Церкви, не гоже стоять в стороне от дел мирских. Святая Русь призывает каждого, кто верует истинно, поднять за нее оружие и встать на защиту слабых. Не время для малодушия и колебаний, не время для того, чтобы молчаливо смотреть на реки крови и слез. Запомните и разнесите по всему городу, что равнодушие есть измена родному Отечеству, и каждый способный противостоять злу, перед людьми и Господом обязан встать на защиту родины. Отстоим, оплот православия - Тихий Дон и изгоним бесовские отродья с земли, на которой нет места врагам православного люда и России. Призываю всех и каждого, кто верует в Бога, к оружию, братья и сестры! Положим, души наши и сами жизни ради правды! Благословляю вас на подвиг и говорю, что истинно, Господь дарует нам победу!
Что началось после выступления Гермогена, объяснить сложно. Какая-то истерия охватила большую часть гражданского населения Новочеркасска, и если бы красногады в этот день попытались всерьез атаковать столицу, то на них бы даже престарелые бабульки с клюками бросались. Что ни говори, а в столице Войска Донского, настоящих православных, тех, кто действительно верит, очень много, а значит, слова архиерея для них не пустой звук, а самое настоящее слово пастыря и руководство к действию. Впрочем, все это Совет Обороны и меня, в частности, касалось крайне мало, и руководство города интересовал конечный результат выступления церкви на открытую борьбу с большевизмом.
Хм, они не замедлили проявиться и первый, я наблюдал спустя час, после призыва архиерея к борьбе. Я возвращался со склада, где уже было оприходовано семьсот шинелей и сто двадцать тысяч патронов, и ехал по одной из окраинных улиц. Вижу, впереди меня, посреди улицы, стоит босой здоровенный казак в одной только рубахе и армейских штанах с донскими лампасами, а в него, из небольшого и аккуратного домика, летят самые разные вещи. Сначала, это сапоги, затем тулуп, папаха, а следом, когда я уже был рядом с ним, вещмешок с воткнутой внутрь шашкой. Казак оглядывается, видимо, неприятна ему такая сцена, где он полуголый посреди улицы стоит. Он торопливо обувает сапоги, и начинает одеваться, а из домика, подперев бока кулачками, выходит небольшого роста черноволосая и миловидная женщина. Она смотрит на казака с вызовом и громко выкрикивает:
- Ишь, дармоед, родину он защитить не желает. Иди вон из дома, и пока врага от города не отобьешь, не появляйся.
С шумом и на показ, дверь домика закрывается и слышен звук запираемой двери. Казак смотрит на дом, тяжко вздыхает, поворачивается ко мне и кивает на дверь:
- Слышь, братушка, чего случилось-то? С утра весь на хозяйстве, ремонт затеял, а баба в церковь пошла. Все хорошо, прилег передохнуть, а тут, жинка вернулась и как сказилась, не жинка, а чистый бес. Взашей из дома вытолкнула и велела идти город от дьяволов и христопродавцев защищать.
- Архиерей против большевиков Крестовый поход объявил.
- Понятно, - протянул казак, еще раз тоскливо вздохнул, посмотрел на запертую дверь и спросил: - Где запись в армию ведется?
- В здании Областного правления.
- Ну, тады, я пошел, - здоровяк закинул свой вещмешок на плечо и направился в центр, а я, обогнав его, помчался к нашему штабу.
Такой вот частный случай влияния церкви и религии на народ, а если смотреть на картину, в общем, то помимо добровольцев, которые пришли оборонять столицу под влиянием религиозных воззрений своих близких, город получил еще и отряд из священнослужителей. Их было немного, всех этих вчерашних батюшек, дьячков, игуменов, звонарей и певчих, всего семьдесят человек, но это были те, кто готов был драться до конца не взирая ни на что. Позже, когда этот отряд вооружили и отправили на западное направление, они так геройствовали, что даже бывалые ветераны, прошедшие мясорубку Великой войны, удивлялись их храбрости, стойкости и упорству в бою.
Всего же, за один только этот день, оборона города получила две с половиной тысячи бойцов. Все эти люди были разбиты на роты, вооружены, по потребности, одеты, и направлены в расположение войск Биркина и Слюсарева, которые приказом Чернецова, за подписью войскового атамана, были названы 1-м и 2-м Донскими ударными полками. Это внутренние резервы города, а были еще и те, кто приходил по Аксайской переправе с левого берега, а это, самые лучшие бойцы, поскольку шли они не по приказу, а по зову сердца.
Первыми, с утра пораньше, во дворе юнкерского училища появились чернецовцы и несколько десятков добровольцев. В общей численности полторы сотни испытанных и проверенных Гражданской войной воинов. К нашему сожалению, не все чернецовцы решились покинуть Добровольческую армию, а те, кто вернулся обратно, теперь знали точно, что назад дороги нет. Корнилов и его окружение, ранее такие к ним доброжелательные, обиду на отряд затаили и расценили его уход как дезертирство. Впрочем, тогда об этом особо не задумывались, так как имелись более важные и жизненные проблемы.
Встреча Чернецова со своим отрядом прошла очень тепло и, сказать, что бойцы были рады своему командиру, значит, не сказать ничего. Отряд поставили на постой в казармах училища, определили на суточный отдых, и он стал своего рода одной из основных пожарных команд городской обороны.
После чернецовцев появился генерал-майор Сидорин, начальник штаба походного атамана, который, как и Мамантов покинул Попова и, набрав в станице Старочеркасской, чуть не перешедшей на сторону большевиков, сотню конных казаков, прибыл в столицу. Очередное подкрепление, и ему были рады, да и сам Владимир Ильич Сидорин был ценным кадром, поскольку был хорошим штабистом, имел большой боевой опыт, являлся хорошим администратором, и как дополнение, полевым инженером и пилотом. Не беда, что самолетов у нас нет, зато как инженер и фортификатор, в обороне города он мог пригодиться как никто иной. Через час после прибытия, генерал-майор Сидорин был назначен начальником штаба войскового атамана Назарова, а конные казаки отправились на восточное направление, где Мамантов формировал 3-й Донской ударный полк.
До вечера с левобережья пришло еще несколько отрядов, в основном, от двадцати до сорока казаков в каждом, из молодежи Манычской, Ольгинской, Богаевской, Хомутовской и даже Кагальницкой станиц. Все они, как и ранее прибывшие казаки, отправлялись на восточный боевой участок. Вечером все замерло, город как-то затих и затаился, чувствовалось напряжение и ожидание завтрашнего дня, но вот, по улицам застучали подковы, и появился еще один казачий отряд. Это прибыла дружина станицы Константиновской, еще полторы сотни казаков во главе с генерал-лейтенантом Петром Николаевичем Красновым.
Отряд знаменитого военачальника остался в резерве, а вот что было делать, с самим Красновым, наши начальники не знали, слишком тот авторитетная фигура, да и по воинскому званию выше всех, кто находится в городе. Однако Петр Николаевич и сам все прекрасно понимал, а потому, не кичясь своим званием и, не козыряя авторитетом, предложил временно, пока для него не найдется подходящей должности, возглавить всю политическую и агитационную работу, и передать под его начало городскую типографию. Предложение устроило всех, поскольку помимо воинского таланта, генерал-лейтенант был довольно известным писателем и состоявшимся публицистом.
На время ситуация с главенством в Войске Донском была улажена, основные дела сделаны и город заснул, но ненадолго, поскольку после полуночи на реке вскрылся лед. Этот ранний ледоход, как минимум на неделю отрезал столицу от левого берега, и город оказался в полном окружении. Более, подкреплений получить не получится, связь с внешним миром практически прерывается и эти шесть-восемь дней, пока на реках Аксай и Дон будет идти сплав льда, защитники города должны были надеяться только на себя и свои силы.
Утром 14-го февраля красные начали свое первое и, наверное, самое массированное наступление на Новочеркасск. Не знаю, чего там наобещали своим бойцам товарищи Петров, Сиверс и Саблин, но атаковали они нас так, как если бы от этого боя зависела свобода всего мирового пролетариата. Самые серьезные бои происходили именно на западном направлении, где противник наступал сразу по двум направлениям. Одна вражеская колонна шла вдоль реки Аксай и состояла из обычной солдатской пехоты отряда Петрова, которую хоть и с трудом, но смогли остановить.
Вторая колонна шла на Грушевскую, и это была элита вражеских войск, революционные матросы Мокроусова и два полка латышей. Эту группировку поддерживало не менее двадцати орудий, а пулеметов у них, было никак не меньше полусотни. И это хорошо еще, что перед своим отступлением, на этом направлении, пять дней назад, уходившие с добровольцами чернецовцы, железнодорожное полотно сразу в семи местах повредили, а то бы мы совсем затосковали, а так, ничего выстояли. Правда, Грушевскую, после полуторачасового боя в населенном пункте и ожесточенной рукопашной схватки, в которой впервые отличились священники, к вечеру все же потеряли. На этом, натиск с запада приостановился до следующего утра.
Следующим по накалу ярости и количеству жертв был северный участок, поселок Персиановка. С этого направления наступал Саблин, и первыми в атаку, после непродолжительной артподготовки, эта гадина пустила не своих революционеров, а наших, доморощенных, то есть, шахтеров и горняков, которые огромной черно-серой массой валили по чистому полю, а винтовки держали как дубины. В итоге, командующий этим участком есаул Слюсарев, подпустил их поближе и большую часть посек из пулеметов. Как и предполагалось, вчерашние мирные работяги, а ныне, борцы за светлое будущее, побежали, и здесь есаул совершил ошибку, которая, за малым, не стала роковой. Командир северного участка поднял весь свой 2-й Донской ударный полк в атаку и принялся преследовать бегущего противника. Надо сказать, что не догнал, поскольку бегали революционеры шибко быстро и, отмахав, больше километра, Слюсарев остановил своих бойцов и приказал вернуться на исходные позиции. Однако было поздно, так как по железной дороге от Верхнегрушевской показался бронепоезд "Смерть капиталу", а в тыл нашим частям заходило около полутысячи красных конников из бывшей 4-й кавалерийской дивизии.
Так бы в чистом поле и пришел конец 2-му ударному полку, но есть люди повыше есаула Слюсарева и они тоже думку думают, как бы так сделать, чтоб впросак не попасть. Чернецов, только услышав про шахтеров, приказал конной резервной группе есаула Власова, командира славного Баклановского партизанского отряда, прибывшего из Ольгинской, выдвинуться в Персиановку и, в случае нужды, оказать всю возможную помощь Слюсареву. И вот, когда воины еще не окрепшего 2-го полка, заметались по полю и были готовы бежать, навстречу красной коннице вылетела наша, и катастрофы удалось избежать, хотя потери от шрапнельных выстрелов бронепоезда и схватки конных отрядов имелись. Так, благодаря то ли полководческому таланту, то ли просто наитию полковника Чернецова, удалось избежать поражения на северном боевом участке и разгадать хитрость противника.
С востока в этот день, особых боевых действий, как и вчера, не велось. Голубовцы демонстрировали продвижение от Кривянки до Хотунков, но в драку пока не лезли, хотя по сведениям перебежчика, урядника Атаманского полка, кстати, первого с вражеской стороны, к ним подошло подкрепление и сейчас, у бывшего войскового старшины больше тысячи сабель и пять орудий.
Так прошел день начала вражеского наступления на столицу Войска Донского, и для меня, он был вполне спокоен. Я постоянно находился при штабе, исполнял какие-то поручения вышестоящих начальников, и был готов выдвинуться с чернецовцами на самый опасный участок. Однако день прошел, а партизаны находились в резерве, и только к вечеру, часам к четырем, им поступил приказ выдвинуться на западный участок. Готовилась ночная атака на захваченный врагом Грушевский и такие отличные бойцы как партизаны полковника Чернецова, в бою против матросов и латышей, были просто необходимы.
План был обычным, получивший подкрепления 1-й полк, чернецовцы и сводная офицерская группа, позже ставшая отдельным батальоном, тремя колоннами перед рассветом атакует Грушевскую, а конница Власова обходит станицу с тыла и бьет всех, кто из нее будет драпать на Ростов. Я отправился с конницей Власова, мог бы и штабе пересидеть, никто не попрекнул бы, но хотелось боя и Чернецов меня отпустил.
Снова ночь, близится рассвет, немного подмораживает и конные сотни казаков, как ни странно, без сопротивления и не обнаруженные боевыми вражескими дозорами, обходят Грушевскую и группируются километрах в полутора от станицы и невдалеке от пустынной дороги на Ростов. Мы стоим в широкой и неглубокой балке, которая скрывает нас от лишних глаз. Коней держим в поводу, ждем начала сражения за потерянную вчера станицу, ожидаем стрельбу и взрывы, но звуки боя, как всегда, неожиданны.
Забахали гранаты, забились в истерике пулеметы, защелкали винтовки, и даже, несколько раз выстрелило орудие. Проходит час, а из станицы никто не бежит, зато по дороге, на подкрепление к красным спешит пехотная колонна сотен в пять человек и с нею три артиллерийских орудия. Понятно, что атака наших войск захлебнулась, и сломать матросов с латышами не получается. Конным в станицу лезть нельзя, а вот разбить вражеское подкрепление мы сможем. Моих советов не надо, Власов командир опытный и он командует:
- Отряд сади-сь! - вспрыгиваем в седла и следующая команда: - Наметом за мно-ой!
Ударили по земле кованые копыта, заскрежетали вынимаемые из ножен боевые клинки, мы выскакиваем из балки и мчимся к дороге. Впереди Власов, за ним все остальные и страшна казачья лава, неожиданно появляющаяся перед противником неким смешением людей, коней и оголенных клинков. Мало чем от нее можно защититься, только если крепким каре или пулеметами, но на все это необходимо время, а вот его-то, мы противнику и не даем.
Мы врубаемся в походные порядки вражеской колонны, и свистят молодецки шашки, и кромсают они головы людей, пришедших за нашими жизнями. Раз! Тяжелый клинок рубит лицо молодого паренька в плотном коричневом тулупе. Два! Высокорослый голубоглазый блондин в светло-зеленом полушубке, новенькой серой папахе и кожаных сапогах, не иначе, как латыш, ставит винтовкой блок, уберегает свою голову от моего удара, но позади него молодой казачок, на лету подсекает его шею, и он все же падает наземь. Три! Еще один красногад, видимо, командир, только у него кожаная тужурка на меху, плотненький дяденька, взобрался на зарядный ящик и целится из пистолета во Власова, который как медведь, рычит и рубит вражеских пехотинцев в капусту. Толкаю своего коня вперед, и он, ударившись грудью в повозку, сильно покачнул ее. Вражеский командир шатается и пытается удержать равновесие, но я подаюсь телом вперед и острие шашки, чертит на вражеском горле кровавую борозду.